***
Беременность Бакуго протекала как нельзя хорошо. Это удивляло и Бакуго, и Киришиму. Хотя Кацуки понимал, что с таким количеством нервозов и навязчивых мыслей о смерти его ребенок будет законченным моральным уродом, но подумал, что, должно быть, он избежит участи своего отца. Киришима не был уверен, его это ребенок или нет, но не мог не принять очевидное. Он не умирал. Отказывался умирать. И с Бакуго все было более чем нормально… Киришиме казалось это странным, но все, что ему оставалось — это ждать. Эйджиро был заботливым убийцей. Он был уверен, что Бакуго принимает таблетки, и даже не догадывался, что Кацуки каждое утро изощрялся с их избавлением. Он растворял их в кипятке, потом выливая в раковину, смывал их в унитаз. Выкидывать в мусорку? Киришима бы заметил. И отравил бы его по-другому. Бакуго заботился о себе, как никогда прежде. Не позволял себе волноваться, не давал Эйджиро себя злить. Все проблемы как-то расступались перед осознанием, что он ответственен за здоровье своего малыша. Кацуки молча гордился своим мужеством, когда он выкидывал таблетки. Токсикоз уже почти не тревожил Кацуки. Для него стало ясно, почему его тошнило и ему вечно было плохо. Почему его стошнило тогда в машине. Было одно «но». Кацуки сбегал. Утром, после ухода Киришимы и возвращался за два часа до его прихода. Бакуго уходил гулять, просто дышать воздухом, встречался с Мидорией или Шиндо. Он буквально тух без общения двадцать четыре часа в сутки, ему было скучно, ему надоел телевизор. И птица порвалась на волю. Но один раз, когда Киришима вернулся раньше обычного, Бакуго дома не было. Эйджиро злился сильнее с каждой минутой, что входная дверь оставалась нетронутой. Он рычал, подходил к двери, слушая малейший шорох и смотрел в глазок. Вдруг Бакуго. Время шло, и через полчаса ожидания Киришима встретил Бакуго, полностью мокрого после мартовского дождя, вздохнул с облегчением. Вернулся. — Привет, — поздоровался Кацуки. — Привет, где ты был? — начал с конца Киришима. — Гулял. — Так поздно? Один? — Эйджиро нахмурился. — Один. Мне не с кем гулять. Я не общаюсь ни с кем, — Бакуго начал снимать обувь. Киришима подошел и больно ткнул в плечо указательным пальцем, заставляя Бакуго поднять взгляд. Кацуки выпрямился, внимательно смотря в глаза напротив. Страх заставлял его развернуться и уйти. — Мне это не нравится, — Киришима нахмурился. — Мне что, блять, всегда дома сидеть? — фыркнул Бакуго зло. Эйджиро дернул головой, делая вид, что не расслышал. — Когда я возвращаюсь домой, ты всегда должен быть тут. Понятно?! — закричал Эйджиро. Бакуго равнодушно посмотрел в чужие глаза. Ему уже порядком надоело это представление, он продолжил снимать обувь. — Я спросил, — зарычал Киришима. — Я понял, — выдавил Бакуго. — Хватит на меня орать. — Раз хватит, значит вали отсюда, раз тебе что-то не нравится. Пока ты в моем доме… — Я живу по твоим правилам. Все, хорошо, дай я разденусь и схожу в душ. Я не хочу болеть, — голос Бакуго был до жути спокоен. Как будто он читал кому-то сказку. Киришима отступил. Бакуго снял обувь, прошел в гостиную, Эйджиро шел за ним по пятам. Кацуки развернулся, не понимая, зачем Эйджиро идет за ним. Пощечина. — Это будет тебе уроком. Бакуго часто задышал, накрывая горящую болью щеку ладонью, сжал зубы покрепче, шумно выдохнул, с яростью смотря в глаза Киришимы. — Иди в душ, — Эйджиро снова отступил, на этот раз уходя на кухню. Бакуго забрал из комнаты домашнюю одежду и забрался под горячий душ. Он тихо плакал, позволяя воде смыть свои слезы. Он открыл рот, присел на корточки и шумно выдохнул, оглаживая натянутую кожу на животе. — Как же надоело, боже, — выдохнул он шепотом. — Сколько можно-то, а… Только ради тебя я живу… понимаешь? Бакуго сел, облокотился на холодную плитку и выдохнул, гладя свой живот, который увеличился с момента того, как они узнали о беременности. Теперь по Бакуго в футболке можно было догадаться о беременности. Кацуки был на пороге второго триместра. Это пугало его, но ему нетерпелось. — Я так люблю тебя. Я знаю, что ты будешь похож на Эйджиро, но я все равно тебя люблю. Безумно. Обожаю. Ты мой свет, — Бакуго зажмурился, выдохнул, поднимаясь. — Все, пора нам выходить. Кацуки помылся, вышел, осторожно обтирая живот и остальное тело. Почему-то травмировать себя больше не хотелось. Во имя малыша. Во имя самого себя. Он теперь родитель. Он глянул на себя в зеркало — синяка вроде не было, вышел из ванной и нашел Киришиму на кухне, он готовил ужин. Эйджиро не извинялся, ничего не говорил. Словно Бакуго должен был перед ним извиниться. — Мне нужно к врачу завтра… — начал Бакуго. — Мне нужно сходить с тобой? — нахмурился Эйджиро. Это было слышно по голосу. — Да. Лучше сходить.***
— Пенетрации регулярны? — доктор подняла взгляд на них. Киришима потер переносицу. Его тяготил вся эта больничная атмосфера, в которой ему нужно будет вариться всю оставшуюся жизнь. Благо, он не учился в той сфере, врачей которой они постоянно посещали из-за беременности Бакуго. — Нет, — ответил Киришима. — Это плохо, — выдохнула она. — В чем дело? Бакуго смотрел на доктора, не в силах вообще пошевелиться. Он-то откуда знал, в чем дело? — Исправимся, — ответил Киришима, склоняя голову. — Токсикоз есть? — доктор зависла с ручкой в руке, собираясь конспектировать. — Почти нет. — Рвет? — Временами. — Это пройдет, — успокоила она. — Как в целом себя чувствуете? Болей внизу живота нет? Вы упоминали о замершей беременности… — Все нормально. Ни болей, ничего такого, — ответил Бакуго. — Ну тогда хорошо.***
Эйджиро скользнул по чужому бедру с выверенной нежностью рукой, огладил выпуклый живот и с всей нежностью, что в нем была, кончиками пальцев коснулся груди. — Ноет? — нахмурился он. Кацуки коротко кивнул. — Бедный, — Киришима позволил рукам Бакуго двигаться по своему телу. Кацуки скользнул по рельефному прессу. Он не знал, откуда у Киришимы такой. Он молча наслаждался ласками. Кацуки чувствовал феромон, чувствовал, как все его тело будто наливается свинцом и не дает нормально мыслить, думая только об одном, о том, что случится через несколько секунд. Бакуго сел, нежно провел по мокрым плечам руками, давая Эйджиро себя поцеловать. Кажется, все, что между ними было, вмиг испарилось. Все их ссоры, недомолвки, недоверие, все их Ночи стали ничем. Стали прошлым, которое никогда не вовзращается. Но это было лишь временно, они с трудом это понимали. Киришима оторвался от чужих губ, скользнул по бокам, переходя на бедра и медленно поглаживая внутреннюю их часть. Кацуки шумно вздохнул, закрывая глаза. Киришима вслух усмехнулся, кончиками пальцев скользя к яичкам. — Можно? — спросил он. Бакуго закивал. Он был вне себя, феромон душил в нем все человеческое, оставляя инстинкт. Он чувствовал себя прекрасно, желая, чтобы Киришима скорее оказался в нем. Не было ни одной мысли о прошлом изнасиловании. Это было не насилие. Киришима попросил. И Бакуго согласился. Они оба этого хотели сейчас. Киришима огладил яички, скользнул к члену и провел по нему пару раз, размазывая обильно выделившийся предъэякулят. Бакуго выдохнул, чуть прогибаясь в пояснице, желая уйти от прикосновений. Еще немного, и он кончит без самого интересного. — Ух… — выдохнул Кацуки. В него погрузился один палец в смазке, и Бакуго вздрогнул, сразу же сжимаясь. — Расслабься, — выдыхает вслед дрожи Киришима, тут же чувствуя, что Кацуки больше не сжимает его. Эйджиро нежно давит на омежью точку G, слушает тихий выдох Бакуго, а затем еще раз надавливает, сильнее с каждым разом. Кацуки по душе такая ласка, он позволяет второму пальцу скользнуть в свое нутро. Киришима нежно и непринужденно растягивает Бакуго, водит по своему члену рукой и молится, чтобы не сорваться. Теплый ветер неприятно холодил голое тело, хотя стоял уже конец марта. — Входи, — тихо прошептал Бакуго. Киришима нахмурился, сильно давя на точку G. Кацуки выгнулся, скользя по простыням пятками, Эйджиро же удержал его на месте, то выпрямляя, то сгибая пальцы, пока Кацуки едва ли находил себе места. — Входи! — громче проговорил Кацуки. Эйджиро пододвинулся, не заботясь о контрацепции — Кацуки уже беременен, а они полностью здоровы, следовательно, бояться нечего. Киришима вошел, тут же судорожно выдыхая — тесно и тепло. Он легонько толкнулся, ощущая, как Бакуго напрягается и расслабляется вокруг него. Божественные ощущения. Эйджиро наклоняется к Кацуки, целует его нежно, не давая языку Бакуго делать, что ему заблагорассудится. Кацуки в ответ на ласку прикусывает нижнюю губу Эйджиро, тут же чмокая место укуса. Киришима начинает двигаться, медленно, томно, словно одно неправильное движение, и Кацуки испарится. — Ты в порядке? — прошептал он. — Угу, — прошептал в ответ Бакуго, — А ты? — В порядке… — выдохнул Киришима, скользя влажными губами к шее и прикусывая кожу, кое-где до крови. Бакуго все равно на боль, он наслаждался даже ей. Эта боль была приятной, она трезвила рассудок, не та, которую Киришима всегда ему причинял. Не та, которая не давала спать ночами, не та, что перехватывала дыхание от обиды. Кацуки казалось, что сейчас перед ним тот Эйджиро, которого он встретил на остановке. Тот Киришима, которого он полюбил и возненавидел, во что тот превратился. Этот призрак, который никогда больше не вернется, заставлял Кацуки снова шептать его имя. Бакуго проследил пальцами линию позвоночника, мысленно посчитал позвонки, скользнул к шее, порываясь сжать ее посильнее, но вместо этого зарылся в черные волосы, огладил кое-где кожу головы, а потом сжал в пятерне мягкие локоны, заставляя Киришиму прерывисто вздохнуть. Эйджиро толкается еще раз, как будто в отметстку за причиненную боль, и Бакуго громче шепчет его имя, целует подставленную шею до исступления и не может найти себе места. Ему хочется поставить метку, чтобы Киришима больше не был альфой, чтобы он сам больше не был омегой. Жаль, что природа не работает так, но все же кусает шею, когда Эйджиро ускоряется, часто дыша. Бакуго целует все время двигающийся кадык, судорожно втягивает живот, когда Эйджиро опускается чуть ниже, чтобы Бакуго было удобнее целовать шею. Кацуки покрывает шею мокрыми поцелуями, кое-где захватывая губами кожу под тихие вздохи Киришимы. Затем он скользит ладонями по сильным рукам, желая прощупать каждую напряженную в этот момент мышцу, коснуться ее губами, пока Киришима будет двигаться в нем. Бакуго сжимает его плечо, касается шрамов, которые навсегда заперли в себе боль от падений. Или драк, Кацуки не знал. Он с удивлением глядел на движение мышц под кожей. Ни капли жира. Бакуго возвращает в реальность поцелуй, чересчур сильный толчок, который проходится прямо по нужной траектории, заставив Кацуки в безумном потоке мыслей «я хочу большего, я хочу еще» простонать в поцелуй, ухватиться за плечо, как за спасательный круг, изогнуть брови в наслаждении и тихом восторге. Киришима двигается почти без перерыва, едва удерживая контроль над своими действиями. Бакуго распаляет его еще больше. Шепчет его имя так, словно его имя — это истина в последней инстанции. Словно его имя это единственное, что держит Кацуки на Земле. Словно, если он перестанет шептать его имя — он умрет. Киришиме до дрожи нравятся ласки Бакуго. Его мокрые поцелуи, его прощупывание мышц, его выдохи, стоны и всхлипы. Киришиме кажется, что он может слушать это вечно. Он толкался как можно нежнее, но рассудок мутился, и несколько толчков вышли слишком сильными. Он боялся повредить Кацуки. — Сильнее, — прошептал Бакуго в его шею. — Я не… буду, я… — начал Киришима. Бакуго обхватил руками шею Киришимы, поцеловал со всей страстью, похотью и вожделением и снова прошептал ему на ухо, словно кто-то может их услышать: — Сильнее… Прошу тебя, Эйджиро… Киришима толкнулся сильнее. — Еще сильнее, — выдохнул Бакуго. — Давай… Киришима толкнулся еще сильнее, и Бакуго всхлипнул. — Прек… расно… — легкий поцелуй в мочку уха. — Продолжай. У Киришимы рвало крышу от этих слов. Он снова толкнулся так, как просил Бакуго, чувствуя, как сжимается вокруг него Кацуки, когда стонет. Эйджиро начинает толкаться сильно, быстро, пот начинает течь с него градом. Бакуго едва поспевает мозгами за темпом. Его мысли мешаются, сталкиваются, не давая ни одного связного предложения. Кацуки чувствует, что оргазм настигнет его настолько же быстро, как и нехватка воздуха. Он хватает Киришиму за волосы, рычит и целует его. — Блять, Эйджиро, — взрыкивает Бакуго, когда Киришима трогает его сверхчувствительный член после оргазма. Бакуго схватился за одеяло, позволяя Киришиме толкаться так, как ему захочется, лишь сжимаясь и расслабляясь вокруг него, желая облегчить наступление оргазма. Глаза Кацуки застилает туман, когда Киришима кончает внутрь. Эйджиро спешно извиняется, выходит и еще приходит в себя, сидя около Бакуго. — Ты в порядке? — спросил Кацуки. — Да. Я кончил в тебя. Прости, — выдохнул он. — Все хорошо? — Угу, — кивает Бакуго. — Идём мыться, — Киришима поднимается на ватных ногах. Кажется, он еще ни разу так не кайфовал. — Ладно, — Кацуки принимает протянутую руку.