Ночь темна перед рассветом

Она шла по проселочной дороге деревушки, зная, за какую работу ей придется браться и за какие деньги. Нет. Она не боялась. На кону жизнь ее ребенка — выбор тут не предусмотрен. Она идет, шатаясь, к вечеру добраться бы к поселку. А эта буря все дует и дует, не угоманиваясь ни на секунду. Она смотрит вдаль и улыбается. Наверное, он будет счастлив с ней. Наверное, ее ребенок будет такой красивый… а глаза какими будут? Красными? Карими?.. она так хочет все узнать, но делает лишь еще один шаг.

***

Дождь капал за окном палаты. Все закончилось. Он произвел на свет мертвого малыша, которого ему не показали. Утилизировали? Кацуки не спрашивал. Он лежит и смотрит в белый потолок, вокруг стоит тишина — все уже на обеде. Ему есть не хочется. Он устал, но глаз сомкнуть уже третий час не может. Все уже случилось, у него больше нет ребенка. Это сильный удар. Да, он не хотел этого ребенка, да, он был ему обузой. Но он уже привык, смирился, даже привязался к нему. Вся его жизнь была направлена на чадо. На уже мертвое чадо. Оно умерло совсем недавно — так сказали на обследовании. Бакуго отреагировал спокойно, не крича и не рыдая — осознание еще не пришло. Но когда он понял, увидел — ребенок не дышит — он все осознал. На его глазах оборвалась жизнь его крови, сына или дочери — он не знает. Бакуго смотрит в белый потолок, его губы кривятся, потом поджимаются. Может, так лучше? Кацуки переворачивается на другой бок и судорожно вздыхает. Принесенный обед остается нетронутым. Он лежал и смотрел в одну точку. Кажется, что мир вдруг перестал для него существовать. Пришел Киришима — его все-таки пустили… Он пытался подбодрить, но Бакуго не реагировал. По-прежнему смотрел в одну точку и молчал. — Бакуго, — улыбнулся Эйджиро. Кацуки медленно и вяло поднял взгляд. — Как ты? — Нормально, — Кацуки также вяло улыбнулся. По нему видно было прекрасно, что ему плохо, да и количество медицинского оборудования было значительно выше, чем у его товарищей по палате. — Не сказали, когда выпишут? — Киришима придвинулся, осторожно положил свою руку поверх холодной руки Кацуки и огладил ее. — Я не спрашивал, — выдохнул он. Киришима опустил взгляд, осторожно водит по руке пальцами, старается успокоить Кацуки и себя, потому что это всегда тяжело. Терять кого-то значимого. Даже если это был не ребенок Эйджиро — он все равно уже мечтал о том, как он будет качать его на руках, улюлюкать над ним и помогать Бакуго по ночам. Хотелось сказать так много, но, кажется, что сейчас это будет лишним. Казалось, что все это неправда. Это какой-то страшный сон, который все никак не прервется. Организм Бакуго измотан, и Киришима не хотел нагружать его лишними словами. Сейчас ему нужно поддержать его не словами, а касаниями. Это все, что он сейчас мог. Через полчаса Бакуго заснул, но Киришима все также гладил руку. Он вышел из палаты в туалет, когда врач в нее вошел. — Киришима-сан? — спросил доктор. — Да, — немного погодя, ответил Эйджиро. Доктор оглянул его с легким недоверием, но Киришима превратился в слух. — Как только он оправится — мы выпишем Бакуго-сана. Постарайтесь его отвлечь. Пригласите на свидание, проведите с ним время. Ни на шаг не отпускайте его от себя. Потеря ребенка это огромная трагедия. Он чудом выжил, — с некоторой грустью заметил доктор. Киришима кивнул, но его взгляд был пуст. Ему тяжело воспринимать ситуацию. Эйджиро вернулся в палату, снова сел к Бакуго и прикоснулся к руке. Кацуки дернулся, его веки дрогнули, приооткрывшись. — Почему ты еще не ушел? — Бакуго смотрел с некоторой грустью. Эйджиро прекрасно понимал, что Кацуки сейчас не в истерике благодаря седативным препаратам. Он тихо выдохнул, услыша и увидя, что Бакуго не плачет и, в целом, в порядке. — Как я могу уйти? — Киришима чуть сжал руку Кацуки и поднял ее к своим губам, мягко касаясь. — Тебе нужно на пары… разве нет? — выдохнул Бакуго. — Ничего страшного, я предупредил всех, — заверил Эйджиро. — Как тебя выпишут, сходим на свидание, ладно? — Зачем… — Кацуки закрыл глаза, но легкая улыбка появилась в уголках его губ. — Я хочу пригласить тебя на свидание, что скажешь? — Киришима стал рисовать узор пальцем на чужой руке. — Я не знаю, — вяло ответил Бакуго, сжимая руку Эйджиро. — Не знаю, правда… — Хорошо, я не настаиваю на ответе, — Киришима нагнулся и легко коснулся губами кисти. — Просто я хочу, чтобы ты знал, что ты всегда можешь на меня положиться. — Спасибо, — голос Бакуго все еще тихий. Когда Киришима был рядом, это тяжелое осознание потери, горя, которое не давало дышать и тревожило все его существо как чувство надвигающейся без предупреждения опасности, потихоньку гасло. Кацуки понимает, что именно сейчас, в этой жизненной ситуации он не сможет быть один. Эйджиро — это именно та соломинка, за которую он обязан схватиться и не отпускать даже если поток будет слишком сильным. — Не хочешь поспать? — Киришима бережно перебирал в голове слова, чтобы Кацуки не воспринял их в штыки. — Нет пока что, — Бакуго перевел взгляд на потолок. Вечер наступал, дождь все капал и стучал по подоконнику с внешней стороны окна. Киришима накормил его с ложки, ибо сам Бакуго есть отказывался. Часы приема закончились, и Киришима вынужден был уйти. — Лучше бы я умер, — шепчет Бакуго сам себе под нос, оставшись один в палате. — Я умер… я… Он заплакал в темноте, лежа в позе эмбриона, его рот был открыт, он хрипел, не в силах закричать о своей боли. Он всхлипывал, утирал руками набегающие слезы и шептал одно и то же «лучше бы я умер…» Эти слова отзывались в его сердце пустотой и не находили отклика, потому что сердце знало, что Бакуго Кацуки все еще нужен Киришиме. Больше, чем кто-либо. Соседи по палате молчаливо спали.