Ночь темна перед рассветом

Каминари забылся, когда пригласил к себе Эйджиро позаниматься. Киришима был старше, выше и крупнее его. Естественно, он же альфа. Денки невольно восхищался им, восхищался, когда он все схватывал на лету, хоть ему и давалась тяжело литература, так как все, чем увлекался Киришима была биология и естественные науки. Они оба сдавали химию и биологию как выпускные экзамены. Каминари собирался идти на терапевта, но в последнее время думал над ветеринарным делом. Он обожал животных, но все его друзья считали его сумасшедшим из-за этого. Он не мог пройти мимо бездомной собаки, кошки, да даже больной птицы, которая могла заразить и его. Наверное, это и стало их общим интересом. На переменах они любили пообсуждать теорию эволюцию Чарльза Дарвина и открытие рефлексов Павловым. А сейчас они сидели в комнате Каминари, Киришима — на полу в позе лотоса, наклонясь вперед и уперев локти в пол, читал учебник физики. Завтра была контрольная, которую просто нельзя было завалить. Денки же лежал на кровати, свесившись вниз головой, в его руке была тетрадь с конспектами. — Ты понимаешь что-то? — Каминари расслабил руки, и они вместе с тетрадкой упали на пол. — Не-а, — Киришима выпрямился и потянулся. — Ох, нам пипец, — Денки закрыл глаза и сел на кровати. — Что будем делать? Я вообще ничерта не понял. Какие-то сопротивления, какие-то… ох! — Смиримся, — пожал плечами Эйджиро. — Хотя, может, нам это и не надо. Может сенсей автоматом поставит нам высший балл? Мы же хорошо учимся на его предмете. — Он не упустит возможности нас завалить, — хмыкнул Каминари, сползая на пол. И заглядывает в учебник Киришимы через плечо. Эйджиро поворачивает голову от неожиданности и несколько секунд дышит в чужую щеку. Денки пугается, отстраняется и просто садится рядом, делая вид, что ничего не замечает. Эйджиро смотрит в учебник тупым взглядом и не думает ни о чем. Он не собирается трогать Каминари. Не сегодня. И не сейчас. — Так… — пытается разбавить напряженную обстановку Каминари. — Так… Чем больше Денки изображает спокойствие, тем больше он паникует. И тем больше власти над ним чувствует Киришима. Эйджиро, пусть и неосознанно, но чувствовал страх слабой беты. Каминари был самым рецессивным бетой, что Эйджиро когда-либо видел. Он застрял между омегой и бетой навсегда. Его сущность была бетой, и органы у него были только мужские, но пластичность мышц таза была очень высокой, почти как у омег. И поддавался действию феромона он тоже почти как омега — он возбуждался, был не в состоянии шевелится и противостоять альфам. И временами от него пахло омегой. Но в остальном, он был бетой. Красивой, милой бетой. Все это Киришима узнал из уст самого Денки, у них как-то зашла речь о мутациях идентичности. Эйджиро и не представлял, что существуют подобные индивиды, как Каминари. Он был еще беззащитнее омег — он выглядел, как они, но быть помеченным не мог, а точнее эта связь просто не держалась — на шее Каминари уже был чей-то здоровенный укус. Эйджиро знает, что на Денки нельзя применять феромон. — Ты помечен кем-то? — Каминари чуть нахмурился. — Ты же бета. Каминари тут же накрывает шрам ладонью и отводит взгляд. — Мои родители думали, что может это поможет мне избежать косых взглядом альф. Но связи просто не стало буквально через день. Тот альфа повязал меня. Но естественно, это ничего не дало. Я же бета, — пожал плечами Денки. Он старался говорить непринужденно и беззаботно. — Повязал? — Киришима удивленно пялил на Каминари. — Бету? — Да, — Каминари снова пожал плечами. — Вау, то есть, такое возможно, — Киришима снова уткнулся в учебник по физике. Но его мысли были далеки от закона Ома. Он думал о том альфе, что повязал Денки, хотя он не ревновал — ему было плевать. Он знал почему-то, что Каминари не испытывал никаких чувств к тому альфе.

***

Киришима возвращается домой ближе к полуночи, мама встречает его обеспокоенным взглядом. Этот жалкий уставшей взгляд матери никогда не давал ему спать спокойно. — Что случилось? — Эйджиро чуть хмурится. — Току скорая забрала. Эйджи, что же теперь будет, что же будет? — она плачет, прижимая ко рту платок. — Что же будет… Эйджи… Киришима выдыхает, заключает маму в объятия и смотрит в полумрак дома. С лестницы выглядывает младшая сестра, которая была немногим старше Токи, самой младшей его сестры. Она не понимала, что происходит. — Все будет хорошо. Давай, я сейчас поеду в больницу? Хочешь? Не нервничай, все хорошо, ты нам нужна сильной, — Эйджиро смотрит куда-то в потолок, улыбается, чтобы звучать убедительнее. — За что нам все это, Эйджи? За что? За что мои дети страдают? Чем я согрешила, Эйджи? Чем?! Ками-сама, помоги моей дочери, в последний раз… — плакала женщина, и Киришима едва сдерживал свои слезы. — Ну мам… прорвемся. Игра не стоит свеч, — Эйджиро выдыхает. Кажется, он впервые плачет в присутствии мамы. — Я сейчас же поеду в больницу, хорошо? Все будет хорошо, я обещаю. Правду говорят. Не обещай того, что не в состоянии выполнить. Токе лучше не становилось, чета Киришим играла роль счастливой матери, делая вид, что нет ничего, что омрачало бы ее будни. Эйджиро единственный, кто злился. Он перестает ходить в школу, все время в сутках находясь в больнице с сестрой. Он не мог себе простить того, что вовремя не защитил Току. Он ненавидел себя за это больше всего. Где он был, когда его отец ударил Току? Киришима злиться, думает, что лучше бы он убил отца в тот день. Забил его до смерти. А затем и себя убил бы. Да только кишка тонка. Он готов был бить, но убить — никогда. Это было то, чего не доставало Эйджиро. Стойкости. — Хэй, сладкая моя, я пришел, — Киришима открывает дверь в палату и видит улыбающуюся ему сестру. Она едва умела говорить — сейчас она не может говорить вообще. И вряд ли когда-то сможет. У нее стояла трахеостома. Ее собирались в скором времени убирать, но она останется с назальной канюлей — трубками в носу, помогающими кислороду поступать в легкие. Киришима не знал, куда Токе прилетело в тот день, его не было дома, но тогда она едва не задохнулась, и когда его мать вызывала скорую Тока тоже не могла дышать, у нее началась гипервентиляция. Эйджиро сел около изголовья кровати и кинул портфель на пол. — Скоро поедем домой, осталось совсем чуть-чуть, Тока-сан, — Киришима улыбался во все зубы. Конечно же, он врал. Девочка выдавила улыбку и развернулась к нему спиной. Она не могла говорить, а писать еще не умела. Поэтому действия — это единственное, как она могла выражаться. — Тока, я знаю, что тебе тяжело тут одной, — Эйджиро сумел привлечь ее внимание. Она обернулась. — Поэтому я решил, что тебе нужен помощник. Киришима сажает на край кровати вязаного лиса. Он чем-то напоминал Лиса из сказки «Маленький принц» Сента-Экзюпери. — Я сегодня ненадолго. Вот игрушку… тебе же еще нельзя ничего сладкого, верно? Я принес тебе пазлы. Все же, лучше, чем смотреть в потолок, правда? — Киришима улыбнулся, положил на край тумбочки пазлы. — У меня завтра экзамен, так что я пойду… мама приедет с Харухи и Ренге* через час. Врач зовет Эйджиро и показывает больничный чек. Киришима смотрит на огромную сумму, которую он не сможет выплатить даже если отдаст все свои зарплаты с подработки за полгода.