Ночь темна перед рассветом

Бакуго обретал уверенность в доме Шиндо. В его речь снова вернулись маты. Он чувствовал себя в безопасности, чувствовал, будто бы он вернулся к «вольной жизни», которой он жил до встречи с Киришимой. Йо был ласков с ним, даже не пытался указать на дверь, что Кацуки, конечно же, ценил. Он ценил даже то, что Шиндо настаивал, чтобы Бакуго спал в кровати, а сам он на диване в гостиной, но Кацуки быстро отказался от этой идеи, нарочито засыпая на диване и не давая Шиндо выбора, вынуждая его спать на кровати. Это была их маленькая рутина — с утра Йо варил каши и следил, чтобы Бакуго ел ее до конца, и это напоминало Кацуки детский дом, потом Бакуго провожал Шиндо на работу, а затем встречал. В их отношениях ничего не менялось ни в какую сторону, хотя Кацуки долго думал над тем, что говорил Шиндо во время стычки с Киришимой. Бакуго интересовал Йо как человек. Это заставляло Кацуки глупо улыбаться самому себе, но не более. Просто было приятно, что о нем так отзывались. Эйджиро ему никогда такого не говорил, а его юное, хоть и треснутое израненное сердце того требовало. Шиндо был тем теплом, что ему не хватало. Но Киришима был для него любовью, первой и настоящей, от которой непросто было отказаться и не страдать. Хоть Бакуго и не показывал своих истинных эмоций, когда Шиндо был дома, не показывал, что ему больно до стонов в подушку. Йо заставал его грустным только когда вовзращался раньше, чем планировал. Но Кацуки будто расцветал с его приходом. Бакуго было больно, естественно. Ему снились кошмары, которые нередко будили Шиндо, потому что Кацуки во сне кричал «не надо меня бить», «за что ты так со мной?» Йо выглядывал в гостиную, подолгу смотрел на вертящегося и ненаходящего себе места Бакуго, стонущего как молитвы эти две фразы или просто крича в испуге. Йо с понимаем относился к этому и даже не думал жаловаться Кацуки на это. Знает, что это будет неудобно, появится неловкость в их общении, чего Шиндо действительно не хотел. Они оба знали, что когда-то это случилось бы. Бакуго не следил за своим циклом, и думал, что он вовсе уже бесплоден, но как оказалось, нет. Потому что в один из дней Бакуго не смог встать с дивана из-за слабости. Ему было жарко, он был весь красным, как вареный рак, было неизмеримое желание скомкать под себя все, что только можно и нельзя и, конечно, безумно зудело все в паховой области. Кацуки сполз с дивана и потащился почти ползком, останавливаясь на полпути, прямиком к Йо. Альфа манил к себе, даже если Йо и не пометил Бакуго. Это была течка. Шиндо сначала не обратил внимания, так как феромон Бакуго может слышать только Киришима, но так как Эйджиро был далеко, и связь между ними уменьшилась, Йо все же заметил присутствие запаха и решил купить Бакуго подавители. — Я не знаю какие… я никогда их не принимал… — Бакуго лежал на боку и аккуратно руками подгребал под себя плюшевый плед. — Какая по счету эта течка? — Шиндо ходил туда-сюда перед гнездом Кацуки. — Вторая… хн… — пролепетал Бакуго. — Вторая? Странно, — хмыкнул он, но слишком неестественно он изобразил эту эмоцию. Кацуки сжал колени, прикрыл глаза и выдохнул. Все тело горело, хотелось близости, но он даже не думал просить об этом Шиндо. Какое-то стойкое убеждение было, что ему нельзя заниматься сексом ни с кем. Скорее всего из-за метки. Из-за влияния связи пары. — Сколько она идет? — спросил Шиндо. — Я мог бы оставить тебя одного. А не то будет непросто. — Я, блять, не знаю… — прошептал Бакуго. На самом деле он забыл. На самом деле Кацуки был в ужасе. Боялся, что повторится та самая ночь в детском доме. Он не чувствовал себя в безопасности. Вспомнилась борьба, мучительные минуты, когда он проклинал все на свете. Вспомнилась противная влажность между ног, когда он спал, вспомнился Киришима и их секс. Бакуго подтащил к себе и накрыл себя, спасаясь от глаз Шиндо. Не нужен ему ни секс, ни альфа. — Оставь меня в покое, мне плохо! — вскрикнул после долгого молчания Кацуки, укладываясь под пледом и накрываясь с головой. — Бакуго, я могу помочь тебе. Поехали в больницу. Тебе назначат препа… — Йо был перебит. — Ты ничего, блять, не знаешь! Не поеду никуда, отъебись! — закричал Кацуки. — Я и сам справлюсь! Наверное, проще было бы сказать, чего Бакуго не боялся. Он боялся альф, боялся больниц, боялся близости, боялся улицы, боялся встреч с знакомыми, боялся ночи, боялся, но что-то в нем все равно оставалось бесстрашным именно в такие моменты. А в Шиндо закипала злость. Его злило, что Бакуго противится, а его самого распирает - у него на днях закончился свой подавитель. — Бакуго. Ты и себя, и меня мучаешь, поехали, — спокойно говорил Шиндо. — Нет! — вскрикнул он. — Ты издеваешься сегодня надо мной? — даже по голосу Кацуки услышал, как Йо хмурится и сверлит его взглядом. — Вставай! Тебе нужно принять подавители. Шиндо откинул плед и посмотрел в глаза Кацуки, которые были пропитаны злостью, смешанной с испугом. Йо было проще съездить забрать свои подавители, но иногда он был слишком твердолоб и упрям. — Оставь меня в покое, — зарычал Бакуго. — Вставай, все, пошли! — Шиндо взял руку Кацуки и потянул на себя. — Да отъебись ты от меня! — закричал Бакуго, в его глазах стояли слезы. Он злился, и даже не знал, почему сейчас плакал, от чего он плакал — от резкой смены настроения, от собственного каприза или от страха. — Хорошо, хорошо, — Шиндо отступил. Йо хотелось рвать и метать. Он даже не контролировал свой феромон, и его тревожило, что все карты могут вскрыться. Бакуго проняло дрожью, он съежился, в воздухе стоял феромон Йо, который казался ужасно знакомым. Он его уже слышал. Кацуки смотрел в одну точку, из застывших глаз текли слезы. Он молчал. — Блять… уйди от меня, — захныкал Бакуго. — Пошел нахуй отсюда. Ты мне всю жизнь испортил. Ты… тварь… Шиндо легонько улыбнулся, невинно и чисто. В душе его творилось что-то невероятно тревожное. — Понял наконец-то? — Йо с нежностью провел рукой по колючим волосам. — Наш первый раз был великолепен, не так ли?. — Уйди, — Бакуго закрыл глаза, не в силах пошевелиться. Феромон Шиндо был очень силен. Йо решил идти вабанк, раз уж пошла такая пьянка. Ему нельзя было показать слабость перед Бакуго. Не когда он окреп и душой, и телом после сожительства с Киришимой. — Хочешь, я помогу тебе? — голос прозвучал прямо над ухом, и Бакуго распахнул глаза, увидев перед собой чужую шею. — У тебя так стоит… Рука Йо легла на пах, прошлась до яичек и вернулась. — Уйди, — повторил хныча Бакуго. — Оставь меня в покое… я не хочу. — Ты же отказался от подавителей, — пожал плечами, снова улыбаясь как-то ненормально, Шиндо. — Давно уже вижу, как сильно ты хочешь альфу. Йо убрал руку, отстранился, а затем протянул руку к лицу Кацуки, стер слезы. Отступление сейчас был оптимальный вариант. Потом Кацуки сам на него прыгнет. — Все хорошо, я не буду ничего делать, — улыбнулся Шиндо. — Все хорошо. Я принесу тебе воды. Омежкам надо много пить во время течек. Бакуго боялся. Ему хотелось. Очень сильно. После прикосновения в паху все горело, он елозил тазом туда-сюда, чтобы член терся о ткань пижамы. Он пытался не отдаваться инстинкту. С каждой минутой запах Шиндо заполнял его всего, одна его часть рыдала, а другая просила простого омежьего счастья — быть удовлетворенным. Бакуго мучился несметное количество часов. И чаша терпения треснула. Только Шиндо вернулся с стаканом воды, как Бакуго сел на диване, взял аккуратно стакан, отпил немного, поставил рядом с ногой. — Поможешь? — робко спросил Бакуго. — В чем? — непонимающе спросил Шиндо. — Не могу терпеть, — Кацуки подался чуть вперед, оперся на живот Йо и выдохнул. — Идти можешь? Бакуго отрицательно покачал головой. Шиндо аккуратно взял на руки Кацуки и понес в кровать. Бакуго дрожал в его руках. — Шиндо… — прошептал Кацуки. Остатки его разума поглотил инстинкт, желание удовлетворения и скорейшей разрядки. Йо снял с Бакуго серую футболку, потом стянул штаны сразу с бельем — сейчас не до прелюдий длинною в вечность. Шиндо двигало что-то ненормальное, Бакуго же первичная потребность, и ничего более. Йо огладил бока Бакуго, посылая по его телу волну мурашек, второй рукой скользнул к паху, минуя эрегированный член. Кацуки реагировал на каждое касание, будто в первый раз. Для него было новым, что Шиндо не как Киришима, он проявлял чувства, хоть и своеобразно. Из-за течки Бакуго был расслаблен и в принципе напрячься то не мог, так что дело оставалось за малым, он был лишь податливым телом, которое Йо оставалось только любить. Шиндо сначала заботится о контрацепции и смазке. — Ну что? Не передумал? Я не буду отступать, — улыбнулся Шиндо, и Бакуго в порыве страсти целует его, выражая свое согласие. Йо направляет свой член, и он входит с поразительной легкостью, а внутри все так пульсировало, что Шиндо едва сдержал громкий стон. — Лучше, чем в наш первый раз, ты не так зажат, хотя у тебя снова течка… — улыбнулся Шиндо. — Я напугал тебя в тот раз? Извини, но тогда мне показалось, что ты мой истинный… — Закрой рот, — рыкнул Бакуго. — Не порть момент. Йо усмехнулся и толкнулся на пробу, легонько, но Бакуго тут же сжался, заелозил бедрами, желая ускорить процесс. — Быстрее, я не мальчик уже, — снова прорычал Бакуго. Шиндо хмыкнул. — Нет, не моя эстетика, — Йо вышел, грубо подхватил бедра Кацуки, перевернул его и снова вошел глубже и грубее. Бакуго не смог сдержать стона в простыню. В его голове мелькали события, наверное, одного из худших дней его жизни. Он осознавал, что сейчас занимается сексом с тем, кто стал его первым партнером, пусть и по принуждению, но не понимал этого до конца. Что Шиндо стал причиной его встречи с Киришимой, причиной всех его бед. Бакуго почувствовал растущую ненависть, она росла вместе с силой толчков Шиндо в него. Йо каждый раз попадал в омежью точку G, и Кацуки не переставал стонать, слепо ненавидя и злясь в пустоту. — Хнн, ах, — стонал Бакуго, прикусив губу. — Вот так, знал бы ты, сколько я мечтал об этом… — произнес Шиндо, рыча и наклоняясь над вспотевшей спиной Бакуго, неторопливо слизывая пот и примеряясь для укуса в холку. Там уже был розоватый шрам зубов Киришимы и сотни других маленьких — от сотни других таких же альф, которым Бакуго дал из денежных нужд. Сотни таких же, как Йо, возбуждали раньше в Кацуки ненависть и злость. За то, что пользуются им. Но зачем Бакуго злился сейчас? Ведь по сути, это был равноценный обмен. Йо получил желаемую жертву, а Бакуго долгожданную разрядку. Шиндо двигался в нем рвано, прерывисто, часто дыша ему в шею и утробно рыча. Бакуго вспоминал ту ночь в детском доме. Он плакал, но омега в нем была сильнее. Именно она срывалась на крик, когда Шиндо входил до упора и давил на матку. Именно она пыталась отстраниться, когда Шиндо кусал его в холку до крови и долго не отпускал. Бакуго было все равно. У него не было чувств к Йо. Шиндо просто был его спасением, его рывком вперед, что в ту ночь в детском доме, что и сейчас, и Бакуго платил ему за услуги. По шее побежала ровная красная струйка крови, капнула на цветастую простынь и впиталась. Кацуки заплакал. Ему не было больно, ему было до одури хорошо. И это злило. Злило до красноты в глазах и скрежета зубов. Шиндо замер на несколько секунд, и Бакуго, не в силах терпеть, начал двигаться сам, подавался назад на член Йо, и чувствовал, что член входит не до упора. Шиндо над ним тяжело и прерывисто дышал. Узел? — Я протолкну его? — спросил робко Шиндо. — Нет, нгх… — Бакуго вновь насадился на чужой член. — Я протолкну его, — Шиндо начал входить сам, с каждым разом вжимаясь все сильнее. — Бля-а-ать! Больно! — закричал Бакуго, чувствуя, как Шиндо одним рывком пытается толкнуться вместе с узлом. — Стой! Йо давил, и Кацуки выгнулся, но от проникновения не уходил. В момент, когда узел оказался внутри, Бакуго чуть не кричал то ли от боли, то ли от удовольствия — узел упирался в точку G, и Кацуки кончил. Когда оргазм отступил, единственное, что Бакуго сказал, было: — Ты в презервативе? — Да, — Йо с нежностью чмокнул линию роста волос Бакуго. Кацуки с облегчением вздохнул, растянулся на кровати, когда Шиндо вышел, закрыл глаза и даже не заметил, как уснул. Настолько он замучился с течкой. Сквозь сон он слышал шаги Йо, музыку на кухне: Так что же ты пытаешься сделать со мной? Похоже, мы не можем остановиться, мы враги, Но мы ладим, когда я в тебе Ты — как наркотик, который меня убивает, Я полностью отказываюсь от тебя, Но я так балдею, когда я в тебе. *