Мошка, Картошка и Идиоты

Йосеф опять раздвоился — но, к счастью, такое состояние наконец-то перестало напрягать. Йосефа вообще уже мало что напрягало. — Я могу починить пугал, — невнятно, но серьезно говорил он белым зрачкам командира. — У меня почти получилось. Безумие их происходит от избытка боли, а злость — от желания эту боль утишить. Они поглощают плоть и встраивают ее в себя, они, как и всякое создание, просто хотят быть цельными. У моего пугала прогибалось сердце, буквально висело внутри на одной только нитке, его нужно было на что-нибудь положить. Сердце не может висеть в пустоте, и мои кости могли бы поддерживать его… Если бы только вы, хековы космодесантники, не были так сосредоточены на убийствах, мои руки пошли бы на благое дело… может, остались бы и руки. — Вам повезло, что Муха меня перезагрузил, — говорил второй Йосеф слова, которые после начисто стирались из памяти. — Мало было Марсу уничтожения Калипсо по собственной глупости? Но Калипсо хотя бы входила в вашу сферу влияния. Там вы были богами. А я не подчиняюсь Марсу, командир, мне достаточно отослать своими пережженными мозгами единственную строчку, достаточно не отослать другую — и к вашему междусобойчику с Хищниками присоединится третья сторона, которая не нравится и мне самому. Думаешь, Алекс Каспаки просто так оставил землянина на военном корабле Марса? Твой псионик не зря тебя предупреждал, командир… — Млакх, а я знаю, почему пугала так реагируют на вас и не реагируют на меня, — почти радостно кивал третий Йосеф, маленький и растерянный, замечая своего милого защитника. — Это потому что я на них похож, — в подтверждение своих слов он поднимал обрубки, когда-то бывшие руками.  Рана к этому времени успела затянуться тонкой пленкой, но из-под прозрачной слюдяной пластинки до сих пор проглядывали механические трубки. Трубки заменяли Йосефу вены, и того это веселило безмерно. — Ты знаешь, почему андроиды превращаются в пугал? — спрашивал командир — и Йосеф растерянно пожимал плечами. — Что ты знаешь про Калипсо? — шепотом говорил Платон, которому, видно, и этого не рассказали. У Йосефа кружилась голова,  и он не мог ничего ответить.   — Пугало убили не мы, а твоя нянька, так что ему и адресуй свои претензии, — серо скалился Шпигель, инстинктивно пытавшийся содрать с себя плотные железные наручи. Йосеф Шпигеля не слышал, потому что Млакх сбоку рычал привычно-приятное «идиот», и мозги у него от этого рыка плавились вдвойне приятнее. Они — люди, Млакх и двое нервных Хищников, которых все называли злым словом «яутжа», — осели там же, где все и произошло. По крайней мере, когда Йосеф окончательно проморгался и понял, где находится, ему показалось, что декорации за это время не сменились. Два вида сидели по разным углам, а между ними, как главное блюдо на фуршете, сидел Йосеф.  Йосеф осознал свое место на этом празднике жизни не сразу, потому что первым делом взглянул вниз, полюбоваться быстро утекающей из него жизнью. Вместо кровавой раны обнаружился красивый розоватый мякиш плоти, тоненькие полимерные трубки-вены, и Йосеф подумал «блин», и Йосеф не смог ничего подумать — и вот тогда он и раздвоился. Командир начал грызться с псиоником словами, которые ему нельзя было слышать, — но он слышал их какой-то другой своей частью. Смешное ощущение. Словно позвоночник изнутри пощекотать, между самыми дисками пройтись твердой щеточкой.  Йосеф отвлекался, все время взмахивал обрубком руки, привыкая к сместившемуся центру тяжести, и тогда посматривал на мертвого беднягу в углу. Пугало на этот раз убили не огнем, а железом, и множество мелких кольев сейчас блестели сквозь то, что от него осталось. Тогда, находясь на далекой уже «Цикаде», Йосеф подумал, что это захватчики, чужие Хищники, убили девятерых его солнышек. Сейчас он окончательно уверился в обратном: жгли, резали и взрывали космодесантники, именно так им было привычно. Хищники убивали совершенно по-другому, не по-человечески вбивали крюки в живое тело или терзали на части. В Йосефе до сих пор что-то дрожало, мягкое и слабое, противилось такому страшному убийству мимоходом. Но это что-то тянуло слишком снаружи, словно по коже проходились холодной скалкой, и до нутра его страх не доходил. Внутри Йосеф растекался желатином, и все внешнее проходило сквозь. Странное, но приятное состояние. Он попытался пошевелить большим пальцем, а когда не смог этого сделать, потому что большого пальца у него больше не было, только весело вздохнул. Тома под боком нервно щелкала брюшком и все порывалась забраться Йосефу на голову. Тот видел, как от одного ее вида дергался, скалился псионик, и потому не давался. Один раз, когда все четыре пары когтей вцепились ему в загривок в попытке подняться вверх, он потянулся ее снять — и промахнулся: ладони ведь уже не работали. Снять клубочка было нечем, и Йосеф так этому удивился, что замер окончательно. — От этого пользы уже никакой, — сплюнул командир вдалеке. Согласно зарычал один из яутжа, когда-то притащивший Йосефа на полигон, и офицер, дослушав, кивнул. — Шпигель.  Псионик за его спиной показательно поднял бровь, но все-таки поднялся на ноги.  — Сначала это, — он указал на железные свои наручи.  Йосеф с любопытством проследил за тем, как офицер без проволочек и лишних возмущений отцепил широкие металлические ленты. Шпигель, все такой же болезненно осунувшийся, довольно всплеснул руками и злым взглядом покосился на страшные оковы. Командир кивнул на Йосефа, катая между пальцев тяжелую цепь, и псионик облегченно оскалился, взъерошенный и потный, как после выгрузки в полной амуниции.  — Ну что, золотце, готов? — спросил он мягко, и у мужчины вдруг закружилась голова. Кости там, где находилась поясница, стянуло муторной пульсацией. Тихое дребезжание поднялось вверх по позвоночнику, перехватило затылок, и мозги его размякли так чувствительно, что вмиг стало хорошо. Йосеф — какой-то чужой Йосеф, опять не тот Йосеф, — только улыбнулся и приманил Шпигеля ближе. Псионик застыл на ту долю секунды, которая была необходима, чтобы заставить молчать загорелого Платона и, наверное, переговорить с офицером насчет нового Йосефа. Он чувствовал зуд чужих мыслей, чужой связи, но послушно ждал, когда военные согласуются друг с другом. Шпигель не сел рядом, остался нависать длинным марсианским столбом, и мужчина порадовался тому, что не может бояться. Пусть даже это не он сейчас не боится. Пусть. — А теперь смотри, золотце, что я тебе расскажу, — слабым голосом передразнил он светловолосую сволочь. — Следи за руками.  Шпигель моргнул с непонятным лицом и выпрямился, как на смотре. Йосеф вздохнул тоже, дрожа, и сосредоточился на чужом крупном носе, зеленоватом в свете картофельных стен. — Хищники впервые встретили тех, кого вы называете пугалами, в десятках лет от территории Марса, и не приняли их всерьез, потому что вреда они не несли. Потом… в их гнездо прогрызлась стая. Злая, агрессивная стая из взрослых голодных особей, смертельная даже для них, — Млакх позади возмущенно застрекотал. Йосеф не обратил на него внимания. — Но в космосе встречается всякое, и не за каждой угрозой что-то стоит, если ты понимаешь, о чем… Знаешь, как они поняли, с кого спросить?  Ангел его Млакх, хранитель Млакх ощутимо напрягся, напряглись и зеленые яутжа с короткими дредами — видно было периферическим зрением, сейчас расширившимся до зрения широкоугольного объектива. Йосеф только-только обратил внимание на это обстоятельство и с глубоким душевным удовлетворением его проигнорировал. — Калипсо, — просипел он, нервно дернув обрубком. — На Калипсо, куда вас отправили усмирять гражданские волнения. На той Калипсо, где хваленые ваши машины прогрызли себя изнутри и в массовом психозе превратились в пугал. Твои, псионик, андроиды, почти живые твои имбецилы, да, командир?  Он раздраженно выдохнул сквозь зубы, когда клубочек Тома укусила куда-то в темечко, и поднял глаза на офицера. — Когда вы, марсиане, собирались рассказать о слежке за собственными союзниками? Может, поделиться тем, как республиканские механоиды вдруг оказались в световых годах от места своей официальной дислокации? Офицер встретил его взгляд открыто, посмотрел через безжизненную маску умными выцветшими глазами. Впрочем, когда Йосеф начал тихо-тихо сипеть (рано, не время еще), командир сплюнул и резкими движениями пальцев подозвал к себе одного из Хищников. Тот, явно веселясь, щелкнул клыками под собачьим своим намордником и даже не пошевелился.  — Aleyrt. Он под защитой, — почти глумливо проскрипел яутжа. — Разбирайся сам. Йосеф, слова которого непроизвольно шли откуда-то из глубины, из напрочь механизированной своей душонки, которая уже никогда не попадет в Ган Эден, тяжело набрал в грудь воздух и фыркнул: — Уже и без вас все узнали, понимаешь, командир? И про андроидов, и про пугал, и про зеленокрылую «Цикаду», на борту которой находятся самые нестабильные образцы человеческой инженерии. Один твой Платон чего стоит, — он мельком взглянул на застывшего куклой андроида. Другой Йосеф до невозможности сильно хотел облизнуться, но Йосеф, холодея остатками души, смог его остановить хоть в этом. — Если кто и знает, из-за чего пугала становятся пугалами, то только ты, командир, ты, хеков мясник, — он сбился на секунду, нахмурился: понемногу становилось больно, уходило это прекрасное чувство спокойствия, а значит, ему осталось не так долго. Тома переползла на грудь, коготками впиваясь в рубашку и кожу, и Йосефа передернуло. А потом передернуло еще раз. — Попробуешь сделать так еще раз — я умру, — спокойно проинформировал он безучастного псионика, опять намерившегося залезть ему в голову. Йосеф не был против — просто сейчас от его мозгов мало что осталось. — Я умру, а Млакх возьмет свое на праве крови. Ты этого не хочешь, командир, — сказал он, смотря в по-рыбьи влажные глаза Шпигеля.  Тот моргнул, и Йосеф вернулся. — Вам везло и везет до сих пор. Знаешь, почему? Потому что, когда ваши андроиды вышли из-под контроля, они наткнулись всего на одно гнездо не самой гордой колонии. Поверь, наткнись они на псов В-в-в… — губы задрожали, не давая произнести имя полностью, и мужчина сглотнул неправильное слово. — Тогда разговора с людьми не вышло бы. Людей, способных на разговор, не осталось бы, понимаешь, командир? — Псионик, ты не одинок в своей боли, — вдруг вспомнил он, и лицо его смягчилось настолько, насколько это было возможно. — Твои андроиды могут выжечь тебя изнутри, если ты не успеешь снять с них привязку. Так знай: Хищников они могут выжечь тоже. Понимаешь, то подобие крови, которое начинает течь в полости пугал — достаточно малой их части внутри полости Хищников, чтобы даже…   Запястье Йосефа, которое когда-то пометил Млакх, дернулось от фантомной боли, и один из яутжа сбоку почти лениво выщелкнул из массивных наручей лезвия, кривые, как давние ятаганы или ножи для хлеба.  За него заступился командир в почти смешливом клекоте чужого языка, и создания, на удивление, недовольно застыли. Йосеф поджал онемевшие, ослабшие ноги и подумал, что заткнуть его сейчас можно, только убив. Еще он понял, что выступает в качестве посредника между двумя враждующими кланами, но не понял, по своей ли воле это делает, а потому просто продолжил, пытаясь успеть рассказать все, что знает: — Они все построены на органике, на крахмале и Картошках. И пугала, когда становятся взрослее, начинают это чувствовать, и из желания стать цельными бросаются на то, что сможет заполнить их легче всего, понимаешь, псионик? Люди — не вы, механизированные создания, а простые люди — абсолютно беззащитны перед пугалами. Хищники защищены сильнее самой своей природой, но они, гелойбт гат, уязвимы, они боятся за свой род, боятся пугал настолько, что готовы просить о помощи, — то, до чего до сих пор не дошли люди. И поэтому Хищники выкрали нас с «Цикады», поэтому заинтересованы в вас, — но как только станет понятно, что вы, виновники этих созданий, не можете помочь, останется только выжечь причину: выжечь андроидов, как древнюю чуму, и выжечь людей как ее разносчиков, как можно больше… Они бросят надежду получить reikhgrichk, достичь ghrad, но оставят за собой живые Гнезда, kar tertschchka kar tzeiergh chranrghrtes gehret…  Йосеф через силу остановил самого себя, когда застывший  над ним псионик нервно дернул плечом, и только потом осознал, что говорит не на том языке. Яутжа заинтересованно дернулись, но и они не выглядели понимающими хоть что-то. Мужчина хотел попробовать еще раз, но чуть только он открыл рот, из груди донесся совсем нечеловеческий скрип. Йосеф задрожал челюстью, огляделся, взглядом выискивая Млакха. Ангел его выглядел раздраженным, хотя и не ясно было, как Йосеф это почувствовал: серый стальной намордник полностью скрывал лицо, и только вжатые в бедро когти выдавали его. Йосеф с открытым ртом смотрел, ждал хоть какого-то знака; Млакх тряхнул гривой, и он вынужден  был смириться.  Гелойбт гат. Вот он и кончился.  Быстро же. Мужчина, потеряв всякий интерес к кружащим вокруг созданиям, поднял голову к покатому потолку. Глубокое и спокойное дыхание поможет Йосефу вернуться в себя; за остальным проследит Млакх. Вокруг тоже некоторое время молчали. Мягко отмер андроид, зашуршали антигравы по плотному крахмальному настилу. Почти незаметно звякнули осьмиевые кольца на шее его Хищника. Наконец слово взял усталый командир: — А теперь давайте разбираться. Что на этот раз с гражданским? — Он не знает и половины того, о чем говорит, — ответил Шпигель почти воодушевленно, и Йосеф увидел краем глаза, как белое каре двинулось в сторону андроида. — И кто тогда это был? Глаза начало слепить, когда на два голоса зарычали дикие яутжа — кажется, про них Млакх говорил как про тех, кто был создан, чтобы убивать.  Интересное все же слово — «создан». — Хищники говорят, что связь тянулась от него наружу. Платон, уловил что? — Не особо. Импульсом пытался сбить настройки, но меня одного не хватает, чтобы отследить хотя бы примерное… Йосефа привычно схватили за шкирку. Воротник рубашки врезался под горло, Тома-3.27 быстро переползла на плечо, и где-то там послышался тихий цокот лапок потерявшегося Мухи-4.56. «Живой, солнышко», — радостно подумал Йосеф, когда его силой потащили к выходу из лаборатории. Пытаясь сберечь хотя бы остатки Кохеновской гордости, он часть пути прошел на своих ногах. Перед самой дверью попытался вывернуться, чтобы поднять запоздавшего клубка и закинуть его за пазуху, но промахнулся тем, что осталось от рук, и это подкосило Йосефа окончательно. Когда его выволокли за живую картофельную заслонку в жаркий темный коридор, он дотянулся, боднул Млакха, кажется, куда-то в солнечное сплетение — туда, где оно должно быть у человека. Тот остановился, подхватил Йосефа под ребра огромной серой лапой, и так приятно было повалиться, позволить себе ослабить ноги. Голова кружилась. Он зажмурился, пережидая самые тяжелые минуты, и смог вздохнуть: — Куда? Защитник его засипел, но не ответил. Йосефа подняли вверх, как тряпичную куклу и потащили внутрь корабля, волоча командирские ботинки по неровному полу. Тома перебралась между ними, и Млакх недовольно щелкнул: наверное, клубочек опять пытался продраться на чужую голову. Он моргнул, когда стало понятно, что ведут его домой. Становилось теплее, прогревало мышцы запястий, и вскоре отстающий Муха зашуршал по грубому песку, вырываясь вперед. — Может, уже отпустишь? — неуверенно протянул он, когда Млакх запихнулся под стены тканного вигвама.  Никакого внимания на него обращать не собирались, и Йосефу понадобилось некоторое время, чтобы перебороть себя и не обидеться. А потом Млакх рухнул в лаз, ведущий к нижним этажам, и он подавился и собственным голосом, и собственными возмущениями. Сердце неприятно екнуло: летели они добрых пару секунд, и не то чтобы Млакх старался сделать приземление мягче. Хищник врезался в пол, даже не пошатнувшись, но у Йосефа ведь не было такой дубовой шкуры. Как и у солнышек, кстати. — Муха! — он взмахнул плечами, утопленный в чужой хватке, попытался вывернуться, но не смог увидеть ничего, кроме темно-серой челюсти, совсем ничем не прикрытой. Йосеф сморщился просительно, но толку: Млакх потащился вперед, не обратив внимания ни на застрявшего где-то там Муху, ни на собственное беззащитное горло. Гелойбт гат, что за создание. Втащившись сквозь узкое горлышко туннеля в темное помещение, Млакх сгрузил его на ноги. Тут же защелкала мягонькая Тома,  перепрыгивая с тела на тело, и Йосеф успел подхватить ее локтем. — Руки, — почти тихо прохрипел Млакх сбоку.  Йосеф обернулся, пытаясь обрубком придержать клубка, и увидел пульсирующую на руках у Хищника Картошку. Млакх уже снял с себя намордник, застыл черным кожаным пятном, и только пары белых клыков светились в сумраке. Клыками хотелось любоваться, но Йосеф не дал себя отвлечь: — Муха, — промычал он светло-зеленому кому живого крахмала. — Муху вернуть нужно. Картошка не ответила — да она и не могла. Ответил Млакх. — Руки т-щебе нужны, идиот, — проскрежетал Хищник, подходя ближе.  Йосеф замотал головой, чувствуя, как мотается за спиной Тома,  и попытался вытащить пейджер. Культи тянули гнилой болью, откуда-то из затылка транслировалась картинка перебитого пугала и сожженного Мошки, воспоминание о страшных раздвоенных мыслях, чужом Йосефе и запрете на связь с родными Кохенами; а теперь забрали предпоследнего клубка — Муху, крупного, гладкошерстного, с длинными крепкими  лапами и ярко-желтой диафрагмой по цвету самого дешевого газосиликата. Йосеф нервничал. Млакх — ни капли. Хищник вытянул клыки, растянул перепонки между ними, и его маленькие черные глаза глядели почти устало. — Слуш-шай меня, — горлом сказал Млакх, садясь перед ним на корточки и вытягивая вперед огромные ладони. — Ты не понимаеш-што проискх… ты не понимаешь, ч-щто делается вокруг-х и внутри тебя, aleyrt. Моя т-цель — помощь. Но я не могу помочь тому, кто… не мой aleyrt. Принимаешш-ск? Хищник замер — шевелились только щетинки на скулах да подрагивали дреды. Йосеф молчал тоже, пытался успокоить собственную истерику и высушить слезы на глазах. Хищники… инопланетяне. Настоящие, непонятные, нечеловеческие. И такие же марсиане: злые, бездушные, сражающиеся только за своих. А еще пугала, перерождающиеся из механических андроидов во что-то живое и голодное. Между ними крутится, как уж на сковородке, Йосеф, который даже сам себе не принадлежит — его разумом владеет кто-то другой, Ягве всевышний, — двое пушистых клубочков, и за их спинами маячит Млакх. Единственный защитник маленького, бесправного уборщика. — Ты уберешь второго Йосефа, так?.. — тихо сказал он, дрожа обрубками рук и послушно протягивая их Млакху. Тот аккуратно обернул запястья Картошкой, и пульсирующее существо обхватило культи теплой мягкой хваткой. — Да, — ответил Хищник почти по-человечески. Вверх по предплечьям поползли мурашки: огромные когти, которые могут в одно движение вырвать глотку из чужого горла, ласково и мягко массировали кожу. Пейджер завибрировал кратким сигналом от Мухи — и Йосеф заплакал. *** В темной теплой пещере, пока человек отключился от слабости, скучающий и спокойный Млакх игрался с клубком. Огромный восьмилапый паук искрился, когда Хищник тыкал в него когтем, но отчего-то не пытался сбежать.  По всему телу свернувшегося на полу уборщика блестела тонкая металлическая полоса. Платы. Старые, почти доисторические, платы из тех, что уже давно перестали вычисляться корабельными анализаторами. Такие устаревшие — и такие, черт подери, похожие на псионическую удавку, что першило в горле. Хищник периодически поднимал взгляд. Водил подслеповатыми, как и у всех союзников, зрачками, но в пыльную пустоту смотрел внимательно.  Через пару тихих минут мелкий пошевелился и часто-часто задышал. За пару секунд заблестела на нем испарина: больно. Ничего, золотце, ничего. Потерпи еще самую малость. — Теперь уходи, — скупым машинным тоном сказал клыкастый, поднимая голову. — Дальше я буду исправлять ваши ошибки. Шпигель, которому было позволено находиться в медблоке Хищников, промедлил долю мгновения: прекращать коннект неприятно даже со своими андроидами, что уж говорить про чужого недочеловека. За что и поплатился. Очнулся он уже в блоке: яркий свет, кровати и температура на десять градусов ниже. И усталое лицо Платона перед глазами. Псионик тяжело мотнул головой: газ союзничков стрелял по мозгам, как он сам в детстве стрелял по расплодившимся суркам, — наповал. А тут еще и опохмел от коннекта накладывался. — Как? — спросил Платон, садясь на корточки перед койкой.  Шпигель скривился всем своим большегубым ртом. — Вот так вот помогаешь, помогаешь людям, — почти картинно вздохнул он, переводя взгляд на появившегося из стены командира, — а тебе потом — по шапке. — Псионики всем хороши. Только меры не знаете, — сплюнул офицер, подходя ближе. Смотрел он мягко и зло: мягко — на Шпигеля, зло — на все остальное. — Давай, обед, а там отчитаешься. — Ну да, спешить-то нам некуда, — фыркнул Платон.  Командир клекотнул.