Ночь темна перед рассветом

На следующее утро Бакуго проснулся от чужого прикосновения, он открыл глаза, поднял ноющую голову и посмотрел на друга Мидории с испугом. — Прости, я не хотел будить тебя, — поспешно извинился Шиндо. — Мидория ушел в универ, попросил присмотреть за тобой. Кацуки попытался сесть, но смог только принять полулежачее положение, и то Шиндо ему помог. — Слушай, а кто тебя так? Кацуки шумно выдохнул. На самом деле, ему хотелось кому-то высказаться. Но рассказать было слишком тяжело. Он мог сказать Мидории, кем он работал до, да и после встречи с Киришимой. Но высказаться, почувствовать поддержку, а не вариться одному в этом хотелось до безумия. — Мой муж, — Бакуго говорил шепотом, еле шевелил разбитыми губами. — Почему? — Йо проявил излишнее нездоровое любопытство, которое слегка напрягает Кацуки. — Попал под горячую руку. Наш брак случайный, и он неадекватный, когда выпьет, это и произошло, он нажрался, как тварь, а расплачиваюсь я, — без каких-либо эмоций говорил Бакуго, складывая руки на груди с посиневшей правой кистью. Синяк с предплечья дополз до кисти. — Что случилось? — Шиндо чуть хмурит брови. — Ох… — выдохнул Кацуки, тут же морщась из-за напомнивших о себе ребрах. На глаза начинали накатывать слезы. — Я пришел домой из магазина, выходил всего на минут пять, торопился пиздец… Хотел сделать ему приятно. Хотел… — Бакуго снова выдыхает, морщит сломанный нос, чтобы собраться с мыслями и не дать себе заплакать. — Хотел приготовить ему его любимую еду. А тут он. Бухой в говно. Я растерялся, даже не знал, что делать. Я попытался убежать, но он схватил меня за волосы и дернул, — Бакуго поднял правую руку и показал на себе — сжал кулак за своим затылком и дернул, демонстрируя. — Я упал на спину. Я думал, я умру в ту секунду. Бакуго сощурился, отвел взгляд. Шиндо посмотрел на него с сочувствием, он превратился в слух. — Наверное, лучше бы я тогда умер, когда упал на спину, — Кацуки криво улыбнулся, глубоко вздохнул, моргнул, из уголка глаза побежала слеза. — Потом он потащил меня в гостиную. Бакуго стих, нахмурился, пытаясь, видимо, не представлять ужасы той ночи. — Я кричал. Я думал, что кто-то придет мне на помощь. Он злился сильнее, когда я орал, но я хотел, чтобы меня спасли хоть раз в жизни. Я всегда искал смерти. Но в этот раз я хотел жить. Почему-то я верил в то, что он услышит меня. Я понимал, что мой крик не имел смысла для него, но я пытался достучаться все равно, я просто не верил, — Бакуго положил руку обратно к себе на живот. — Он потащил меня за волосы в гостиную. Большая комната. С хорошей акустикой. Я понимал, что тут быть услышанным шансы выше. Он пытался меня заткнуть, но я уже впадал в истерику. Он бил меня, хотя я умолял прекратить. Кацуки утирал слезы очень аккуратно, чтобы не причинить себе боль. Он не смотрел на Шиндо, который все также с больным спокойствием, легкой тенью сочувствия смотрел на Бакуго. — Он бил по рукам, по ногам, по животу. Потом он сел на меня, он ударил раза два, а потом я потерял сознание секунд на тридцать, но он сделал больше ударов, чем два. Я… я не знаю, за что, — Бакуго устало выдохнул, шмыгая носом, его голос срывался и стихал. — Меня даже вырвало кровью в ту ночь… я думал, я умру. Хоть и молил и его, и Бога, чтобы все это кончилось. Извини, что валю это все на тебя… — Все хорошо. Иногда нужно выговориться. Тебе нужна помощь? — Шиндо улыбнулся легонько, боясь обидеть и напугать. — Нет, все нормально, он больше меня не увидит, а я не увижу его… никогда, — заключил Бакуго. — Тогда пойдем завтракать. Пора заканчивать с минором на сегодня. Любишь овсянку? — Йо помог Кацуки подняться. — Я уйду, как только придет Мидория-сан. И они кое-как, медленно и в развалочку добрались до кухни, Бакуго был усажен на мягкий стул. — Так что насчет овсянки? — спросил Шиндо. — Ничего не имею против, — на самом деле, Бакуго никогда не ел хорошей каши. Шиндо варил кашу, негромко включив радио. У Бакуго болела голова, но почему-то веселье Йо захватывало его, и он тоже слегка улыбнулся. — О-о, хорошая песня, я сделаю погромче, не против? — Шиндо обернулся через плечо на Кацуки, а последний только легонько кивнул. Йо начинает подтанцовывать ритму, напевает «достаточно ли любви в твоем сердце, чтобы пойти и замарать свои руки?» У меня есть скелет в шкафу, У меня есть секреты, которые я хочу тебе доверить. Убегай, убегай скорее, ты был предупрежден, Я не хочу вдаваться в подробности. Если мы ничего не сделаем, то мы так и останемся в грязи. Я не хочу ничего портить, потому что я хочу и все, и ничего*. Бакуго с легкой улыбкой смотрел в окно. Шиндо явно чувствовал себя как дома здесь, хоть Мидория и говорил, что Йо его друг из университета, как он говорил вчера вечером. Интересно, как Инко относится к этому кудрявому оборванцу в спортивных штанах? Бакуго почему-то заботили какие-то совершенно глупые вопросы, но тем и лучше. Почему-то, рядом с Шиндо Кацуки было спокойно. Изуку точно не связался бы с плохишами, да и Йо не особо на него походил. Шиндо был плохишом только в одном — пел фальшиво. Но даже это Бакуго казалось пустым — нужно принимать человека таким, какой он есть. Н-да уж. Кацуки следил глазами за птицами за окном, которые перепрыгивали с ветки на ветку, когда Шиндо поставил перед ним тарелку с кашей. — Сегодня хоть сам поешь? Или помочь? — спросил он, беря свою ложку и размешивая в своей тарелке сливочное масло. Кацуки покачал головой и принялся есть. Давно он не ел вкусных каш. А может, и никогда не ел. После завтрака, Шиндо решил развлечь Бакуго. Они смотрели сериалы, а затем Шиндо перевязал ребра Кацуки, они вместе обработали синяки и шишки. Бакуго, наверное, никогда не чувствовал такой поддержки. Он, конечно же, чувствовал ее и от Киришимы, но он проявлял ее как-то закрыто, Шиндо же был как-то ближе, поддерживал как-то по-другому. Может, это связано с разницей в возрасте с Эйджиро, возможно, он просто не понимал, что Кацуки еще подросток, которому нужно сильное плечо. Не понимал, что именно Бакуго нужно было, что он хотел услышать от Киришимы. Шиндо же не нужно было слов. Он почему-то понимал Кацуки без них, и Бакуго чувствовал, что может рассказать ему все. Всю свою жизнь, не тая ни детали. От Киришимы же он всегда бегал, не желая даже упоминать в разговоре слово «прошлое», что уж говорить о самих событиях его прошлого. Кацуки не хотел Шиндо ничего рассказывать, хотя знал, что ему можно доверить хоть счет в швейцарском банке. Он слишком добродушно улыбался. Это подкупало, но Бакуго не терял головы. Может, он впервые, после семьи Мидорий, встретил хорошего человека? Как только Бакуго погрузился в свои мысли при просмотре телевизора, пока Шиндо валялся в кресле и тупил в телефон, пришла Мидория-сан. Она сразу поздоровалась с Шиндо, будто он еще один ее сын. Который по счету? Бакуго не знал. Эта женщина была с огромным сердцем и доброй душой, не знавшей ярости на обездоленных и оскорбленных. Бакуго был таким. И он готов был клясться, его родная мать бы так не любила, как любила его Мидория-сан. У нее болела душа за малыша Кацуки, убежавшего в реальный мир. Вот кого расстраивать Бакуго действительно не хотел. Когда Инко заметила его, Кацуки слегка напрягся. Она подошла к нему и аккуратно взяла его лицо в ладони. Не давила на синяки, а гладила их. — Шиндо-кун, кто его так? — спросила женщина, зная, что Кацуки ничего ей по доброй воле не скажет. Шиндо пожал плечами и подмигнул Бакуго. Он его не выдаст. Это точно. От этого на душе у Кацуки стало как-то теплее, проще, даже приятнее. Инко покачала головой, нахмурилась, начала расспрашивать Бакуго, ей даже пришлось утирать слезы кофтой. Кацуки не знал, как она жила с таким огромным сердцем, умела сочувствовать и сострадать, если реальный мир такой огромный и приносил так много боли даже ей, матери прекрасного сына и замечательной хозяйке? — Кто же тебя так, Кацуки? — Бакуго сам не знал, почему позволил ей обращаться к себе по имени. — Ну кто же… скажи мне. Бакуго едва сдерживал слезы, но Шиндо с улыбкой уверил Инко, что уже все хорошо и ситуация не критична. — Может, дадим Мидории-сан отдохнуть и пойдем прогуляемся? Мидорию-куна захватим из универа, — Шиндо потянулся в кресле и встал. Кацуки не понимал, как и куда он пойдет с таким лицом, вообще с такими травмами, но тревожить Инко ему действительно не хотелось. Он поднялся следом, Шиндо помог ему найти приличную одежду в шкафу Изуку, Бакуго быстро переоделся, и они вышли из дома. Кацуки не был на улице два дня. Прохладный ветер задул ему в лицо, Бакуго вдохнул. Воздух приятно холодил легкие. — Что встал? Запрыгивай, — хмыкнул Шиндо, открывая дверь пепельного новенького Лексуса.