Ночь темна перед рассветом

Бакуго забивает на сигареты сразу после того, как вспоминает, что в него кончили, и покупает тест на беременность в ближайшей аптеке. Две полоски его ошарашивают, потому что те два дня проходят как в тумане. Он полтора дня спустя не может прийти в себя, считает на каком он месяце и пугается. Кацуки продолжает работать, но молчит о своем положении начальству. Только когда клиенты замечают подозрительную выпуклость и жалуются на него, тогда Бакуго приходится рассказать обо всем и уйти. Но сейчас он голодный и просто хочет, чтобы Киришима пригрел его. Да, он наглый. Да, он охреневает в конец — пользоваться добротой, наивностью и не конфликтностью Киришимы, да еще и его спасительными зубами - верх наглости и бесцеремонности. Бакуго нахал тот еще, к тому же нахлебник. Почти что. Он лежит с закрытыми глазами, думает, а что делать-то, когда Киришима выгонит его отсюда за шкирку, как котенка, и проваливается в самый ужасный сон. Почему-то именно в нем его находит полиция, забирает обратно в детский дом, и его сосед решает повторить историю с изнасилованием. И именно тогда, когда в его голове все начинает закручиваться не в лучшую сторону, Киришима мягко расталкивает его, и Кацуки ошарашенно, еще не отойдя от кошмара, пялит на него во все глаза. — Прости, что бужу тебя, мне нужно идти на работу. Я просто предупреждаю, — у Эйджиро как всегда мягкая улыбка светит ярче солнца. — Хорошо, — Бакуго трет глаза, откидывает одеяло, чтобы встать, но ему на плечи давит сильный Киришима. — Поспи, если что я оставлю запасные ключи, — кивает Киришима. Кацуки молчит, и от его плеча отрываются руки. — Но пока я не ушел… ты ведь несовершеннолетний, Бакуго? — Киришима смотрит ему прямо в глаза. — Ответь мне честно. — Пошел ты… — Ты можешь довериться мне, — и Бакуго сдается. — Мне семнадцать, — Кацуки хмурит брови, и Эйджиро, без какой-либо эмоции, удовлетворенный ответом, уходит. Бакуго жмурится, слыша хлопок двери. Нужно дождаться возвращения Эйджиро и объяснить все. И Кацуки искренне надеется, что Киришима будет его слушать. Сейчас воскресенье. Почему он работает в свой выходной? Почему-то Бакуго хочется позвонить ему и сказать, что нельзя так распоряжаться своим свободным временем. Но он довольно быстро вспоминает, что он никто и звать его никак для Эйджиро, да и номера его нет. Киришима наверняка ищет способ от него избавиться. От этой мысли Кацуки почему-то улыбается, но на глазах выступают слезы. Никогда к нему не относились хорошо. И сейчас ничего не изменится. Бакуго Кацуки рожден отбросом, к нему по-другому относиться, кажется, и нельзя. Кацуки поднимается, думает, как бы отблагодарить Киришиму за все, что он для него сделал, думает над тем, что Эйджиро наверняка любитель плотно поесть, и долго разглядывает ящики. Куча специй. Куча круп, которых они вместе накупили… Бакуго решает сварить рис и, судя по набору из холодильника, пожарить сосиски, заранее читает об этом в телефоне, а затем принимается за готовку. Оказывается, готовить не так уж сложно, как казалось изначально — либо ему это хорошо дается. Может, его мать хорошо готовила? Он не ебет даже, как она выглядела, знает только, что села надолго прямо перед его рождением. Он не спешит ее искать — у него совсем другая жизнь, может, похуже ее, Кацуки не хочет становиться обузой. Но хотелось, если вдруг она вышла, хорошенько ей вмазать — почти восемнадцать лет прошло, а она о нем даже не вспомнила. Не пытается найти. Он, Бакуго Кацуки, носит ее фамилию, носит имя, которое она ему дала. Но на этом все. Он себя сделал сам. — Так, — произносит он, размешивая кипящий рис. На разогретую сковородку Бакуго бросает сосиски, разрезанные крестом почти до основания — по мере готовности «ножки» расправляются, и сосиска, ожидаемо, становится похожей на осьминожка. Так подавали сосиски в детском доме, и Бакуго даже с какой-то теплотой вспоминает эти обеды, редкие времена, когда у него ничего не отнимали… Кацуки хмурится, решает разбавить свои мысли музыкой и не видит смысла путаться в наушниках — врубает Shinedown и громкость делает на половину, чтобы не мешать спящим уже, наверное, соседям. Ты сделал главный промах в своей жизни, И ты обжегся раз или два. И сейчас ты играешь в рулетку с водяным пистолетом. * Кацуки одними губами подпевает, накрывает сковороду крышкой и выключает плиту. Рис слит через сито, и давно отставлен в сторону. Бакуго убирает за собой и снова идет в кровать. Голова у него кружится знатно. Он знает, что хочет есть невыносимо. Но идет в кровать. Он дождется Киришиму. Или уснет. Кацуки закрывает глаза, как в гробовой тишине квартиры раздается трель звонка. Бакуго вскакивает, ищет источник звука. Городской. Девушка? Мать? Кто?! Кацуки не решается поднять трубку, отступает на пару шагов, звонок прекращается, но через несколько секунд снова возобновляется, Бакуго выхватывает телефон, прикладывает к уху и замирает. — Алло, Киришима? Дело есть. Насчет мальца, — говорит знакомый, кажется, мужской голос. — Киришимы нет дома, — решительно произносит он. — Ох, ладно, я перезвоню. — Кто это? — Кацуки уже готовится запоминать, но в трубке гудки, он небрежно кладет телефон на место. Бакуго возвращается в кровать, и слышит, как дверь открывается, слышит осторожные тихие усталые шаги и зевок. Киришима дома. Сумка падает слишком громко, и Эйджиро цыкает, бросает ключи и идет к нему. — Доброй ночи, — кивает Эйджиро, Кацуки здоровается в ответ. — Я приготовил там, — Бакуго не уточняет что. Глаза Киришимы горят, Кацуки видит, какой он голодный и уставший. — Поешь со мной! — вскрикивает Эйджиро. Если бы Бакуго был котом, он бы заинтересованно поглядел на Киришиму, задрал бы хвост трубой и думать бы не смел над предложением. Но сейчас ему лучше поесть и как можно больше — он не ел весь день, это может плохо сказаться на спиногрызе. А Бакуго потом больного ребенка кормить?.. Такая же перспектива, как и подписать себе кредит, что никогда выплатить не сможешь. — Пойдем, — робко говорит Бакуго, в который раз откидывая одеяло. Они идут на кухню, Киришима с улыбкой накрывает на стол и наливает им чай, Бакуго терпеливо ждет, пока Эйджиро окончательно усядется, и только тогда они молятся, затем приступая к еде. — Прости, что доставляю тебе неудобства, я тебе мешаю, — Бакуго делает глоток чая. — Живи у меня хоть всю жизнь, если ты будешь так готовить! — восклицает Киришима. Бакуго и думать забывает, что этот красный дятел по мере своего прихода раздевается на ходу. Он сидит перед ним уже по пояс голый. Такие заявления греют душу Кацуки, но понимает, что будет нахлебником. Киришима ему кров, и еду, и все безвозмездно, бескорыстно. А он будет сидеть здесь, есть за двоих, причиняя ему неудобства? Бакуго молчит, но не говорит о том, что кто-то звонил, перебирается на диван после ужина, а Киришима заваливается на кровать и почти сразу же засыпает — Кацуки понимает по сопению. Ему и самому спать захотелось только сильнее. Он делает круг по квартире, выключая свет, вообще не в состоянии найти выключатель, и видит, что Киришима не накрыт. А окно открыто на проветривание. Быстрое движение руки, и Эйджиро в тепле, а желание кого-то защищать, оберегать и заботиться оказывается сильнее, чем Кацуки думал, он быстро покидает комнату и ложится спать. Это просто его беременность играет с ним злую шутку.