Ночь темна перед рассветом

— Что мы натворили?! — вскрикивает в утренней тишине Киришима. Бакуго хмурится во сне и приоткрывает глаз, видит, что на Эйджиро совсем нет одеяла, потому что он сам скучковал его под собой, потому что неожиданно замерз ночью. А вообще, во всем теле поселилась какая-то слабость, хотя ночью у них так ничего и не случилось. Оно и к лучшему. Несмотря на то, что на Бакуго аж все одеяло, да еще и в несколько слоев, и он лежит калачиком — ему все еще холодно. — Пусти меня погреться, — просит уже спокойнее Киришима, Бакуго отодвигается, дает Эйджиро укрыться и дотронуться до своей руки. — Ты такой горячий, тебе жарко? — Нет, как раз наоборот, — кивает Бакуго, пододвигаясь к Эйджиро ближе. — Ты весь дрожишь. У тебя температура? — хмурится Киришима, трогает лоб Бакуго, недолго смотрит в чужие глаза. — Нет. — Но я же вижу, что да. Нужно вызвать скорую. Ты не можешь вот так лежать с температурой во время беременности. — Но… — Это не обсуждается, — рычит Эйджиро. — С каких это, блять, пор ты решаешь что-то за меня? За моего ребенка? Киришима встает, надевает боксеры и штаны, подходит к стационарному телефону и набирает номер. — За твоего ребенка? Его может, уже и нет, — тихо говорит Эйджиро, пока в трубке слышны гудки, а дальше Бакуго уже не слушает. Он лежит, дрожит, кажется, уже вовсе не от холода, а от шока. Его глаза широко открыты, губы ловят воздух, ему уже не холодно. Он шокирован, слишком, чтобы вообще думать о том, что ему нельзя волноваться. Наверное, в себя он приходит, когда в номер входит бригада фельдшеров, осматривает его, с трудом отрывая, словно прилипшую, руку от живота и прослушивают серцебиение ребенка. Вот тут Бакуго превращается в слух, Киришима стоит поодаль, прислонив кулак к губам. Фельдшер отрицательно качает головой в сторону Эйджиро, и Кацуки видит это. Его начинает трясти. — Вы должны поехать с нами в больницу, Бакуго-сан, — говорит молодая фельдшер. — Не поеду, — абсолютно без эмоций говорит Кацуки. — Нам нужно спасти вашу жизнь, — добавляет медсестра, а затем оборачивается к Киришиме. — Кто вы ему приходитесь? — Он помечен мной, — отвечает Эйджиро решительно. — Вы даете свое согласие на госпитализацию? — Нет, Киришима, ты этого не сделаешь, — Бакуго с яростью, чистой злостью смотрит на Эйджиро. — Сделаю. Потому что я не хочу тебя терять. Громкий истошный крик «нет» раздается эхом в комнате и оседает в сердце Киришимы. Бакуго забирают, Эйджиро хочет его сопроводить, но Кацуки снова начинает кричать. Когда карета скорой скрывается из виду, Эйджиро готов молить всех богов, чтобы эта полоса невезений прекратилась. Чтобы они просто оставили все позади, чтобы все вернулось на свои места. Киришима на секунду думает, что лучше бы они в ту ночь и не встречались. Эйджиро идет в сторону больницы — их городок маленький, он дойдет в худшем случае за час. Он как добродушный старичок пригрел больную собачонку, накормил, дал надежду и сам ее забрал. Киришима вздрагивает от резкого порыва ветра, его глаза становятся пустыми. Он хотел Бакуго лишь добра, хотел дать ему дом, но кроме боли ничего не дал. Эйджиро совсем его не знает, и понимает, что он хочет узнать его, но откроется ли ему Бакуго когда-то? Откроется ему эта изранненая душа? Сердце? Киришима будто уходит под воду. Эта толща над ним давит, прогибает, ломает и не дает выпрямиться, выстоять эту ношу. Он не может. Пока еще нет. Он широко шагает через лужи в сторону больницы, и старается не думать ни о чем.

***

Этот домик еле стоял против шквального ветра, который несся с востока, пригибая к земле травы и отрывая некрепкие сучки от кустарников и плодовых деревьев. Свист в ветхом домишке был привычен в ветренную погоду — щели в окнах никто не заклеивал. Вряд ли было чем, да и было кому. Этот дом пустовал уже очень долго, холод пробрал все эти прогнившие доски, сырость не обошла ни одной щелки, где могла бы поселиться. Но в этом богом забытом месте жила не только сырость. — Ох… — раздалось в свистящей суете. — У меня больше нет денег. Хочешь деньги — иди работай. Хоть шлюхой, — рычит мужской голос. — Хорошо… — отвечает ему другой голос. Силуэт встает и выходит из ветхого дома, легкое пальто развевается на худенькой фигуре, глаза зажмурены от ветра, капюшон накинут на торчащие светлые волосы. Глаза медленно открываются вместе с стихающим ветром, смотрят в небо и невольно в мыслях проносятся молитвы. — Знаешь, мы ведь всегда будем вместе. Мы с тобой, — легкая вымученная улыбка дрогнула на губах. — Правда же? Ты будешь несгибаемым. Непобедимым, верно? Верно, Кацуки? Ветер совсем стих, но красные глаза остались прикрытыми, а по холодным щекам катились теплые, быстро остывающие слезы.