Ночь темна перед рассветом

Они уехали вечером, Бакуго успел наиграться с Харухи и Ренге, несколько раз устать и помочь Нэнэ-сан с ужином. Когда они вернулись, было уже совсем темно. Киришиме в дороге все время кто-то написывал, и Бакуго гадал, кто же это. Он не ревновал. Ему было интересно. Кацуки не хотел спрашивать, так как в нем еще жива была тревога после предыдущего такого вопроса. Когда они подъехали к дому, Бакуго увидел друзей Киришимы. Он вздохнул, надеясь, что Эйджиро их спровадит, но выяснилось, что Киришима сам их пригласил. Кацуки хотел уйти спать, но друзья Киришимы настояли на его присутствии, и Бакуго мысленно закатил глаза. Он увидел на столе сакэ, пиво и какие-то алкогольные сидры, больше походящие на коктейли, видимо, для Мины и Джиро. Бакуго шепнул на ухо Эйджиро: — Ты же не будешь много пить? — Конечно не буду, мне завтра на работу, — успокоил его Киришима. Бакуго сидел, не трогая спиртное, попивал сок, так как с алкоголем у него разговор короткий. Он придерживался принципа: не умеешь пить — не пей. Кацуки не умел пить. И не собирался учиться. Но ему упорно пытались подлить в сок сакэ захмелевшие друзья Киришимы, да и сам Эйджиро, похоже, себя в руках не держал. Бакуго подумал, что слишком уныло быть единственным трезвым и позволил Сэро налить ему в сок около пятидесяти грамм сакэ. Бакуго выпил весь стакан залпом, жмурясь, а после этого сматерился, и Киришима пылко поцеловал его в губы под визги Мины и одобрительные вопли парней. Джиро лишь хихикнула. Бакуго понесло. Он не следил за своим стаканом, но и не трогал его особо. Только на тостах отпивал полглотка. Киришима был пьян почти в дрова, когда парни решили сыграть на раздевание. Девушки отказались, признав это глупейшей идеей. Каминари отпустил шутку про то, что Бакуго не составляет труда раздеться перед кем угодно, и Эйджиро только благодаря Кацуки остался на месте, впрочем как и лицо Денки. Посему и решили на раздевание не играть. — А как вы познакомились? — вдруг спросила трезвая Джиро, которая вообще не была в курсе истории Киришимы и Бакуго. — Мы познакомились на автобусной остановке, — выдохнул Киришима, и Джиро трогательно вздохнула. — Эйджиро сидел на остановке. А я вышел, потому что мне стало плохо. Меня вырвало… и он мне помог. — Романтика, — выдавил Сэро, отпивая из своей банки пиво. — Ага, — выдохнула Мина. Дальше зашёл разговор про другие истории знакомства, Киришима, хмурясь, встал, потянув Бакуго за собой, Кацуки не понял зачем и почему, но пошел следом. Мина прошептала: «голубки, голубки», Сэро засмеялся, и разговор продолжился. Киришима с Бакуго зашли в ванную, и Кацуки подумал, что Эйджиро рвало, и ему нужно было помочь. Но как только дверь за ними закрылась на замок, Бакуго оказался прижат к двери лопатками. Киришима стал целовать его, властно и грубо, еще и феромон распространил. Бакуго запыхтел, пытаясь вырваться. — Я не хочу, Эйджиро… мы пьяные, — выдохнул умоляюще Бакуго. — Мне плевать. Кто тебе разрешал вчера отказываться? Сейчас будешь отрабатывать, — Эйджиро задрал чужое бедро. — С какого хуя ты интересуешься моими звонками? А? — Мне было интересно, — Бакуго не видел смысла врать. — Боишься, что тебя шлюхи заменят? Правильно боишься. Но пока никто у тебя клиента не украл, не беспокойся… — зарычал Киришима, кусая чужую шею. — Кто разрешил тебе мне отказывать?! На глаза Бакуго навернулись непрошенные слезы, тишину разрезал всхлип. Он понял, что сейчас все повторится. — Прости меня, — сквозь слезы Бакуго смотрел на Киришиму. — Я… я больше так не… — Рот закрой, — Эйджиро торопливо стащил с Бакуго штаны сразу с бельем. — Если хоть звук услышу, я тебе морду разобью, понял? Кацуки хотел было заматериться, но лишь в голове выразил всю свою боль. Ему хотелось заорать, как он ненавидит Киришиму, как сильно он хочет его убить, задушить собственными руками, но лишь покорно молчит, давая Киришиме наклонить себя к раковине. Бакуго выдохнул, стараясь расслабиться. Не первый раз его насилуют. Еще одно изнасилование он способен стерпеть. Но когда тебя насилует любимый человек — это рубит сердце на куски. Киришима выдохнул, собираясь вставить. Бакуго тихо ронял слезы, всхлипывая и чертыхаясь. Эйджиро вошел, первый раз шипя от удовольствия, а затем начал вдалбливаться. Кацуки захотелось заорать, что было мочи. Внутри все резало и болело, Киришима толкался сильно и до упора, Бакуго ронял слезы на белую раковину, кусая губы и стараясь не орать. — Тварь, не смей мне отказывать, понял? Понял, я спрашиваю?! — заорал Киришима, еще раз сильно толкаясь. — По-нял… — прошептал Бакуго, кусая сложенные на раковине руки. — Тварь, — и ударил по чужой ягодице ладонью. Бакуго хотелось лягнуть его за это, сбить с ног, пробежать до гостиной и попросить помощи, но его из раздумий вырывает еще несколько толчков, от которых Кацуки хочется плакать назврыд. Он думает, за что же ему все это? Но ни одна мысль в его голове не могла ответить на этот вопрос. Они не занимались сексом, они не трахались, это было что-то одностороннее. Бакуго нагло насиловали, и он ничего не мог с этим сделать без ущерба для своего только восстановившегося здоровья. Киришима толкался быстро, грубо, будто он ненавидит Кацуки в этот момент, с рыком цепляет кожу на загривке и кусает слишком сильно, прокусывая тонкую кожу. Он до синяков сдавливает чужие бедра, пытающиеся уйти от проникновения, грубо натягивает его за талию, провоцируя шлепки кожи о кожу, Бакуго без лишних слов имели, и Кацуки молился всем богам, чтобы это поскорее кончилось. Бакуго бросил взгляд в зеркало — Киришима даже не смотрит на него. Его взгляд где-то не здесь. Бакуго мычит, еле дотягивается до спортивных часов Эйджиро, которые он снял перед душем, и видимо, тут же и оставил, включает их. Опять Ночь. Он отодвинул их от себя трясущимися руками, почувствовал, что толчки стали отрывистее и реже, но затем почувствовал узел, который Киришима в него вжимал. — Блять! — закричал он, вставая на носки и выпрямляя руки, наклоняясь вперед, вжимаясь лбом в зеркало, желая уйти проникновения. Зеркало запотевало от его дыхания. Киришима рывком дергает Бакуго вниз, заставляя того упасть на плитку. Кацуки шипит от боли, и Киришима приседает рядом с ним, разворачивает спиной и кладет на холодную плитку. Кацуки не видит смысла сопротивляться. В него снова входят, бесцеременно и болезненно, Бакуго снова захотел отодвинуться, но его и вовсе распластали по холодному кафелю. Эйджиро трахал его без зазрения совести, будто все так и должно быть, а затем вжался бедрами чересчур сильно в ягодицы, протолкнув узел. Бакуго заорал, но Киришима заткнул ему рот. Их не раскрыли только благодаря музыке, игравшей в гостиной. Эйджиро сдавленно застонал, Кацуки же орал от боли в чужую ладонь и рыдал, прогибая от боли спину. Его глаза были полны боли и ярости. Бакуго хотелось убить Киришиму прямо сейчас, он сжал ладони в кулаки, желая отыграться, но он не мог дышать, так как Эйджиро перекрыл ему доступ к кислороду. Кацуки сипло втянул носом воздух, тут же начиная кашлять. Киришима отпустил его, навалился сверху, и Бакуго тяжело и хрипло дышал под ним, судорожно разминая пальцы, чтобы хоть чем-то себя отвлечь от боли и слез. Когда узел спал, Киришима поднялся, натянул на себя штаны с бельем, а затем тоже самое проделал с Бакуго. Он перевернул ослабевшего и все еще пьяного Кацуки, взял на руки, будто бы тот ничего не весил, вышел из ванной с привычной улыбкой на лице. — Ему стало плохо, — грустно выдохнул Киришима, и девушки закачали головами. — Он приляжет. Кацуки молчал, думая, на какое еще вранье способен Киришима, чтобы скрыть свои грязные дела. Бакуго был не в состоянии даже говорить. Эйджиро отнес его в комнату и дал выпить воды, переодел и накрыл одеялом, нежно чмокнув в нос. — Пошел отсюда, — дрожащим голосом выпалил Бакуго, когда чужие губы коснулись его носа. Кацуки снова заплакал, отмахнулся, когда Эйджиро захотел утереть его слезы. Киришима ушел, плотно закрыл дверь, перед этим настежь открыв окно. Бакуго отвернулся, посмотрел в окно, там было темно и тихо. На небе сгущались тучи, и Бакуго подумал, что было бы неплохо прогуляться под дождем. Он сел на кровати, тут же жмурясь от боли, и упал обратно на матрац, накрываясь одеялом. Как Киришима мог так с ним поступить? За что? Бакуго напрягся, подтянув к колени к груди и слезы снова хлынули из глаз. От него хоть кто-то когда-то отстанет? Оставит в покое? Кацуки зажмурился, выдыхая через рот. Сколько можно его мучить? Почему Жизнь к нему так несправедлива? «Хотя, какая там Жизнь,» — подумал Бакуго. — «Я сам себя замучил». Бакуго провалился в усталый сон, думая, как бы ему пережить следующее утро. Эйджиро не пришел к нему спать. Бакуго даже не стал гадать почему. Ему было плевать. Когда он проснулся, Киришимы дома уже не было. На кухне заботливо было оставлено пара сандвичей и записка: «Извини. Я не очень помню, что вчера между нами произошло, но, видимо, у меня гон. Приду, поговорим?» И лыбящаяся рожища из двоеточия и скобочки. Бакуго оскалился, и разорвал бумажку на клочки. Бакуго еле ходил, и был уверен, что Киришима его порвал, сидеть вообще было большой проблемой, поэтому Кацуки заварил себе крепкий кофе с молоком, взял оставленную Эйджиро тарелку, лег на оставленный расстеленным диван и решил целый день лежать, ни о чем не думать и ничего не делать. Даже осознание, что Киришима спустил в него, не пугало. Ему было похуй. Ему было похуй на все сегодня. Он радовался своему щемящему одиночеству, нашел какой-то фильм, оказавшейся мелодрамой про человека, перевернувшим мир для людей, пожизненно прикованным и к постели, и к аппарату ИВЛ*. Бакуго потягивал свой кофе, смотрел в телевизор, и его мысли невольно захватила предыдущая ночь. Он был несильно пьян, так что помнил все в мельчайших деталях. Бакуго не хотелось вообще думать об этом. Хотелось просто быть. Еще немного одиночества. И ни одной души вокруг. Допив кофе и доев сандвичи, он лег на бок и накрылся покрывалом. У Киришимы, должно быть, действительно был гон, потому что покрывало пахло им. Легким ароматом феромона Эйджиро. Бакуго хотелось бы наорать на Киришиму как следует, но разве это поможет? Разве это поможет ему стать нормальным? Бакуго был уверен, что нет. Незачем орать на маленького ребенка, который не понимает, что такое плохо. Который не различает плохо и хорошо. Киришима словно был этим ребенком. Он был человеком со всеми, кроме него. С Кацуки он был каким-то не таким. Не таким, как в начале знакомства. Его лицо редко светилось улыбкой, глаза не блестели радостью. Бакуго не учили, что бывают плохие люди. Бакуго не учили, что бывают такие, как Киришима. Некому было ему сказать. И от этого он страдал. Кацуки закрыл глаза, представил себе луг. С кучей полевых цветов разных цветов и видов, с травами, тяжелевшими из-за кисточек соцветий, и Бакуго ощутил это теплое ласковое солнце, он улыбнулся, оборачиваясь и вытягивая руку. Ее коснулась маленькая, маленькая ручка ребенка, которого Бакуго видел впервые. Нет, это не был Рюноске. Он был старше. Весь в Киришиму. Улыбался молочными зубами также остро, как и Эйджиро. Глаза краснющие и большущие, два океана, две кровавые пропасти, в которых так и хотелось упасть. На его голове была красная панамка, серые шортики и красная футболка с надписью: «RUN». Бакуго поднял взгляд в небо — за мальчиком неслись грозовые тучи. Кацуки чувствовал, что нужно убегать, сколько бы этот мальчик не улыбался. — Кто ты? — спросил Кацуки, отгораживая свое лицо от ветра. — Папа, ты меня не знаешь? — в глазах мальчика блеснули слезы. — Ох, знаю, знаю, что нам нужно делать? — поспешил успокоить его Бакуго. — Бежать, — ответил он, просияв. — Куда? — Туда, — и указал пальцем свободной руки в бескрайние поля, где еще не было туч. — Зачем? — Бакуго глянул в указанное направление. — К папе! — вскрикнул он, и понесся вперед, смеясь и утягивая Бакуго за собой. Кацуки бежал, чувствуя, как холодный ветер бьет по спине и остановился, подхватил ребёнка на руки и побежал, чувствуя, как сбивается дыхание, как устают руки, но он продолжал бежать ради мальчика, который назвал его папой. Вдали завиделась фигура, и Бакуго побежал быстрее, пока за его спиной мальчик, смеясь, ловил первые капли дождя. Кацуки упал перед этим человеком на колени, ставя мальчика перед собой. — Папа! — закричал мальчик, обнимая колени мужчины. Бакуго поднял голову, посмотрел на Шиндо, вздрогнул всем телом и проснулся. Кацуки выдохнул, обтер лицо кофтой и вдруг улыбнулся. Может теперь у него появится смысл жить? Бакуго оставшийся день думал, как бы напомнить Киришиме о произошедшем, как бы начать с ним разговор, и его настрой медленно полз вверх. Бакуго приготовил нехитрый ужин, так как он все еще хромал и в принципе у него болело все тело. Когда домой вернулся Эйджиро, его встретила тишина. На кухне сидел Бакуго, нервно попивая чай. Эйджиро сходил в душ и вернулся, повесив на шею полотенце. Кацуки смотрел на него раздраженно и зло. Киришима уже понял, что его сейчас отчитают по полной программе. — Это че вчера было? — рыкнул Бакуго, ставя перед ним тарелку с рисом и овощами. Кацуки не хотел их готовить, но это все, что было в морозилке. При чем еще те, с той Ночи. — Я же написал записку… я сам не понял, как так получилось, — нахмурился Киришима. — Я был не в себе. — Я уж в курсе. Я же тебя спросил. Будешь пить много или нет, — зарычал Кацуки. — Ты ответил «нет, мне завтра на работу»! Или не помнишь уже ничерта?! Бакуго был в бешенстве. Он ударил по столу кулаком. — Кацу, я не хочу ссориться, — выдохнул устало Эйджиро, так и не приступив к трапезе. — Я не ссорюсь! Я еще даже не начинал! Ты меня изнасиловал, а я должен терпеть?! Нормально попросить нельзя?! Сказать: «Кацуки, давай, пожалуйста, займемся сексом»?! Сложно пиздец! — заорал Бакуго. — Я не собираюсь это терпеть, ты понял?! Еще раз такая выходка, и я либо уйду навсегда, и ты в следующий раз увидишь меня только в суде, когда мы будем разводиться, либо я пырну тебя ножом! Я тоже умею за себя не отвечать. Приятного аппетита! Бакуго встал, взял свою кружку, вылил чай в раковину и поставил ее туда. Он чувствовал такое облегчение и эйфорию, что не передать словами. Он поковылял в спальню, упал под одеяло, и стал ждать Киришиму. Но он снова не пришел. Даже когда тарелка грохнула о металл раковины, отворилась и закрылась дверца холодильника и был выключен свет. Кацуки встал, побрел в гостиную, включая торшер. — Ты че спать не идешь? — спросил шепотом Бакуго. — Не хочу тебе навредить опять, — выдохнул устало Киришима, потирая переносицу. Он уже лежал на диване, и видимо, почти спал. — Пойдем, — Бакуго выдохнул, подходя к дивану и протягивая ему руку. — Я не злюсь. Ты принял подавители? — Угу… — прошептал в ответ Киришима, принимая его руку. — Ну тогда все. Пошли, — Бакуго потянул его на себя, заставляя встать. Кацуки привел Эйджиро в спальню, Киришима прикрыл дверь и чуть открыл окно, впуская свежий воздух. Они легли, и Бакуго дал Эйджиро себя обнять. — Ты же помнишь, что ты в меня кончил? — раздалось в тишине. — Угу… — ответили неспешно. — Что будем делать? — обеспокоенно. — Посмотрим. Через недельку сходим к врачу, — выдохнули спокойно. — Ты не хочешь ребенка? — При чем тут это… готовы ли мы… — Давай подумаем об этом завтра, — неожиданно перебили. — Хорошо… Спокойной ночи, — выдохнули, ожидая ответа. — Спокойной ночи… — прошептали в ответ и чмокнули в шею.