«Я взял немного денег из твоего сейфа. Надеюсь, ты не злишься. Я вернусь. Б. К.»
Кацуки накинул куртку, которую ему недавно купил Шиндо. Шел февраль, и еще недостаточно потеплело для ходьбы без верхней одежды. Бакуго вышел из квартиры и вызвал лифт. Он спустился вниз, застыл напротив консьержа. — Здравствуйте. А у вас нет запасных ключей от квартиры Шиндо Йо? Шиндо-сан забрал все ключи… и я никак не могу закрыть дверь, — улыбнулся Бакуго. Естественно, он врал. — Да, я могу закрыть, если вы спешите, — сказал старичок с седыми волосами, оттенявшиеся серебром. — Я был бы очень признателен. Скажите Шиндо-сану, что я… я вернусь… Позже. — Хорошо, господин. Бакуго вышел из дома и подошел к краю тротуара, поднял согнутую в локте руку, ожидая подъезжающее такси. Кацуки садится в первую машину с шашечками на боку, что останавливается перед ним и протягивает таксисту купюру, называя адрес.Два часа назад
Кацуки не пользовался телефоном. Ему некому было звонить и некому было писать. Да и другим было плевать на него и его жизнь. Однако, во всех правилах есть исключения. И исключением в безразличии всех знакомых Бакуго был, несомненно, Мидория. Он регулярно звонил Шиндо, чтобы узнать о Кацуки или поговорить с ним. И на вопрос, почему он звонит Йо, Изуку всегда отвечал коротко и ясно: «я звоню Бакуго только в экстренных случаях». И в это утро Мидория звонил Кацуки. — Привет, Бакуго… — начал Изуку. — Я звоню тебя предупредить. Кацуки выдохнул в трубку и спросил, что случилось. Он только проснулся и не собирался тратить много времени на разговоры. У него впереди еще несколько часов сна, а рядом спит Шиндо, который очень чутко спал, да еще и обнимал его сзади, так что Йо будет слышать весь разговор. — Это по поводу Киришимы-куна. Его друзья мне звонили… — дальше Бакуго уже не слушал. Он напрягся. — Что с ним? — спрашивает Кацуки довольно громко, аж так, что Шиндо рядом дергается и прижимает его к себе сильнее и утыкается в спину носом. — Каччан. Не делай глупостей, — шепчет Мидория. — Бля, Деку… да скажи уже, — Кацуки волнуется. — Он пьет. И его уволили с работы. Они так сказали, — выдыхает Изуку. — Не отвечай им и не делай глупостей. Кацуки выдохнул. — Хорошо. Спасибо. Я… я не буду им отвечать.***
Бакуго сидел в машине, стукая пальцами по костлявому колену в темных скинни-джинсах, которые так пришлись по вкусу Шиндо в одном из магазинов. Он смотрел в окно и считал минуты до приезда. — Можно быстрее? — Бакуго наклонился к водителю, но тот только развел руки. Пробка. Кацуки откинулся на сидение и закинул ногу на ногу, наблюдая за прохожими. Пара, смеясь, шла по тротуару, парень взял девушку за руку, сцепив их в замок со своей, и поцеловал ее руку. Кацуки оперся рукой на дверь и подпер ей голову, чуть улыбаясь и хмурясь. А его руку когда-то так брали и целовали? Бакуго не мог припомнить ни одного раза, когда бы его целовали так же нежно, как и этот парень руку своей девушки. Настолько нежно, что ее щеки покрылись румянцем. Бакуго смотрел за удаляющейся парой и наблюдал за исчезающим подолом длинного тепло-желтого платья того девушки в толпе. Люди в пальто шагали, не замечая никого вокруг. Бакуго было интересно, а он тоже так равнодушен? Также бесцельно идёт по тротуару, вымощенному плиткой метр на метр, считая темные пятна жвачек на ней? Бакуго выдохнул, смотря за матерью, идущей с ребенком, подмышкой таща сына, который плакал, на его левой ручке не было варежки. Кацуки нахмурился и его лицо не отражало ничего, кроме задумчивости. Был бы он счастлив, если бы рядом с ним были сын или дочь? Если бы тот ребенок остался жив. Нашел бы он свое счастье в том, чтобы быть отцом? Бакуго глянул на пустое сидение рядом с собой с какой-то грустью. Что, если бы тут сидел его ребенок? Что бы изменилось в его жизни? Слетел бы Киришима с катушек? Стал бы бить? Бакуго выдохнул, закрывая глаза. Думать об этом сейчас не хотелось. Надо было на что-то отвлечься. Они тронулись. И унылый пейзаж заскользил за окном, не оставляя простора для воображения. Серые здания и серые улицы. Все ближе к продиктованному в начале поездки адресу, и Бакуго все больше волнуется. Делает ли он все правильно. Уже не время над этим думать. Кацуки платит и выходит у автобусной остановки. Он идет по тротуару, все еще неуверенный в своем решении. Может, позвонить Шиндо? Точно. Его телефона у Бакуго нет. Бакуго просто идет знакомой дорогой до знакомого дома. Он хмурится и нервно пихает руки в карманы. Тяжело вернуться на ногах туда, откуда с трудом уполз. Ведь он делает все правильно. Но почему же тогда так колотится сердце? Почему в животе холодеет от поступающего страха? Чем дальше по лестнице поднимается Кацуки, тем тяжелее становится дышать. Бакуго пытается не нервничать. Он подходит к двери и звонится. Мыслей в голове нет. Он хмурится, когда за дверью кто-то бурчит, а затем открывает. — Ты кто? — на него смотрят фиолетовые глаза. — Эм… ты кто? — хмурится Бакуго. — Каминари! — зовет девушка. Желтоволосый парень подошел к двери. — Представьтесь, — просит он. — Бакуго, — кивает Кацуки парню, который тут же втаскивает его в квартиру и захлопывает дверь. — Где ты ходил? — шепчет Каминари. Девушка скрылась из виду. — Я ненадолго… я просто хотел сказать ему, — Бакуго даже имя его не может произнести. — Что я в порядке. Денки кивает и уходит, оставляя Бакуго наедине с собой. Ничего в этой квартире не изменилось — старые обои на месте, все такое же… как будто квартира застыла, и время над ней не властно. Почти месяц прошел. Бакуго разувается и в нерешительности идет в гостиную. Там сидит сборище. Друзья Киришимы, которых Бакуго видел впервые. Обменявшись приветствиями, он замечает Киришиму, который стоит. С щетиной, которая уже напоминала бороду, неопрятный, в грязной футболке и старых растянутых спортивных штанах. Кацуки смотрит на него, как на бездомного котенка. Он довел своего любимого человека до такого состояния? — Привет, — тихо говорит Бакуго, и у него нервно дергается бровь. Он не понимает, что испытывает к Эйджиро. Страх, злость, отчаяние или, на худой конец, любовь. Киришима молчит, лишь тяжело и глубоко дышит. — Я хотел… сказать… что я порядке, — в нерешительности говорит Бакуго. — Я рад, — прошептал Киришима. Никто из них не двигался и не пытался приблизиться. Будто между ними выросла стена. Огромная и непробиваемая. Кацуки испуганно отступил на шаг, когда Киришима шагнул к нему. Бакуго хотел развернуться и уйти, но друзья Эйджиро внезапно захотели уйти, в этот момент Кацуки почувствовал предательство с их стороны. Хотелось сказать им, чтобы они не уходили. Ведь если они уйдут, Бакуго останется с ним один. Один наедине со своим страхом. Кацуки, дрожа и тревожась, проводил друзей Киришимы. Тот, который его встретил, Каминари, хлопнул его по плечу и поблагодарил за что-то. За что? Кацуки был без понятия. Закрыв дверь, Бакуго обернулся, видя в конце коридора Киришиму. Он стоял, облокотившись на дверной косяк. Это напоминало ему тот вечер. Киришима стоял также. Бакуго почему-то не боялся этого. — Хочешь, я помогу тебе убраться? Но потом я уйду. У меня еще дела в городе, — Бакуго врал. Теперь он не видел смысла говорить Эйджиро правду. Хоть какую-то. — Хорошо, — Киришима стал тереть кулаком глаза, и Кацуки понял, что он плачет. Кацуки почему-то стало его жалко. Ему захотелось его обнять и поцеловать, как в старые добрые времена. Но почему-то, он не мог себе позволить этого сделать. Казалось, что Киришима уже слишком далекий ему человек. Они не виделись почти месяц, и Бакуго успел немного отпустить Эйджиро и чувства к нему. Он принял его в своей душе негодяем, ублюдком, который испортил ему жизнь. Возможно, даже не единожды. Зачем Киришима вообще помог ему на остановке? Зачем? Почему? Они бы тут не стояли, испытывая стыд и неловкость, если бы Бакуго не было на той остановке. Если бы этот парниша в капюшоне оказался кем-то другим, не Киришимой Эйджиро, который стал травить ему жизнь с самого начала. Его забота, его любовь, которую Бакуго не в силах был понять и осознать, которой ему никогда не давали, которую Кацуки не принимал и не видел в силу возраста убила в нем все живое и возродило пустоту. Любовь Киришимы была не столько страстью, желанием, похотью и развратом, столько отцовской заботой. Эйджиро будто принимал Кацуки за своего младшего брата. Оберегал от внешнего мира, что скрывался за стенами этой квартиры, даже не осознавая, что Бакуго давно видел мир за стенами этой чертовой квартиры в Северном районе и давно уже понял его суть. И смысла в этой чрезмерной заботе не было. Нет смысла держать птицу в клетке, которая родилась и выросла на воле. Даже если эта клетка золотая. Птиц меньше всего волнует материал их клеток. Она умрет без размаха своих темных крыльев, умрет без вольного полета и свиста ветра. Она умрет, смотря на других из своей клетки. Бакуго чувствовал, что его запирают в этой клетке. Она была чугунной и крепкой. И чем больше Кацуки стоял здесь, тем сильнее закрывается створка, тем меньше времени у него остается, чтобы «улететь». — Поговорим? — и створка захлопывается с характерным лязгом. Бакуго застыл в этом мгновении, не в силах даже с места сдвинуться. — Зачем? — еще есть шанс вырваться. — Я хотел извиниться, — и его уже нет. — За то, что я ввязался в драку. За то, что я сделал… за все… Бакуго смотрит на него из-под нахмуренных светлых бровей и не видит того пьяного вусмерть человека, который не мог себя контролировать, который избил его без сожалений и милосердия. Который не слушал его истошных криков, продолжая заносить над ним уже окровавленные кулаки. Хотя вряд ли в тот момент Эйджиро можно было назвать человеком. Он им не был. Он был монстром. Сейчас же Кацуки не видел в Киришиме того жестокого, того бессердечного и безразличного, что было в нем тогда, когда он вцепился в Шиндо и врал. Это утешало. Хоть и немного. Сейчас Бакуго видел перед собой того парня, в которого он влюбился, с которым он готов был завести семью, готов был жить с ним во что бы то ни стало. Он видел будущее с Киришимой, с Шиндо же — нет. Шиндо был кошельком, был его материальной и моральной опорой в какой-то момент, но Бакуго не стал бы жить с ним всю свою жизнь. Шиндо его изнасиловал. Эйджиро, конечно, тоже пытался. Но попытка была безуспешной. И в тот момент, в день, когда Киришима поставил ему метку, он Бакуго не изнасиловал. Не дал себе это сделать. Он принял подавители. Это много говорило о нем, как о человеке. Шиндо же использовал его, хотя, можно сказать, что они оба друг друга использовали в своих целях. Но Йо не принял подавители. Он сделал свой выбор, и сейчас Бакуго сделал свой. — Все нормально, — прошептал Кацуки, не веря, что говорит это. Ему просто хочется верить, что все нормально. Они не Ромео с Джульеттой. Не Сид и Нэнси, не Бонни и Клайд. Даже не Герда и Эйнар*. Они просто люди, которые друг другу нужны. Киришима был его заботой, его любовью, которую впервые узнало юношеское сердце взрослого Бакуго. Наивно влюбилось, боясь отпускать. А Бакуго для Киришимы был смыслом к существованию. Его мир теперь не существует без маленького Кацуки, который кажется ему несмышленышем. Несмышленышем, который не справится сам ни в чем. И никогда. Которого слишком рано выпускать на волю. Которого вечно рано выпускать на волю. Кацуки нужен был Эйджиро как старший брат, как любовник, и Киришима мог дать ему все. Поэтому Бакуго сейчас стянул свою куртку, которую ему купил Шиндо совсем недавно, вешает на крючок, который Эйджиро оставил пустым — Бакуго всегда занимал этот. Запомнил. И именно поэтому Бакуго с каким-то даже удовлетворением весь день тер всю квартиру до блеска. Обещал же помочь убраться.***
— Шиндо-сама, простите… — зовет консьерж проходящего вечером Йо. — Господин, который проживает с вами, сказал вам передать, что он вернется. Скоро. Но до сих пор он не пришел. — Не несите чушь, вернулся, — фыркнул грубо Шиндо, вызывая лифт. Но войдя в квартиру, Бакуго не откликается. Йо обходит все комнаты, его тревога растет с каждым шагом. Он входит в свой кабинет — стол весь в бумагах, некогда сложенных аккуратно, на сейфе стикер:«Я взял немного денег из твоего сейфа. Надеюсь, ты не злишься. Я вернусь. Б. К.»
Йо улыбнулся, выдохнул, сорвал стикер, приложил к губам и прошептал: «а ты попробуй не вернись».