Ночь темна перед рассветом

Детский визг будит не только проживающих в квартире, но и весь дом. Он пронзителен, еле переносим. Бакуго хочет двинуться, но Киришима берет его за руку и говорит, что разберется сам. Эйджиро встает и идет в сторону кроватки, смотрит в плачущее лицо сына, которое не внушает никакого спокойствия и умиротворения. При виде этой плачущей мины Киришима едва сам не плачет. — Ну что случилось? — Эйджиро берет его на руки, устало выдыхая. — Чего ты проснулся, мм? Животик болит? Киришима меняет сыну подгузник и качает на руках, пока тот не начинает сопеть и пускать слюни на его плечо. Эйджиро устал. И ему надоело. Он устал быть отцом. Но он не мог не признать, что любил сына больше всего на свете. Даже несмотря на то, что он не был ему родным. Как говорится? Отец не тот, кто зачал, а тот, кто воспитал! Эйджиро нравилась эта поговорка. Эйджиро встает еще несколько раз за ночь, позволяя Бакуго выспаться. Он решает больше не ложиться, когда встает в 05:55. Киришима готовит себе завтрак и собирает обед на работу — сегодня суббота. Он кормит проснувшегося Рюноске, а затем листает телефон, периодически отпивая из кружки горячий крепкий кофе. Киришима счастливый отец и супруг, только одно было не то, чтобы хорошо — секс с Бакуго теперь был редкостью. То Кацуки, то Эйджиро были не в настроении, устали или еще какая выдуманная или не очень причина. Киришиму это не то, чтобы беспокоило. Он мог прожить и без секса. Но из-за этого чаще случался гон, а цикл течек у Бакуго был нестабильным. Он уходит на работу ближе к семи утра, а по возвращении берет Кацуки и Рюноске, и они идут гулять. Бакуго идет с Киришимой под руку, а Эйджиро толкает коляску. Фонари уже зажглись желтым, а на часах около восьми вечера. Вернуться, уложат Рюноске спать и теперь можно заниматься друг другом. — Знаешь, Эйджиро. А зачем ты его убил? — Кацуки останавливается и улыбается. — Кого? — непонимающе спрашивает Киришима. — Бакуго, что случилось? — Зачем? Зачем, Эйджи?! — улыбка сменяется истерическими смехом, и Бакуго сползает на асфальт, цепляясь за край киришиминой куртки. — Н-ну зачем же?! Я-а-а… так его люби-и-ил! Киришима отмахивается, и Кацуки падает на асфальт, сгибаясь пополам и рыдая в голос. — Я-я-а любил… тварь! С-сдохни-и-и! Ч-чтоб ты… у-у… нен… авижу-у… — воет Бакуго, поднявшись на колени и ударяя кулаком об асфальт. Киришима стоит, дрожа всем телом. Голос Кацуки отдается эхом в его голове. Эйджиро смотрит в коляску — там Рюноске. Ну как Рюноске. Все, что от него осталось. Его голова была размозжена, будто от взрыва, с коляски капала кровь, вонь которой уже не давала дышать. Его маленькие ручки держали медвежонка, залитого кровью. Киришима чувствует, что его вот-вот вырвет и от запаха, и от зрелища. Кацуки орет до хрипа. Эйджиро наклоняется, чувствуя, что его сейчас стошнит, но вместо этого просыпается и вздрагивает от чужого прикосновения. — Каминари! — Эйджиро плачет. Он еще не протрезвел до конца, он чувствует тошноту, но обнимает Денки, что есть сил, будто Каминари — это все, что у него осталось. — Что же я натворил? Что же… ха… я натворил? За что… хн-н… Чувство вины душит Киришиму. Он смотрит в потолок и явственно ощущает, что сходит с ума. — Бро, ты так беспокойно спал, я думал коньки отбросишь, — выдыхает Каминари, не обращая внимания на киришимины слезы. Эйджиро отрывается от чужого плеча, отодвигается, смотрит на стоящую в проеме Джиро, из-за спины которой виднелся сидящий на диване Сэро, рядом с ним сидела Мина. Киришима встает, бредет в сторону ванной, ибо он чувствует, что еще немного — и все выпитое и съеденное окажется на ковре рядом с въевшимся в покрытие пятнами крови Кацуки. — Что будем делать? Расспросим его? — Джиро головой указывает на ванну, где находится Эйджиро. — Не думаю, что это поможет, — пожимает плечами Сэро. — Я нашла аккаунт Бакуго… но он давно не заходил… и друг у него только один. Мидория какой-то, — Ашидо протягивает друзьям телефон. — О, черт, он же учится в нашем универе! — Денки подбирается ближе к телефону. Первокурсник, вроде. Джиро тоже заглянула в телефон. — Разве мы не видели его с Киришимой несколько дней назад? Когда уходили, — Кьёка обратилась уже к Каминари. — Эм, да, вроде… — Тут есть его мобильный. Звоним? — Мина глядит на друзей из-под нахмуренных бровей. Она не дожидается ответа, нажимает набор номера и дает телефон Сэро. Он кого хочешь заболтает. Ханта сразу нажимает на динамик, чтобы разговор слышали все. — Привет, это Мидория-кун? — не растерялся Ханта. — Да, слушаю, кто это? — интересуются на том конце провода. — Это друзья Эйджиро Киришимы… в твоем универе учиться… знаешь такого? — Сэро скрещивает пальцы. — Да, Киришима-кун помогал мне с домашним заданием. Что-то случилось? — голос звучит настороженно. — Да… мы ищем Кацуки Бакуго. Это для Киришимы-куна. Не можешь нам помо… — начинает Сэро. — Нет. Не могу. Не знаю, где он, извините, как вас зовут? — раздается очень грубо. — Сэро, — сообщает Ханта. — Сэро-кун. Не пытайтесь его найти. Пожалуйста. Не стоит. Так для всех будет лучше, — вкрадчиво говорит чужой голос. — Лучше?! Мидория-кун, вы меня простите, но лучше ли, когда мы сидим тут по очереди дежурим, чтобы наш друг от алкашки не откинулся? Он не ест, на пары не ходит, его уволили с работы. Он только пьет, — изливает душу Ханта. Но в ответ только вздох. — Киришима-кун избил его. Вы знаете? Когда он пришел ко мне… его лицо было синим. Он ничего не видел. Так сильно его глаза опухли. Раз вы дежурите, чтобы ваш друг не умер от алкоголя, может вам тогда и его кулаками заняться? — выдыхает Мидория. — Киришима-кун хороший человек, и я в это верю. Но не в этой ситуации. — Нам нужно найти Бакуго-куна! — влезает Мина. — Киришима хочет извиниться. — Я не вижу смысла продолжать этот разговор. Всего хорошего, — вежливо прощается Мидория и отключается. — Вот гад! — рычит Ханта. — Мы же… — Да погоди ты, его можно понять, — пихает его Мина. — Где нам теперь его искать, а? — выдыхает Каминари. Джиро смотрит в сторону ванной. Ни одной мысли в голове. Она просто встает, не понимая даже, что ей движет, дергает ручку. — Он уснул! Сэро, Каминари, помогите!

***

Шиндо наблюдал за спящим Кацуки. Ему нравилось спокойное лицо Бакуго, на котором разглаживались все морщинки, а светлые ресницы дрожали от движения глаз под веками. Йо с улыбкой провел рукой по волосам Бакуго. Кацуки почему-то хотелось затискать до хруста костей. От этого касания Бакуго вздрагивает и просыпается, трет указательным пальцем глаз и смотрит на Шиндо. — Доброе утро. Думал, ты помер, — Йо улыбнулся. — Неужели? Не дождешься, — ехидно фыркнул Бакуго. — Как скажешь, — хмыкнул Шиндо и ушел, демонстративно запахнув черный махровый халат в тон своих волос. — Вставай! Мы должны поесть, пока я не ушел. У Кацуки в голове были тысячи мыслей. Стоило ли рассказывать Йо о мертвом первенце, стоило ли вообще ненавидеть его? Если они оба не знали, что делали. Не осознавали того, что творят. Шиндо уж точно. Но Бакуго не считал это оправданием для Йо. Он был в метаниях. Кацуки было больно от того, что он живет с человеком, из-за которого он встретил Киришиму. Ведь не было бы Йо, сраного альфы с его сраными инстинктами, не было бы изнасилования, не было бы тошноты. И не пришлось бы выходить на одной остановке с Киришимой. И… и… и еще тысяча раз «и». Кацуки встал, чувствуя боль в пояснице и анусе, заметил, что он абсолютно голый, надел такой же махровый халат, как и у Шиндо, такой же черный и побрел, прихрамывая, на кухню. Сегодня у них на завтрак были оладьи. Видимо, Йо решил немного разнообразить их рацион. Бакуго закатил глаза, когда до него донеслась мелодия. Пытался найти свет среди твоих теней, Но он всегда, казалось, исчезает. У меня уходит много времени, чтобы научиться отпускать, Но что не убивает — то делает сильнее. Я был глубоко внутри, там, где прячутся монстры, Чтобы освободить свой ум и вернуться живым. Скажи мне, когда ты меня ударил меня, думал ли ты, что я поднимусь?* Бакуго выдохнул, макая оладушек в сгущенное молоко и отпивая кофе. Предстоит долгий день работы над собой.