Ночь темна перед рассветом

Бакуго снова просыпается от того, что кто-то топает. Он с трудом открывает глаза и в упор смотрит на Эйджиро, который собирается в универ, видимо. Бакуго хочется настоять на том, чтобы этот обормот как следует отдохнул, чтобы хотя бы сегодня не пошел на пары. — Киришима-кун, — зовет он его, по ощущениям, впервые. — Мм? — Эйджиро оборачивается, встречает взгляд Бакуго. — Мне не нравится, что ты работаешь в воскресенье, — все же произносит Кацуки. Киришима медленно краснеет и давит улыбку. Он старше его на восемь лет. Какого хрена? Бакуго отворачивается от него и мысленно дает себе пощечину. Он даже не удивляется такой реакции, потому что Эйджиро — альфа. И все, что делают альфы — это добиваются омег. И в глубине души Бакуго ждет, когда тут появится другая омега. Киришиме точно не улыбает держать связь с беременной, к тому же бездомной, омегой, которая пришла не пойми откуда, является не пойми кем и беременна не пойми от кого, да еще в придачу несовершеннолетняя. И скорее всего, у Киришимы уже кто-то есть — квартира сверкала, когда он впервые вошел. — У меня сегодня мало занятий, нужно что-нибудь купить? — говорит он так, будто Бакуго живет с ним безумно давно. — Яйца, — Бакуго не уточняет: себе или на завтрак. — Хорошо, — Киришима улыбается во все зубы и уходит. Бакуго решает заняться домашними делами, но перед этим встает перед большим зеркалом и чуть задирает футболку. — Ебанный пиздец, — только и вырывается у него, — ты почему так быстро растешь?! Он с каким-то благоговением и нежностью оглаживает живот. Сам не знает, как проникся любовью к нежеланному, незапланированному ребенку, видимо, материнский инстинкт* да гормоны сделали свое дело. Бакуго одновременно хочется убиться, но одновременно хочется жить, чтобы увидеть, что будет дальше. Он знает — если Киришиме надоест его терпеть и он выставит его вон — Кацуки сиганет с ближайшей высотки. Ему больше нечего терять, кроме шаткого доверия Киришимы. Бакуго улыбается, думая об этом. Как хрупко его желание жить. Пальцы сами собой скользят по животу, убаюкивая свои мысли. Ему не об этом сейчас думать нужно. Он идет в душ, потом на кухню, моет посуду, затем решает отдохнуть и попутно позавтракать. Ему одиноко. Без своего альфы? Без любого человека. Бакуго включает телевизор и занимает себя им, а потом готовит. К этому времени уже возвращается Киришима с продуктами, и настроение Кацуки сразу подпрыгивает на несколько пунктов. Когда они садятся обедать, Эйджиро уже сходил в душ. — Слушай, от кого этот ребенок? — тихий вопрос заставляет сердце Бакуго скакнуть в пятки. — Какая разница? — недоумевает Кацуки. — Мы живем вместе, почему я не могу знать? Твой парень тебя бросил? — Эйджиро отрывается от еды. Бакуго теряется, откладывает палочки и белеет хуже простыни. Он не может ему сказать. Не может даже заикнуться об этом. — Прости, что я поднял эту тему, — поспешно извиняется Киришима, поднимаясь из-за стола. — Прости меня. Тебе нельзя нервничать. Кацуки просто молчит, хмурится и глядит в свою тарелку. Не может сказать. Молчание — его спасение. Когда-то да придётся ему рассказать все. Что у него отношений никогда не было, и то, что это его не первый ребенок (во всяком случае зачатый), и то, что он мальчик с сомнительным социальным статусом (читать: продажная омега). Если Киришима узнает — ему конец. Для него Эйджиро... как старший брат. Как каменная стена, за которой можно спрятаться от шквального ветра. — Все хорошо, — шепчет, видимо, сам себе Бакуго. — Меня никто не бросал. Это вышло случайно. Даже в самом счастливом сне Бакуго будет разбитым, с расколотой душой, которую ни одни поцелуи и касания не склеят. Он говорит ему что-то между правдой и ложью, и это дает силы. — Случайно? — переспрашивает Киришима, оборачиваясь и ставя на стол взятую тарелку. — Бакуго, тебя изнасиловали? Кацуки поднимает голову. Почему он такой проницательный? Бакуго сжимает губы в тонкую линию, хмурит брови и думает, что скрывать то, о чем Эйджиро уже догадался — пиздец как тупо. — Да. Такое тихое, но честное. Кацуки встает из-за стола и собирается уйти от разговора под любым предлогом. Ему не улыбает сейчас об этом говорить. Он разволнуется. Его прошлое и частично настоящее — тема запретная. Пусть он и не знает почти ничего об Эйджиро. — Если ты узнаешь, то не сможешь меня терпеть, — Бакуго хмурится, и уходит в дальнюю комнату. Киришима не думает над этим. Он переодевается, накидывает куртку и с громким вжиком застегивает ее. — Вернусь к вечеру, — сообщает он и открывает дверь, в ответ лишь слышит чуть недовольное «хорошо».