Ночь темна перед рассветом

Когда Бакуго проснулся, Киришимы на месте уже не было. Крепко же он уснул. Впервые после… вспоминать даже это слово он не мог с спокойной душой. Кацуки встал с кровати, взял телефон, и включил его. Снова море сообщений. На которые Бакуго не хотел отвечать. Почему-то в груди у него засело неприятное предчувствие. Будто бы что-то плохое должно произойти. В душу закралось что-то мерзкое. Только это заставляет его открыть диалог с Деку и прочитать его трактаты. Выпускной уже был, вроде, а значит, Мидория уже вольная птица. 16:47 Каччан! Ответь. 16:58 Я понимаю, что у тебя уже другая жизнь. И я в ней лишний. Но если я могу тебе помочь, если тебе нужна моя помощь — я всегда готов. Мама волнуется за тебя, и я устал ей врать. Ты ей почти как сын. Я знаю твою ситуацию. Я знаю, что с тобой случилось. 17:09 Доверься мне. В последний раз. Бакуго читал эти сообщения скептично настроенно, его рука дрогнула, открывая клавиатуру. Он отвел взгляд в сторону, думая, надо ли ему это или нет. Надо ли ему снова играть чужими чувствами, надо ли поддержать давнюю дружбу из необходимости общаться с кем-то помимо Эйджиро? Зачем ему это? Кацуки думал, пока строка мигала и действовала на нервы. Ему не хочется думать ни над чем, ни о чем. Он вчера уже разочаровался во всем, что успел напланировать. Бакуго страстно хотел заполучить внимание Киришимы, его безграничную любовь, но в итоге единственное, что он может получить — короткие разговоры по утрам и просмотр ток-шоу по телевизору. — Ты уходишь? — спросил Кацуки проходящего мимо Киришиму. — Угу, надо что-то купить, как возвращаться буду? — Киришима что-то искал, поднимал подушки на диване. — Куда? Нет, я наверное сам схожу, если понадобится, — хмыкнул Бакуго. — Что-то ищешь? — Проездной. Не помню, куда его дел вчера, — Эйджиро выпрямился и почесал затылок. — Я брал, посмотри у меня в куртке, — выдохнул Кацуки. — Кстати, а какая твоя любимая еда? — Хммм… я люблю рис с овощами, моя мама вкусно готовит это, — с какой-то нежностью заметил Киришима, возвращаясь в комнату уже с проездным. — Хорошо, — улыбнулся он, протягивая Эйджиро его телефон, лежащий рядом. — Ладно, я пошел, — Киришима чмокнул Бакуго в щеку, захватил поясную сумку и скрылся за входной дверью. Бакуго выдохнул, встал, весьма с трудом после вчерашнего приключения, походил, подумал, чем же ему заняться. Он позалипал в интернете, посмотрел телевизор, все раздумывая над последними сообщениями Мидории. Может, все же ответить? Они так давно не виделись. Как никак, а Бакуго соскучился. Изуку всегда относился к нему с участием, что нельзя было сказать о Киришиме. Кацуки очень многим обязан Эйджиро, но никакой любви и тепла, уюта рядом с ним он не чувствовал. Кто угодно наполнял эту квартиру уютом, кроме Киришимы. Его мрачная фигура часто делала эти пожелтевшие от времени обои еще более желтыми и противными. Бакуго так редко видел его улыбку. С его губ она исчезла почти сразу же после знакомства. Но Бакуго доверял ему беспрекословно. Кацуки доверял ему всю свою жизнь и душу. Надеялся получить хоть что-то взамен. Но получал только сухой чмок в щеку или губы. К вечеру Киришима не вернулся. Бакуго хотелось дождаться его, чтобы сходить в магазин, чтобы не заставлять его волноваться, но решил все же пойти. Сегодня Кацуки хотел сделать Эйджиро приятно — приготовить его любимую еду. Не зря же он спрашивал. Овощей дома не было, а порадовать Киришиму хотелось. Бакуго спешно одевался, чтобы успеть до закрытия магазинчика внизу. Он ушел, закрыв дверь на ключ, но когда вернулся — дверь была открыта. Кацуки улыбнулся — Киришима пришел, но он не успел приготовить ужин… нужно поторопиться. Бакуго поставил пакет у дверей, снял один ботинок, когда из гостиной послышались шаги. Кацуки запер дверь, когда Эйджиро показался в дверном проеме. — Привет, — как-то беззаботно сказал Бакуго. — Привет, — раздался слегка низкий и грубый голос Киришимы. Кацуки сразу понимает по шатающейся стойке и взгляду — он пьян. Вусмерть пьян. — Ну че. Натрахался? — буквально выплюнул Киришима. — Пидорас, блять. — Я был в магазине, — спокойно отвечал Бакуго. — Рот закрой, — процедил Киришима и сжал левую ладонь в кулак, а указательным пальцем правой ткнул в чужую грудь. — Ты, блять. Закрой свой рот поганый. Тварь. Бакуго стоял и молчал, нервно сжимая и расжимая ладони, его губы скривились. — Че так смотришь? — усмехнулся Киришима, снова приближаясь. — Ничего, — ответил Бакуго, отказываясь от идеи разуться и развернулся корпусом к Киришиме. — Мне плевать, с кем ты ебешься блять. Понятно? Ты же шлюха, тебе похуй, кому давать, — Киришима глубоко дышал, каждое слово произносил так, будто Бакуго враг народа. Стук сердца Бакуго отдавался в висках, чувство тревоги нарастало. Он снял второй ботинок, стал снимать куртку, но киришимина рука оказалась на его плече и насильно повернула к себе лицом. — Смотри на меня, блять, когда я говорю с тобой, понятно?! — закричал Киришима безумно громко, его рука крепче сжала куртку. — Пойдем спать, — выдохнул Кацуки. — Я с тобой? Да никогда. Лучше сдохнуть, чем спать с такой тварью. Ты ходячий гнойник, — процедил Эйджиро. Он говорил это с чистой ненавистью. — Ты блять хоть один день поработал?! Я тебя обеспечиваю. Пойдем спать! Ха! Я тебе сейчас такой сон устрою, ты, блять, его от реальности не отличишь. У Бакуго дыханье сперло. Рука рванула его за плечо, встряхивая, призывая к ответу. — Хватит нести чушь, я был… — начал Бакуго, но Эйджиро снова его перебивает. — Мне похуй. Мне все равно, понятно? Киришима смотрел на Кацуки, нахмурив брови. В его глазах не было ни капли рассудка. Только хладнокровие и ненависть. Почему-то Бакуго казалось безумием то, как человека меняет алкоголь. Эйджиро был трудягой и в университете, и на работе, но Киришима и адекватная переносимость алкоголя — явно не его конек. — Я сказал. Тебе понятно?! — Эйджиро встряхнул Бакуго, ударяя его головой об дверь. Затылок Кацуки вспыхивает болью, но он на автомате говорит, что ему понятно. Чем сильнее игнорирование или сопротивление — тем сильнее Киришима злится. — Издеваться надо мной хочешь?! Сука, отвечай, когда я с тобой разговариваю! — прокричал Киришима в самое ухо Бакуго. — За что ты так со мной? — Кацуки тяжело дышал, чтобы успокоиться, не наорать. Орать на пьяного — бесполезно. — За что? За то, что ты ебешься направо и налево, пидорас. Думаешь, я не знаю, кому ты жопу подставляешь? — снова встряска. Бвкуго молчал, в голове молился, чтобы все это кончилось. Чтобы все это оказалось страшным сном. Что произошло, раз Киришима ведет себя так? Кто-то что-то ему сказал? — Я непонятно говорю? Я сказал отвечай. — Оставь меня в покое… — прошептал он едва слышно. Киришима стоял на расстояннии нескольких сантиметров, но тут он усмехнулся, отступил назад, сцепил руки в замок за спиной. — В покое? Ты ничего не заслужил. Ты ничего не можешь. Только жопу подставлять, да стонать красиво, — Киришима засмеялся. Кацуки по заливистому хохоту понимал, что пора спасать свою шкуру. У Эйджиро съехала крыша, и он не знал, как вернуть ее на место. Бакуго спиной нащупал ручку двери, под ней нашел защелку замка, аккуратно открыл ее, потом дернул ручку, развернулся и собрался бежать. Киришима успевает схватить его за волосы и дернуть на себя, Бакуго падает на спину, воздух из легких выбивает будто кувалдой. Клок волос остается в кулаке Киришимы. Он не может вздохнуть несколько секунд. То ли от боли, то ли от шока. Кацуки кричит, истошно, почти надрывно, отчаянно, на его глазах выступают слезы, Киришима переступает через свернувшегося калачиком Бакуго закрывает дверь. — Закрой свой блядский рот, че ты орешь, блять?! — Киришима бьет по голове, убирая руки защищающегося Бакуго, снова берет его за волосы и поднимает. — Вставай, блять, вставай! У Кацуки в голове ни одной мысли. По его щекам текут слезы, которые он не в силах контролировать, вся его голова горит огнем, противный ком стоит в горле. Бакуго лежит на боку, сжимает голову руками, хнычет, он никогда не думал, что такое произойдет. Что Эйджиро когда-то поднимет на него руку. Киришима стоит чуть поодаль. — Шлюха. Снимай куртку. — За что ты так со мной, Эйджиро? Что я, блять, сделал не так?! — кричит ему Бакуго в истерике. Кацуки охватывает бесконечная тревога, которая выразилась в дрожи тела, голоса и рук. Затылок горит и пульсирует болью. Он сам себя не слышит, потому что старается не кричать и почти не дышит, что провоцировало шум в ушах. Одинокие всхлипы и тихий плач все же доносится до ушей Киришимы. — Закрой свой рот! Правильно сегодня Сэро и Каминари говорили. Неблагодарная ты сучья морда! Убить тебя мало, мразь! Киришима замахивается, Бакуго поднимает руки к голове и удар приходится по ним. Эйджиро отнимает руки Кацуки от головы, ударяет по ушам, и Бакуго заваливается на сторону, на крючки, где висела одежда. Киришима берет Кацуки за волосы под его крики и тащит в гостиную. — За что ты так со мной?! — повторял снова и снова Бакуго, впецившись в чужие руки. — За чт-о-о?! За что ты так со мно-о-ой?! Что я тебе сделал?! Киришима отпускает его волосы, ударяет кулаком в плечо, и Бакуго падает на пол, не в силах удержаться за что-либо. Кацуки выставляет руки вперед, чтобы хоть как-то защититься. — Не бей меня! Не бей! Прошу. Умоляю тебя. Не бей! Я сделаю все, что захочешь, не бе-ей, прошу-у, — Бакуго смотрит прямо в глаза, наполненные ненавистью и злобой. — Умоляю, Эйджиро-о… — Руки убери, — Киришима пытается отнять руки Бакуго от лица. — Не бей меня-а-а, Эйджиро, — воет от страха Бакуго. Киришима будто в упор не слышит воплей, толкает Кацуки ногой, поворачивая на спину, садится ему на живот и отнимает руки от лица, зажимает их коленями. Бакуго орет, плачет, словно ребенок в истерике, смотрит в чужие глаза, в которых нет ни намека на человечность. Несколько ударов подряд по лицу кулаком заставляют Бакуго почти потерять сознание, но орать уже в припадке от новой боли — удара в нос, и Кацуки отчетливо слышит хруст, как орут сумасшедшие — до хрипов. Губы были разбиты, и Кацуки уже сорвал голос. Из его горла доносились хрипы, а из уголков губ текла кровавая слюна. В его крике мешались звуки, слова, потому что весь его рот заполняла кровь, которая при глотании вызывала рвоту. Киришима встал с него, дал Бакуго перевернуться из последних сил на бок, чтобы не захлебнуться своей кровью. Эйджиро ударяет ногой по спине, по ребрам и ногам, чтобы Кацуки «заглох», но он напрягается и орет из всех сил фразу «за что мне это, Господи?! За что ты меня мучаешь?!» — Заткнись блять, заткнись уже, — Киришима затыкает рот Бакуго, жмет ему на губы, которые Кацуки рефлекторно сжимает. В следующую же секунду Бакуго хнычет, бьется в судорогах, мычит в чужую ладонь. Его нос сломан, он не может им дышать — рот был единственным источником воздуха, но Киришима этого не понимает. Он отпускает Кацуки только тогда, когда он затыкается и перестает дергаться — теряет сознание. Эйджиро даже не проверяет его пульс, Бакуго дышит через рот с хрипом и бульканьем. Киришима, давя на разбитые губы, буквально выдавливал кровь из них. Киришима вытирает кровь с ладони об куртку Бакуго, Эйджиро спешно начинает раздевать его. Якобы, недостаточно он проучил Кацуки. Когда Бакуго приходит в себя, спустя две минуты, он открывает рот, чтобы что-то сказать, но просто хрипит, шмыгает сломанным носом, почти ничего не видит — его веки заплывают и опухают от ударов. Ему холодно, он чувствует, что с него стягивают штаны, задевая шишку на икре. Бакуго молчит — ему хочется спать. Он слышит чертыхания, маты Киришимы, что «сейчас я ему покажу» и «я в рот ебал всё, он больше…» Бакуго поднимает голову. Смотрит на Киришиму. А он снимает с него штаны вместе с бельем. — Эйджиро, не надо! — еле слышно проговаривает Бакуго еле шевелящимися губами. — Прошу… Киришима снова не слушает. Бакуго закрывает глаза, хочет уже провалиться в себя, не задумываясь над происходящим, Эйджиро уже хочет приступить к задуманному, как Кацуки, не помня себя, плачет в последний раз. Он завывает, хрипит, причиняя себе боль из-за сорванных связок. Киришима встает и ударяет ему ногой по голове, и Кацуки рвет кровью из-за головокружения, а затем он снова теряет сознание. Эйджиро возвращается к своему месту у ног Бакуго, продолжает его раздевать, как в дверь раздается звонок. Киришима пугается, молчит, но трель звонка все не прекращается. Эйджиро идет к двери шатаясь, открывает ее, выглядывает в щелку. — Прекратите шуметь! Иначе я вызову полицию! — гневно кричит соседка. Киришима клянется — впервые ее видит. А может, по пьяне и забыл. Эйджиро закрывает перед ее носом дверь, выключает свет в прихожей, не замечая пакета у входа. Он плюет на Бакуго — еще начнет опять орать, когда очнется, выключает свет в гостиной, где лежит Кацуки, и идет в ванную, смывает с себя чужую кровь водой из раковины и идет спать. Кацуки лежал в гостиной около пятнадцати минут без сознания. Он не спешил вставать — у него круговерть перед глазами, которые почти ничего не видели из-за отеков. Он шумно дышал, пытаясь думать о хорошем. Бакуго лежал в собственной рвоте одним ухом, поэтому ничего не слышал им, он пристально вслушивался в тишину — Киришима, видимо, уснул. Когда головокружение проходит, Кацуки садится, оглядывает свои голые ноги. Они почти все были синие, с шишками и припухлостями. Бедра были в фиолетовых синяках, на спину он перевернуться не мог, так как попытавшись один раз — убедился, что шишки лучше не тревожить. На руках были синяки от колен и ударов, которые все же Бакуго успел предотвратить. Живот был почти в порядке, был только один большой синяк. Лицо… Кацуки даже видеть себя не хотел. А что происходило с волосами — он и думать не желал. Встав на четвереньки, Кацуки дополз до стола, взял свой телефон и, дрожащими руками введя пароль, открыл переписку с Деку. 03:44 Деку 03:44 Я могу приехать? 03:46 Каччан? Что-то случилось? 03:47 У меня нет времени 03:48 Конечно. Бакуго выдохнул, спрятал телефон в карман куртки, проверил наличие денег и, встав уже в полный рост, но с опорой на стену, взял с комода какой-то шарф, достал из ящиков солнечные очки и вышел из квартиры, временами останавливаясь, чтобы преодолеть головокружение и боль.