Ночь темна перед рассветом

— Тебе нельзя меня вязать, слышишь… Киришима?.. — выдыхает Денки. У него перед глазами все плывет, он ориентируется только по красному пятну волос его друга. А может, уже и не друга. Во всяком случае, никто никого не принуждал. Каминари сам поддался моменту. Он знал, как Киришиме нужна поддержка сейчас. Его сестра в больнице, в доме Киришим витала атмосфера трагедии, которая вот-вот должна случится. Все держалось на плечах Эйджиро, это была ноша, которая все сильнее давила его к земле. Денки смотрел на все то, что Киришима тащил на себе, отказавшись терпеть насилие, и подумал, что он человек с большой буквы. Человек, которого сломали, но который взял и собрал себя сам, из миллиона осколков. По частям складывал свою личность сам, потому что в нем ее никогда не развивали. — Знаю… знаю, — Киришима легонько толкается и ловит губами чужой вздох. — Не больно? — Немного, — ответил Денки. — Лучше, чем в первый раз… только не вяжи… Киришима припадает к чужой расскаленной щеке губами. Каминари выдыхает, он млеет под действием феромона Эйджиро. Киришима двигается аккуратно. Сначала ведет бедра вперед до упора, чуть вжимается, слышит тихий отклик Каминари, а потом выходит на половину, чувствует, как Каминари сжимается, и снова медленно входит. Денки не верил, что Киришима может быть таким. Таким нежным. Таким, что он забывает обо всех девушках, что его целовали. Каминари кажется, что он любит Эйджиро. Но знает, что как только они закончат, Каминари испытает отвращение к себе. К Киришиме. К тому, что они делали. К тому, что в него входил чужой член, как когда-то. В тот вечер, когда родители без его ведома вызвали альфу на всю ночь, заплатив ему и агенству, которое нашло идеально совместимого по генотипу альфу. В ту ночь Каминари возненавидел все, что было связано с его родителями и альфами. Ему было больно, его подавили феромоном, изнасиловали и повязали. Его родители слышали крики и мольбу о помощи, так как находились в соседней комнате. Денки был уверен, что ни одна мышца на их лицах не дрогнула, когда он не кричал, а орал от боли и молил о спасении. В ту ночь он запомнил боль, неприятную влажность между ног, вытекающую сперму из ноющего ануса, который был растянут узлом настолько, что сколько бы Каминари не напрягался, он не мог напрячься достаточно, чтобы он закрылся. Хоть сейчас все было по-другому — ему нравился Киришима, и нравилось то, как он осторожничал, как нежно касался его губами, его руки заставляли Каминари вздрагивать и судорожно втягивать живот от порхавших там бабочек. Но Денки ненавидел Эйджиро за то, что он альфа. За то, каким он родился и чего не выбирал. — Не молчи, говори, если тебе не нравится… — хрипло прошептал Эйджиро, снова осторожно толкнувшись. — Все хорошо. Каминари чуть улыбнулся, притянул Эйджиро к себе за шею, позволяя ему лечь на себя, вторую руку Денки просунул между тел и обхватил свой член. Они находились за городом, на лужайке в лесу. Через стволы вековых деревьев пробирались рыжие лучи закатного солнца, окрашивая и без того смуглую кожу Киришимы в оранжевый. Чем дальше заходило солнце, медленно лишая их света, тем больше огонь внутри них разжигался. Они пылали в собственном пламени, и Киришиме это нравилось. Ему нравились несдержанные стоны Каминари в свои губы. Ему нравилось отдаваться ему всему. Нравилось вся эта атмосфера. Денки прогибал спину также, как и в мокрых снах Киришимы. Эйджиро запоминал каждую деталь, боясь, что это все никогда не повторится. Что никакого «потом» для них уже не будет. Экзамены прошли, результаты не за горами, Киришима уедет в другой город, и они перестанут видеться. Даже когда Эйджиро почти озверел, и узел набух, Киришима стал еще осторожнее. Он лучше не кончит вообще, чем кончит в Денки и протолкнет узел. Каминари поскуливал каждый раз, когда Эйджиро вжимался в него, рискуя растянуть еще сильнее. Денки боялся боли, боялся Киришимы, но все равно поддался моменту. Киришима ускорился, ритмично толкаясь в чужое нутро, улавливая почти каждый стон Каминари, рваный выдох. Это была будто музыка для него. Как Каминари нравится то, что он делает. Киришима выверенными движениями попадал по простате, и Денки отзывался стоном на каждое попадание. Эйджиро припал губами к потной груди, слизывая пот размашистыми движениями языка. У Эйджиро нет прав. И если Киришима его повяжет, то Каминари вести мотоцикл уже точно не сможет. Киришима решил закончить на этом, он выходит и додрачивает на чужой живот, пока Каминари содрогался в своем оргазме. Денки не нравилось это чувство пустоты и растянутости. Каминари бросил тихое: «салфетки в бордочке». И лежал неподвижно, осторожно вдыхая и выдыхая, смотря на колеблющееся от движений семя на своем животе.

***

Киришима уехал в город, где находился университет и квартира его отца, быстро нашел подработку с хорошей ставкой и даже умудрялся переводить деньги маме на лекарства для Токи. Каминари как-то сам собой забылся. Эйджиро первое время тяжело было жить без друзей, без единого знакомого, без мамы и сестер. Его душило одиночество, но он заметил, что так проще. Он приходил домой, бросал ключи рядом с дверью, раздевался на ходу, шел в душ, а потом спать. И так каждый день. Он не стремился знакомиться с кем-то, игнорировал записки с номерами девушек на салфетках с логотипом ресторана, в котором он работал. В нем еще билась в конвульсиях любовь к Каминари, временами душила и даже подкидывала мокрые сны, не дававшие спать всю ночь. Когда Киришима шел по студенческому городку, он увидел знакомую голову. Вернее, прическу. Каминари. Он подошел поздороваться, и Денки охотно ответил на приветствие. Они поговорили, и как обухом по голове — к ним подошла девчонка с темно-синей прической и поцеловала Каминари в щеку. Эйджиро улыбнулся ей, спросил ее имя. Джиро. Красавица Джиро. Киришиме было обидно, что на нее Каминари променял Эйджиро. Хотя, они и не встречались. Ни о чем не договаривались. У них был минутный порыв, слабость, которая, казалось, не длилась нисколько. И сейчас ощущалась даже некая неловкость. Эйджиро пригласил их в выходные заглянуть в его «холостятсткую лачугу» на ужин. Но пришел один Каминари, так как Джиро нужно было закончить курсовую. И они, поддавшись моменту, снова переспали*.