Мошка, Картошка и Идиоты

Йосеф стоял под душем. Вода отчетливо тянула сладким и тяжелым нитратом свинца, оседала в горле близким отравлением и раком легких, но ему было сложно это заметить: Йосеф думал. Внутри что-то гадко дрожало, и ватные пальцы трясло, сам он тоже дрожал, некрасиво, слабо, противно, как вздрагивают во сне больные пляской Святого Витта, — но даже собственное состояние прошло мимо Йосефа. Он думал — и плевать на все остальное. Каюта добродушно предложила переодеться в чужую военную форму: что-то среднее между официальным обмундированием Хищников и синим льном марсианских солдат. Глупо моргнув, Йосеф тихим шагом обошел одежду, словно она могла исподтишка на него накинуться, и натянул старую свою рубашку. Волосы тут же распушились, наэлектризованные пластиковым воротом, так что пришлось стянуть их на затылке, да и респиратор тоже плотно прилег резиновым ремнем: сонный газ никто и не подумал выключить, так что о вдыхании свежего воздуха нечего было и мечтать. В самой комнате его ждали клубки. Тома слегка растеряла свой гордый вид, хоть все еще и держала на спине аккуратно вырезанную откуда-то камеру, а Муха только нервно стучал лапками по полу. Йосеф вздохнул, присев на кровать: — Идите сюда, милые. Клубочки вмиг оказались рядышком, сели под самые ноги и ткнулись мохнатыми брюшками. Он взял камеру из вывернутых наверх лапок — странную, с пульсирующей, как в глазу, диафрагмой — и сам начал ее вертеть между пальцев, размышляя: — Да, вы маленькие. Глаз больше, чем нужно доброму человеку. Лапок, вон, восемь. Клычки острые да рот на брюшке — есть все это, и отрицать не буду… Да, может, и впрямь вы на пауков, на хековых чертей похожи, и без страха на вас и не взглянешь. Но нельзя же одно из-за этого убивать? — тихо спросил Йосеф у безмолвных клубочков. — Никого убивать нельзя, а уж так, чтобы без шанса, без жалости… Тома, как самая старшая и много повидавшая, быстро разобралась, что к чему, хоть человеческого языка и не знала. Мгновенно залезла на колени, подлезла под вялую ладонь и защелкала брюшком в собственном клубочковом мурлыканьи. — А ты и не обидишься даже, если тебя убьют. Дурочка, — ласково обратился к ней Йосеф. «Сам дурак», — благодушно цапнула его Тома мягкими клыками. Сколько они так просидели, неизвестно. Но потом, минут через пять, пятнадцать или пятьдесят, когда все трое застыли в странном уставшем трансе, в комнату кто-то пробрался. Йосеф медленно, лениво скосил глаза, чтобы вновь увидеть Картошку. — А тебя и убить, небось, нельзя, — только и сказал он аморфному воплощению чужого корабля, даже не в силах обрадоваться долгожданной встрече. Картошка, конечно, не была настолько незаметной, как ей бы хотелось: замечались Йосефом и любопытные ложноножки, и маленькие глазки, подглядывающие за чужой работой, и даже полупрозрачное зеленоватое тельце, которое высовывалось на долю секунды для того, чтобы скинуть на голову очередное нужное оборудование. Все это, несомненно, походило на слежку, и вот совсем бы он не удивился, окажись, что Картошка — это просто одна из машин. Как андроиды для марсиан, только картошки для Хищников. Да и плевать. Кто хочет, тот пусть и следит. Может, кого-то веселит разглядывать, как тяжело переносит мелкий уборщик смерть одной из своих уборочных машин. Наверняка обхохотаться можно. Картошка легкой пульсацией переместилась ближе, извиваясь змеей, и задрожала пуще прежнего. Йосеф тускло смотрел на то, как загустевает огромный крахмальный шарик, без глаз, рта, хоть какой-то четкой формы, и молчал. А потом и стена на месте входной двери начала разрыхляться, готовясь пропустить очередных гостей. Картошка пропала вновь, умница Тома выхватила позаимствованную камеру, чтобы спрятаться вместе с компроматом, и все зашевелилось. Даже Йосеф поднялся и слабым шагом добрался до рабочего стола: все идут — и он пошел. Спустя секунду комната стала ощутимо меньшей, сжалась от жара прибывших людей. Услышав первые звуки чужого языка — одно рычание, и скрежет, и стук бьющихся друг о друга клыков, — Йосеф постарался обернуться побыстрее. Тихой радостью встретился ставший в углу Млакх: красивый, гордый и огромный ангел-хранитель. Предплечья его были свободны от Хищнической униформы, так что мужчина с удовольствием прошелся взглядом по чистой коже, плотной, слегка волнистой, как черепаший панцирь, и пятнистой, как лесная земля в полдень. Йосеф уже успел подметить: как только его защитник оказывался рядом, сам уборщик казался себе неуклюжим, несобранным, каким-то глуповатым и некрасивым. Сравнение с таким идеальным созданием не шло на пользу человеческой самооценке, но Йосефу все это было только в радость: приятно осознавать, что на его стороне стоял кто-то настолько прекрасный. (На его ведь стороне?) Млакх в совершенстве владел собственным телом: каждое его движение подчинялось какой-то цели, не было у него никаких человеческих повадок. Задумавшись, Йосефов ангел не качал головой, не щелкал пальцами и не хмурился. Толкая Йосефа по картофельным коридорам, он не сбивался с шага и не отвлекался даже на мелькавших рядом Хищников. А если прибавить к этому огромный рост и сравнимую с андроидами силу… да, похищенный и запертый на чужом корабле Йосеф мог чувствовать себя защищенным только рядом с Млакхом. Даже сейчас, когда кожа невозможно зудела от количества лиц на квадратный метр, а в личное пространство лезли все, кому не лень, присутствие собственного защитника проходилось по телу, как прохладный компресс по горячечному лбу.  (Мошку это все равно не спасло. Йосеф не спас — Млакх не захотел). Маленькие черные глаза недовольно встретились с болезненно опухшими Йосефовыми. Нахмурились щетинки бровей, и пришлось перевести взгляд на остальных захватчиков. А их было слишком много для маленькой его норы. Чужой Хищник в собачьей маске, и Хищник со словно приклеенными дредами, и замученный, замаявшийся какой-то командир (ежик его сильно блестел от пота, и Йосеф подумал, что, наверное, здесь действительно было жарковато), и — Платон. — Уйди, — невнятно пробормотал Йосеф. — Уйди, тебе нельзя. Уйди, уйдите, я вас прошу. Кожа вмиг зазудела почти болезненно. Он и в обычном-то состоянии не стремился к людям. Последние полгода приучили к тому, что любая незапланированная встреча неизбежно приведет к неприятностям, а уж события этих дней привели к абсолютному неприятию всех чужих. Чужие — убьют, чужие — запытают или просто глядеть станут с пустым этим любопытством. На чужих реакция только одна должна быть: бежать, и бежать как можно дальше.   Страшно не стало: не все еще обдумалось, рано было бояться, — но андроид Платон оказался той последней соломинкой, что сломала Йосефов хребет. Каждому человеку в любом уголке вселенной нужен угол, в котором бы его никто не трогал — и прямо сейчас смуглый, подобный человеку механоид его угол забрал. Йосеф глуповато застыл, не зная, что и делать. Бежать нельзя: в каюте остаются его солнышки, сколько бы их ни было, — да и в прошлый раз попытка убежать закончилась лишь смертью, что только по чистой случайности познакомила его с ангелом-Млакхом. Но оставаться нельзя тоже, потому что остаться — прямой путь к погибели, а Йосефу умирать рано. Не успел обдумать, не знает, как защитить, — рано умирать. — Тише, гражданский, — хрипло сказал командир, на секунду зажмурив свои страшные прозрачные глаза. — И без тебя голова раскалывается. Йосеф, как по щелчку забыв о собственных переживаниях, не выдержал и фыркнул издевательски: — Тогда лучше поспать, а не вламываться к добрым людям в спальню. — Клыкастым это подсобка, сюда любой зайти может, — мимоходом отмахнулся командир страшной, пугающей для Йосефа информацией и, тяжело вздохнув, продолжил: — Я знаю, что тебя чуть не поджарили, гражданский. Поэтому… — А как ты вообще в центр вылез, мелкий? — с искренним любопытством перебил Платон; он-то, в отличие от усталого офицера, выглядел до неприличия живым и активным. — Тебя ведь запереть здесь должны были. Йосеф на секунду замер, не ожидая того, что к нему посмеет обратиться его же убийца. Сжав зубы — респиратор болезненно прижал челюсть, — он сосредоточено отошел на пару шагов. Забился в самый угол каюты, точно не собирался отвечать — но тут встрепенулся один из чужих Хищников, и его отступление прошло незамеченным. Хищник грузно, тяжело зарокотал, замельтешил крепкими черными когтями, и выглядел он отчего-то сверх меры возмущенным. На лице офицера заходили желваки.  Учитывая его общую безэмоциональность (пустые гладкие глаза и смертельно спокойный голос), выглядело это до странного пугающе. Командир неуловимо распрямил плечи, отчего Платон застыл, как самая настоящая машина, и зарычал в ответ. Полуминутное перерыкивание закончилось принесением извинений от человеческой стороны (Йосеф отчего-то был свято уверен, что скрещенные пальцы означают сожаление, хоть доказательств этому у него и не было), и командир глубоко вздохнул. — Хищники не берут пленных — особенно среди гражданских, — тихо объяснил он сквозь зубы, сплюнув прямо на пол. — И не терпят оскорблений. Просто предупреждаю: в следующий раз за тебя, собственного имбецила, извиняться буду не я, а Шпигель — и извиняться он будет на праве крови. Платон, тебе известно, что это значит? — Да, командир, — тут же подобрался андроид, на полтона даже побледнев от собственной ошибки. — Я гражданского просто спросил, чтобы тебе показать его реакцию: нет смысла с мелким о чем-то говорить — для этого, не для Хищников. Больше не повторится. Сами инопланетяне вновь застыли статуями, экономя движения, но Платон все равно покосился на них со странным выражением лица. Йосеф в это время судорожно раздумывал над тем, как можно незаметно вывести из каюты и себя, и клубочков, не привлекая ненужного внимания: единственным вариантом было тихо обратиться за помощью к Млакху и надеяться на его согласие, но даже это не давало гарантированного результата. Цойне.  Офицер, словно вторя его мыслям, опасно сплюнул: — Указывать вздумал, что мне нужно делать?.. Не дергайся ты. Просто спросил. Гражданский, — окликнул он вновь мгновенно отвлекшегося Йосефа, который уже принялся нервно выстукивать Томе приказ сидеть смирно: клубочек, ни в чем не видя угрозы, порывался зачистить неприятные фиолетовые пятна командирской слюны, — нужно с тобой побеседовать. Йосеф честно старался не огрызнуться вновь («Молчи — целее будешь», — как говорила прабабушка собственному брату, работавшему в эшелоне судебных исполнителей ООН), а потому промолчал. Командир оглянулся, выискивая себе стул, и кивнул уборщику присесть. — Что случилось в центре? Кого-то из твоих тоже поджарили? Йосеф даже дернулся от неожиданности: вот уж отчитываться о том, как его клубка легко, почти мимоходом поджарила чужая машина, он не собирался ни в каком случае. — Это ты со мной поговорить хотел, — нервно и некрасиво испугался отвечать он, вцепился пальцами в пульсирующую спинку кровати, — не я. Я не… Офицер смог прервать его одной поднятой бровью — и Йосеф сам раздражился от того, как легко удалось командиру его смирить. — Мы поговорим, гражданский, и ты этого не избежишь. Мне нужно знать, сможешь ли ты как-то нам помочь, — тебе нужна информация, чтобы в следующий раз таких эксцессов не повторилось. Понятно? — Млакх прорычал что-то недовольное за командирской спиной, и тот, кивнув, все же смягчил тон: — Вопрос за вопрос, гражданский. Так подойдет? Йосеф в очередной раз щелкнул пейджером (Муха нашел что-то интересное, ему было невтерпеж этим поделиться, но, цойне, в какое же неподходящее время!) и двусмысленно пожал плечами, не отказываясь и не давая согласия. Впрочем, вторая поднятая бровь все же заставила его открыть рот: — Твоя машина, Платон… Платон убил одного из моих клубков. Мошка, девятнадцатое поколение, первый, единственный в своей линейке. Самый маленький, самый молодой мой клубок, я сказал ему уйти, но он, дурак, не послушался, и когда то умирающее подскочило… — он запнулся и, вмиг очнувшись, замолчал.  Сердце вновь начало колотиться, и страх наконец поднял свою голову. Все это было неприятно и до жути не вовремя. К тому же, разговор тек быстро до головокружения, Йосеф не успевал подумать, о чем ему стоит рассказывать, а о чем — нет.  Зачем вообще они все сюда пришли? Почему именно в этот момент наивысшей растерянности, когда Йосеф периодически путается, даже сказать точно не может, где находится — на Земле, «Цикаде», странной картошке или просто валяется в бреду, — когда слова почти против воли вырываются изо рта — и он сам не в силах предсказать, что произнесет в следующий момент.  А они… Всевышний Ягве, да ведь прямо сейчас Йосеф почти дружелюбно разговаривает с адвокатом дьявола, с тем не человеком даже —  с отвратительным созданием, в котором из людского едва ли осталась хотя бы душа: вымылась она вечными апгрейдами, механизаторской работой, от которой чести не бывает никому, — и Йосеф словно оправдывается, хотя какие, к хеку, оправдания, совесть и справедливость, когда военные расхаживают по личной его каюте, присматриваются к клубочкам с единственным желанием отправить за грань как можно больше, — а он только и может, что… — Успокойся, — кинул Йосефу командир, с пресным любопытством наблюдая за тем, как уборщик начал дрожать ладонями. — Платон? — Система зарегистрировала только двух пугал, — официально отрапортовался андроид, видно, и впрямь напуганный предыдущей угрозой. — Мне не веришь — поверь хоть ИИ. Я все правильно сделал, лишнего никого не было. — Ты и есть ИИ, — глухо напомнил ему офицер, заставив Платона на секунду зависнуть, а сам тяжело посмотрел на Йосефа — и уборщику под невидимым давлением острых сухих глаз пришлось почти выплюнуть: — Второе… «пугало», — скривились губы жалобно, — и было Мошкой. Он ведь не угрожал, не кидался ни на кого, просто пытался меня защитить, а его так… так… — Успокойся. Как давно твои клубки перестали тебя слушаться? Могут они изменяться в размере? Йосеф, сбившись на полуслове, глубоко вздохнул. Вопросы задавались четкие — так и о таком мог бы спросить дознаватель в грозной черной форме и мягких, ласковых перчатках, а не уставший командир в одних серых носках. И если сам офицер, в общем и целом, открытой угрозы не нес, и из всех окружающих зол Йосеф выбрал бы именно его для решения собственной судьбы… То дознавателю не было желания сообщать ни крупицы известной информации. Что-то внутри вновь начало дрожать, и рассказывать было почти физически больно, а не рассказывать грозило глухим военным недовольством — и Йосеф метался между этими крайностями, как уж на сковороде. — Нет, Мошка был маленьким, как и все. Но я уже здесь пытался его починить, и… — Дальш-че моя тайна, — четко прервал его Млакх. На Йосефова защитника глянули все (Хищники — удивительно! — со скрытым согласием в незаметных движениях когтей, а марсиане — с тихим раздражением), но его ангелу-хранителю было отчего-то плевать. Млакх, не успел Йосеф даже моргнуть, вдруг оказался за его плечом — и доли секунды не прошло. — Он и его к-хлубок — под мою harrantlekschkert. Он не связ-сан с проблемой. На этих словах вдруг засипел один из чужих Хищников, до этого в разговор не лезших. Второй, пошевелившись, силой зацепил огромной, как у Млакха, ладонью дреды сипящего собрата, оттянул его голову, заставив замолчать, и только после этого взглянул на них с Млакхом. Глазницы металлической маски смотрели серьезно и словно вглубь — другого слова и не подобрать. — Kaezsha lat, ты отвечаешь делом за собственное слово? — произнес Хищник отчего-то чистым человеческим голосом — Йосеф впервые слышал, как разговаривали на человеческом Хищники, и даже слегка от этого растерялся.  Млакх за его плечом щелкнул выдвинувшимися вперед клыками. Склонившись, он заставил Йосефа поднять руку — ту, правую, с которой он что-то сделал еще на «Цикаде», — показал всем чистое Йосефово запястье и резко, недовольно выплюнул: — Да. — Что происходит? — тихо спросил Йосеф у Млакха, обернувшись через плечо. Ответил ему откинувшийся на спинку стула командир: — Тебе повезло, как последней суке, гражданский, — задумчиво сказал он, следя за ними пустым взглядом. — Платон? — В реестре межвидового взаимодействия случаев взятия Хищниками людей под harrantlekschkert не зарегистрировано. Йосеф сглотнул кровавую слюну — откуда кровь? — а офицер лишь сплюнул еще раз: — Скотство.  — Так что происходит? — у Йосефа голова закружилась нестерпимо.  Вдруг оказалось, что полу и потолку совсем немного осталось до того, чтобы поменяться местами. Он мгновенно вспотел каким-то лихорадочным холодным потом, стоило только услышать про непонятный этот реестр и подумать про случившееся только что.  Приступов головокружения вообще стало в разы больше с момента похищения, и Йосеф уже привык просто избегать мыслей, которые приводили его в такое состояние, но сейчас произошло что-то слишком важное — и он, стиснув зубы, пробормотал вновь: — Что произошло? — Командир, гражданскому... — замельтешил вдали Платон расплывчатой кляксой. — Вижу, — тихо ответили ему.  Йосеф, уже почти заваливаясь на постель, подумал, что что-то сейчас должно случиться — но никто даже не пошевелился.  И вдруг командир начал быстро, четко, тщательно выговаривая каждый слог, резать Йосефа словами: — Kaezsha lat принял тебя под свою волю, и сейчас в глазах Хищников ты, твои клубки и kaezsha lat составляете одно целое. Реестр межвидового взаимодействия ведется Марсианским космофлотом, заполняется на каждый зарегистрированный случай обнаружения Хищников. «Цикада» была передана от пресс-службы ООН Марсианской республике за день до начала военных действий в соответствии с договоренностью о… На этих словах слух у Йосефа пропал окончательно, заменив голос офицера на пугающий всеобъемлющий шум. На среднее ухо давило так, словно он пытался за минуту всплыть с тридцатикилометровой глубины. Загудела, зазвенела голова адскими колоколами, уборщик заскулил от боли, но даже не смог этого услышать, и Ягве Всевышний, как же без него клубки смогут выжить на чужом корабле, нельзя, нельзя пока умирать, что происходит-то… — Последние семь часов я вел переговоры с Верховным Главнокомандующим о сложившейся ситуации и получил разрешение на… Хищники впервые с момента контакта запросили помощь. Первые сведения о трансформированных андроидах были… квадранте 132-2… Пугало, с которым ты встретился в центре, трансформировалось из одного из наших идиотов. Тебе херово, гражданский, потому что кто-то встроил в твою ЦНС… семнадцать-тридцать… и сейчас ты скорее андроид, чем человек. Председатель ООН… Кохен… Твои клубки подлежат вскрытию, поскольку их трансформация в значительной степени повторяет трансформацию пугал. Хищники… по нашим данным, согласовано… организованное Землей… Я не понимаю. Платон, анализ. Йосеф, распластавшись по кровати, взбешенно дышал. Головокружение начало проходить мгновенно, чуть только командир замолчал, но сердце его все еще стучало атомным мотором.  Йосефа все пытаются, пытаются убить — зачем? — а он все не умирает, почему-то, отчего-то не умирает. Что здесь происходит? Что с ним происходит? — Как хорошо, командир, что на тебя не распространяются три закона робототехники, — донесся глухой и едкий ответ Платона. — Опять развеселился? Анализ, быстро. Йосеф, мотнув головой, понял, что щеки его мокрые, и, наверное, он плакал — но отчего он плакал? Что?.. Что?.. Окружающая действительность вновь начала кружиться, сворачиваться в самое себя, затягивая Йосефа вместе с собой, и даже подумать о произошедшем не вышло. Гелойбт гат, Ягве Всевышний. Из-под слипшихся ресниц был виден Млакх, застывший над ним статуей имени самого себя. Заметив чужой расфокусированный взгляд, прекрасное создание склонилось и тихо, почти извиняюще прорычало: — Идиот. Уг-хрозы не было. Вставай. — Пока могу сказать, что мелкий не воспринимает информацию обо всем, связанном с ООН, МКФ и в целом с политикой. Гостайны. Администрация. Хищники — только то, что связано с нашим участием в их деятельности. Сведения о собственном состоянии игнорируются, но это похоже на чисто психологический блок, так что Шпигель может попробовать его убрать. От себя добавлю: некоторые факты явно оцифровываются системой, но на них наложен запрет к дальнейшему использованию. Возможно, это сделано организатором всего этого блядства, — до исступления спокойно выматерился андроид, — специально для скрытой слежки — скрытой настолько, что и сам носитель об этом не подозревает, — Платон отчитывался строго, безэмоционально, но посмотрел он на Йосефа с какой-то невозможной даже жалостью — и это раздражало. — Каков шанс, что мы сможем расшифровать скрытое? — Недостаточно информации. Узнать, что в его мозгах заблокировано, мы сможем только после того, как распотрошим ЦНС, — и то не факт. У мелкого и так с психикой… сам видишь, — вздохнул андроид с почти искренним и непонятным сожалением. — Ты пойдешь на это, командир? — Гражданский под harrantlekschkert, сам как думаешь? На него и плюнуть нельзя будет без санкции клыкастого.  Йосеф как-то истерически хохотнул в ответ — и все на него оглянулись, словно только сейчас об уборщике и вспомнив. Платон вздохнул, явно сдерживаясь из последних сил, и сказал командиру, смотря куда-то в пустоту крахмальных стен: — Я думаю, командир, что то, что ты только что сделал, было бесчеловечно, жестоко и совершенно необязательно. Спасибо, что спросил. — С обвинениями потом набросишься: мы здесь не за этим. Гражданский, очнулся? — почти дружелюбно спросил офицер, отмахиваясь от андроида. У самого Йосефа слезы текли, не переставая — уже какая-то чисто физиологическая реакция, — но это не помешало ему взглянуть на командира с отчетливой укоризной. Офицер не выглядел ни пристыженным, ни хоть сколько-нибудь обеспокоенным. — Давай-давай, даже нянька твоя сказала, что все с тобой нормально, — скосил он взгляд на стоявшего за плечом Йосефа Млакха; если бы голос офицера мог окрашиваться хоть какими-либо эмоциями, сейчас бы он наверняка звучал до ненависти раздраженным, — так что вставай. У тебя два вопроса — спрашивай самое важное. После разберемся. Самое важное?.. Йосеф, на пару секунд обдумав предложение, принял его без всяких условий. Поднялся тяжело, разумом еще не успев осознать, что очередной приступ боли прошел для него совершенно без всяких последствий. Мышцы не болели, голова не кружилась, слабости ни на грамм — Йосеф даже казался себе здоровее и энергичнее, чем был до страшного монолога командира. Да как такое возможно?  Он перевел взгляд на расслабленно сидящего напротив офицера. Обиды на него Йосеф не держал никакой: сам не успел сбежать до того, как военный показал собственное неприятное нутро, сам теперь и нести будет за это ответственность. В конце концов, чего еще можно было ждать от командира, протезированного с макушки до самых пяток, и подчиненной ему машины?  Кожа вновь начала зудеть: живых созданий все-таки было слишком много для одного маленького Йосефа. — Я могу вернуться на «Цикаду»? — мгновенно решившись, спросил он то, что уже целую вечность тревожило душу. За командира ответил чужой Хищник: — Уже нет, aleyrt, — засипел он вдруг в тихом, въедливом смехе. — Мы пришли, чтобы рассмотреть возможность — сможешь ли ты помочь в укрощении сошедших машин человечества. Реши мы, что важности ты не представляешь, могли отпустить. Но kaezsha lat, плохая кровь, взял тебя под свою власть, и теперь тебе, человек, одно право есть: вернуть kaezsha lat его величие, — Хищник слегка наклонился к Йосефу, любопытно и почти издевательски блестя металлом шлема — и хотя между ними было добрых десять шагов, Йосеф отшатнулся. Хищники его пугали. Меньше, конечно, чем марсианские военные, но в разы больше, чем непонятная и подозрительная Картошка. Что странно, это создание говорило на человеческом почти естественно — и тогда еще менее понятным становилось то, как с ними соотносился Млакх. Млакх — его ангел-хранитель, которого знали Хищники, который носил их форму и знал их стрекочущий язык. Он походил на Хищников даже внешне (как минимум — абрисом тела и крепкими черными когтями; Йосеф не видел чужих созданий, этих, наверное, инопланетян без масок и униформы, так что не мог сказать, насколько Млакх был создан по их подобию), но держался его защитник гораздо спокойнее, тише и достойнее, чем эти огромные сипящие и клекочущие существа. Цойне, как же ему хотелось домой — в маленькую подсобку на «Цикаде», вернуться к собственной клубочковой армии и даже хековым дуболомам. Чтобы не знать никаких марсианских военных, не страдать от непонятных попыток убийства, никогда не кончающихся смертью, и не путаться в догадках насчет природы Хищников. Он незаметно нахмурился, на ощупь проверяя пейджер. Тома и Муха откликнулись мгновенно, и Йосеф со спокойной душой позволил себе успокоиться. Давно уже следовало признать: ничего он изменить не сможет. Всевышний Ягве неспроста позволил маленькому и ничтожному уборщику встретить собственного ангела — а значит, у Йосефа нет иного права, кроме как с достоинством принять свою судьбу. И он, вздохнув, поднял взгляд на страшного командира и пугающего Хищника. Йосеф готов.