Ночь темна перед рассветом

Притащила… это был какой-то черноволосый паренек. Друзья Эйджиро. Хоть у кого-то они есть. — Ты хочешь, чтобы я его осмотрела? Ты одурел? — девушка явно не видит в Бакуго ничего приличного, кроме пижамы, — пойдем-ка выйдем. Мина потащила его за локоть из комнаты, оставляя Бакуго вместе с парнем. — Тебе лет-то сколько? — парень явно старше его, выше на головы полторы. Из разряда клоунов. Бакуго цыкает и глубже зарывается в одеяло. Нахуй надо. Отвечать пацанам, которые потом сдадут его в полицию. — Да не боись, я понял уже, что ты парень Эйджиро. Если бы это была манга или комикс, вокруг Бакуго была бы куча вопросительных знаков. — Я не его парень, — цедит сквозь зубы Бакуго. Ему и так хуево, так и этот еще светит во все тридцать два, будто парочка лишних затесалась. — Да ну, а что он тогда тебе метку поставил? Я его клыки из тысячи узнаю. Акула в нашем захолустье не водится, — он смеется и садится на кровать рядом с ногами Бакуго, — я не осуждаю, Киришима отличный парень. — Метка вышла случайной. — Упал на него, пока он смеялся? Или зевал? Бакуго вскипает. Ему не нравится общество этого парня. — Я Сэро Ханта. — Абсолютно похуй, — бросает Кацуки. Они оба застывают, слыша крик Мины из гостиной: — Ты просто притащил домой какого-то беременного парня, которому ночевать даже негде?! Ты серьезно? Я поражаюсь тебе! — кричит она. И Бакуго хмурится, чувствует себя неудобно и даже хочет встать и уйти, но его хватает за локоть Сэро и говорит: — Она всегда такая, — это даже как-то успокаивает тухлые мозги Бакуго. — Ты себе отчет отдаешь? Он может быть заразный, черт тебя дери, Киришима Эйджиро! — кричит она, и Бакуго хочется свалить. Он сразу понял — идея была плохой. — У него моя метка, я должен ему помочь, — спокойно проговаривает Киришима, и у Бакуго аж в груди щемит. — Ты самый большой идиот на этой планете, Кири! — уже спокойнее восклицает она, влетает в комнату, и Кацуки находит ее даже симпатичной. Она выпихивает Сэро с Киришимой и чуть улыбается. За дверью зашептались. — И что с тобой случилось? — спрашивает она. Бакуго серьезно не хочет сейчас ничего и от кого, тем более рассказывать. Его мозги в кашу, тело ломит, он жуть как устал. Что ей рассказать, чтобы отстала? — Что ты хочешь, чтобы я рассказал? — спрашивает он тихо, и она хмурит розовые брови. — Как ты умудрился залететь, — ехидная улыбка заставляет Бакуго захотеть втащить ей коленом в аккуратный носик. — Ты учишься на врача, но не знаешь, как люди залетают? И почему тебя не исключили, — усмехается Бакуго. — Штаны снимай, умник, — фыркает она, откидывая одеяло, Кацуки сглатывает, трясущимися внезапно руками держится за резинку пижамы Киришимы и задумывается.

***

— Штаны снимай, умник, — цедит сердито тетка, и мальчик повинуется. Его тут же начинают натирать грубой намыленной мочалкой, и ему больно, эта штуковина царапает кожу, и он жмурится, сдерживая слезы. Хотя кому какая разница — на него льет вода из душа. Он хочет закричать «ненавижу» на всю душевую. — Проблемный, проблемный ребенок, стой смирно! — причитают над самым ухом. — Ты хоть знаешь сколько тебе лет, малец? Она пытается отвлечь его разговорами, и мальчик, хныча, говорит, что ему шесть. — Мне больно, — шепчет он следом. — Ничего, ничего, и не так тебя жизнь помучает. Мальчик не особо понимает, зачем его жизнь будет мучить, почему жизнь должна делать ему больно. Смотря на других детей, он думает — а что со мной не так? Почему я не могу пойти и поиграть с ними. Почему меня не берут играть? Я что, другой? Что со мной не так? Он сидит в комнате на скрипучей кровати, не обращает внимания на шмыгающего туда-сюда соседа, читает по буквам, как его научили в подготовительных классах, больше не решаясь смотреть в окно. Ему никогда не поиграть с теми детьми. Так тетка сказала. Потому что он другой, необщительный маленький «засранец». Почему-то слово засранец в понимании мальчика кажется обыкновенным, хотя она ему и говорила, что говорить такое при других нельзя. — Н-р…а-в-и-ш… — читает он, но его занятия прерывает тетка — так он любит ее называть. — Пошли на улицу, — она заглядывает в комнату. — Я не хочу, — отвечает он. — Целыми днями сидишь здесь! Пошли, Кацуки! — ее голос становится сердитым. Мальчик ненавидит свое имя — именно на нем делался сердитый акцент тетки. Он закрывает книгу, поднимается, топает к ней, и тетка вовсе не ласково опускает на его голову ладонь.

***

Кацуки повинуется. Мина ничего не говорит, лишь жестом просит его развести ноги. Пока она проводит осмотр в одноразовых перчатках и наскоро натянутой маске из шарфа, ему хочется провалиться сквозь землю. Ему всегда говорили: «Запоминай, что люди о тебе говорят», но до него лишь после инцидента со спиногрызом дошло, что это вранье чистой воды. Бакуго пытается думать о каких-то шутках, пока девка с видом нарочитой любопытности рассматривает его. — Ну и задачку ты мне подкинул, Кири, тут без инструментов никуда… — фыркает она, затем хмурится. — Ложная течка. Бакуго нихуя не понимает. — Че? — Видимость течки. Даже выделения есть, но яйцеклетки не вырабатываются. Ты не способен к размножению сейчас, ты же понимаешь? — она стягивает перчатки. Бакуго непонимающе пялит на нее. — Господи, да у тебя какое-то сексуальное воспитание есть?! — кричит она, и Кацуки хмурится, качает головой. — Ой короче, нет у тебя течки. И как Кири этого не понял? Одевайся. Бакуго находит свои штаны и белье, выворачивает и надевает. Н-да… ситуация. Мина выходит из комнаты, и Кацуки снова накидывает одеяло, прислушиваясь к разговору. Они намного старше его, может, на лет семь, может, больше. Ему всего-то семнадцать. И девушка должна была это заметить, что он слишком маленький для совершеннолетнего. Мина шепчет, и Бакуго не слышит подробностей. Ему страшно. Его сейчас могут просто выпереть вон из его единственного убежища. Ему некуда идти. Будет шляться по улицам — полиция поймает, вернут обратно в детский дом, и все начнется заново. Ему не хочется обратно. Пиздец как не хочется. Его будут держать взаперти, накажут, будто его это остановит от следующего побега. Ему до восемнадцати немного осталось. Всего четыре месяца нужно продержаться. И никакие власти его не поймают. — Он же… — Бакуго не слышит. Он разворачивается носом к стене и хмурится. Киришима его последняя надежда. Он рукой нащупывает укус, покрывшийся корочкой, и закрывает глаза. Лишь бы Эйджиро не выгнал.