Мошка, Картошка и Идиоты

Йосеф чувствовал себя больным, но довольным.  —  Пообещай, пожалуйста, ангел мой, в следующий раз пугало не убивать. Хорошо? — мурлыкал он, в темноте пещеры ощупывая чужие ладони. Грубая на вид шкура на самом деле была абсолютно гладкой, приятно-приятно теплой. А когти, чернеющие даже в темноте, — шелковыми настолько, что, казалось, их можно согнуть одними подушечками. И все же Йосеф порезался об их края — порезался так легко, так незаметно, что слабый привкус крови на языке порадовал его еще сильнее. Наслаждаясь самим чувством касания, он перебором пальцев подобрался к крепким запястьям. На некоторое время остановился там: резкий переход от живой кожи к холодному костюму, жесткий срез ткани и легкое дрожание когтей зачаровали его надолго. Новые, непривычные мышцы дрожали, и слабость разливалась от самых запястий. Чувство необычное, почти неприятное. Странная кожа Млакха встречалась со странной кожей Йосефа, и в некоторые моменты казалось, что они сливаются, переплетаются самыми атомами. Он тогда давил сильнее со странной надеждой увидеть, как пальцы проваливаются в это мягкое, теплое, нежное; но тело Хищника не поддавалось касаниям, и почти человеческие пальцы, созданные безотказной Картошкой, слабели.  Около минуты Йосеф размышлял, вправе ли он предложить Млакху раздеться. Кажется, не в первый уже раз он об этом думал. Наверное, и не в последний. Не так это и важно. В легчайшем намеке он пробрался ногтями под тяжелую ткань. Пальцы вжало в чужую кожу, со всех сторон обволокло теплом, и Йосеф прижмурился от удовольствия. Млакх перекрестил клыки с громким стуком; кажется, он так подсмеивался, но что уж тут, Йосефу не жалко. Ладони до сих пор кололо мелкими электрическими вспышками; это же электричество отдавалось в шею и мутную голову. Как он понял, неприятные последствия достались ему в довесок к прекрасной возможности не раздваиваться в собственной голове. Йосеф еще боялся думать хоть о чем-нибудь, кроме ласковой шкуры под новыми пальцами, но даже без этого было понятно: стало легче. Он обхватил Млакховы запястья (то, где у людей должны находиться запястья; у Хищников ведь не было костей, и руки их сгибались не в сочленениях, а единым упругим движением) и поднял глаза куда-то на уровень макушки, полосатого черепашьего панциря.  — Что… — Млакх перехватил его взгляд. Говоря, он оставался недвижим, и слова вылетали, кажется, из самой хищнической груди, не задействуя горловые связки. — Что делатщ с людьми… как х-ты сейчас? — Не знаю, — улыбнулся Йосеф. «Я ведь не человек», — собирался сказать он, но одно это предложение влекло за собой такое количество неприятных последствий, что Йосеф вмиг перехотел. Потом понял, что уже об этом подумал, испугался всерьез и замер. Прислушался к самому себе. И… в голове не замутилось. В затылке что-то укололо, но это что-то прошло мгновенно быстро — и все закончилось. Кажется, больше не было запретных тем. Йосеф может… теперь может все? Наверное. Только зачем? Зачем ему думать про трубки-вены, фантомную боль и чипы в собственной голове, ставящие человека на один уровень с адскими бездушными механизмами; зачем вспоминать о душном запахе андроидов в родном доме Кохенов — Кохенов, научивших Йосефа бояться всего, не имеющего души? Максимилиан — единственный честный человек на всей «Цикаде»… Зачем? Йосефа опять начало колотить. Кадык заходил непроизвольно, почти болезненно, и воссозданные чувствительные пальцы прошило электричеством. Ягве Всевышний, он не хотел этого. Он не этого хотел. Прекрасное, всеобъемлющее спокойствие утекало, как вода сквозь сито, новый мир пробивался в Йосефа с целеустремленностью ледоразбивочного ковша, и от всего этого становилось плохо. Из стен зарычало сухим хищническим рыком. Млакх отозвался тут же своим тихим недовольным скрежетом, легко поднялся, выскальзывая из-под человеческих касаний, и расправил плечи. Оставшись без физической поддержки, Йосеф опасно задрожал челюстью и прикрыл глаза.  От неприятного срыва спасла зазудевшая кожа: кто-то появился в его темной и теплой норе,  и потому нельзя было провалиться в истерику, не сейчас. В паре шагов от выхода из комнаты невидимая и бесшумная Картошка вырастила постамент. Йосеф заметил это, потому что  именно к нему направился защитник Млакх, нервно пульсируя красивой своей гривой. Со спины он был похож на бизона — не того, вымершего два века назад, а воссозданного и модифицированного марсианскими умельцами, с укороченным пищеводом и природной любовью к живому мясу. Йосеф уцепился за эту мысль, поняв, что она его успокаивает, как ничто иное, и постарался незаметно выдохнуть. Млакх застыл у возвышения, погрузив когти в его навершие, и спиной закрыл Йосефу обзор на происходящее там. Или закрыл обзор на Йосефа, подумалось вдруг, когда над макушкой его Хищника проявилась чья-то огромная косматая голова.  Чужой Хищник был выше Млакха на две с половиной ладони и гораздо, гораздо больше. Полумрак каюты скрадывал очертания, но даже так, пользуясь лишь слабой флуоресценцией картофельного постамента, Йосеф смог разглядеть стальной намордник гостя — и сжал зубы. Возможно, у Хищников иные понятия о красоте, но в мире Йосефа стилизация под человеческий череп совсем не располагает к задушевным беседам. Разве что под угрозой смерти. Цойне. В солнечном сплетении что-то сжалось: Млакх. Млакх, почти беззащитный его хранитель, без маски, в тонком кожаном костюме, с открытыми ладонями и ступнями. И против него — огромное, грозное создание, раздраженное сверх меры, наверное, один из этих «яутжа», прирожденных убийц. Йосеф уже успел понять, что Хищники один одного защищают (само нахождение марсианских космодесантников на их корабле тому прекрасный пример), но… Огромный гость зарычал громко и зло, наклонясь близко-близко к застывшему Млакху, кажется, рванул руками — и Йосеф приготовился. Нет уж. Не отдам. К хеку вас всех. Ему, всю жизнь без меры чувствительному, даже не стало страшно. По крайней мере, Йосеф не успевал замереть на мгновение, достаточное для того, чтобы понять, что же он чувствует, и потому не чувствовал ничего. Кроме, пожалуй, дикого какого-то отчаяния. Его ангел в ответ начал щелкать клыками, и между созданиями завязался оживленный разговор, сплошь состоящий из рычания, хрипения и стрекота когтей. Неизвестный нервничал, дергал локтями с железными вставками на них, угрожающе гнулся то к Млакху, то к собственному предплечью. Млакх искрился золотыми кольцами на дредах, но не шевелился, словно приморозили его к крахмальной этой подставке. Йосеф застыл тоже — пальцы в карманах — и ждал знак.  На пластмассовый браслет был завязан весь Йосефов функционал, все возможности маленького уборщика; браслет растворился в кислоте пугала, и варианты самообороны сократились до критического минимума. В голове промелькнуло безумное: «Можно ведь пожертвовать одним из клубочков», — но легче было пожертвовать собой. Он неловко встал, опираясь на непривычные ладони да надеясь только на то, что чувствительные пальцы не подведут. Чужой Хищник прервался на середине сиплого рыка, и странный механизм на его плече, похожий на древнюю уличную камеру, пришел в движение, навелся да так и застыл где-то в районе слабого человеческого сердца. У Йосефа на секунду потемнело в глазах, когда он оказался под мягким прицелом наплечного лазера. Оптический резонатор, до смешного похожий на линзу видеоаппаратуры, медленно, благодушно нагревался: индуцированное излучение требует энергии. Он поднял взгляд на страшного гостя, холодея от паники, и встретился с чистым презрением в черных пробелах намордника.  Огромный Хищник удовлетворился блеском понимания в человеческих глазах, вернул свое внимание Млакху. Кивнул подбородком в его сторону почти издевательски, почти по-людски, и вдруг выбросил ладонь, притянул к себе невозможного ангела за осмиевые шейные кольца — кольца, которые сделал сам Йосеф. Йосеф болезненно зажмурился – но лишь на мгновение. Собравшись, он дернул бровью и глубже засунул руки в карманы. — Не лезь, — по-человечески прошипел Млакх, насильно перегнутый через постамент.  Плотная кожа его костюма окрасилась зелеными тенями на груди, под подбородком, в подмышках — в цвет живого постамента. Весь он светился почти зловеще, и от этого заныло сердце. Каким нужно быть чудовищем, чтобы угрожать чьему-то ангелу? — Молчи, — зло поддакнул чужой Хищник идеальной модуляцией голоса. Йосеф молчал. Млакх заскрипел, ему что-то кратко щелкнули в ответ, и жесткие черные когти вальяжно отпустили горло, так, что осмиевые кольца на шее неслышно звякнули, и огромная ладонь проползла выше.   Хищник легким движением обхватил Млакха за затылок, затронув дреды — почти ласковый, почти интимный жест, — и Йосеф сглотнул горячее неприятное чувство. На долю секунды все застыло в тревожном, напряженном ожидании — а потом страшный неизвестный сделал что-то такое, отчего недвижимый, обездвиженный Млакх болезненно содрогнулся. Где-то наверху острые коготки Томы и Мухи пытались вскрыть непонятный металлический ящик. Где-то там местились космодесантники, занятые делом, занятые пугалами. И здесь стоял Йосеф. Смотрел пустыми влажными глазами, как огромное создание, не обращая внимания на маленького человека, наказывало собственного собрата. Из-под блестящих дред медленно вытекали полоски крови, широкие, зеленые и испаряющиеся в местном воздухе. Чужой Хищник только надавил сильнее, с блестящими от наслаждения глазами проворачивая когти в чужой плоти.  И Йосеф двинулся. Детки — малютки, измеряющиеся нанометрами, — лениво выскользнули из кармана. Когда их стая исчислялась миллионами, в воздухе появлялась прозрачная серая дымка, живая и скользящая, как заслонки на Хищническом корабле. Сейчас, когда количество Деток не превышало десятка тысяч, ни одно существо в мире не смогло бы их различить. Детки сделают свое дело. Йосеф сделает свое.  Краем глаза заметилось, как яутжа выкинул вперед вторую руку. Она впечаталась в грудь Млакха и вдруг скользнула внутрь (Йосеф вздрогнул: именно об этом он и мечтал едва ли десять минут назад). Только это было не хорошо, не приятно, потому что ангел его заскрипел, как переломанное радио, и согнулся сильнее. Цойне. Оттолкнувшись ватными ногами, Йосеф в три длинных шага оказался подле Млакха. На защитника своего смотреть не хотелось: больно, стыдно, неправильно, страшно, — думать было нельзя, чтобы не испугаться сильнее, и потому он взглянул на создание напротив. — Не трогай, — сказал Йосеф скупо, по сиплому своему голосу вспоминая, что еще пару минут назад он балансировал на грани истерики.  Обиднее всего, что даже ремонтные перчатки ТК-2 остались в ядовитом нутре пугала. Ненасильственных вариантов защиты все меньше, и все больше глумления в прорезях человеческого черепа. Млакх, пригнутый в спине над крахмальным постаментом, с когтями, увязшими в твердой материи, и недвижимый, заснувший, застывший, что-то резко прощелкал. Ему в ответ только засипели смешливо; самому Йосефу досталось непереводимое Хищническое высказывание, в котором человеческий слух смог расслышать одно глубоко-рычащее «aleyrt». Тот, кто под защитой. Тот, кто слишком слаб, чтобы защитить самого себя. Верно, жестокий яутжа. Йосеф ведь просто уборщик.  Хотя и главный. Он медленно, стараясь не дрожать в напряжении мышц, вытянул руку вбок, к теплому загривку Млакха. Чувствительные пальцы скользнули в густую гриву, раздвинулись, чтобы наткнуться на мягкие железные вставки чужих перчаток. Долгие секунды Йосеф прижимался кожей к металлу, со стучащим сердцем следя за тем, как быстро он нагревается. Наплечный лазер инопланетного чудовища приятно замигал слабым огоньком. Тонкая нить из спрессованных атомов протянулась к телу Йосефа, к его изнанке. Да иди ты к хеку. — Убери, пожалуйста, — попросил он скромно, тихо, подхватывая грубую ладонь за мягкую ее часть. Удивительным стало то, что Хищник послушно руку убрал, не издав ни звука, и Йосеф смог выдохнуть. Млакх так и не пошевелился, словно что-то невидимое все так же тянуло его к земле, но с этим разобраться можно было и потом. Он держал в своих пальцах, покрытых почти незаметной сероватой дымкой, когтистую перчатку и все равно не боялся. Капли ангельской крови затекали на кожу, мягко щипали нервные окончания, затрагивали несуществующую Йосефову душу. Вторую ладонь он поднял ко рту: лучше прокусить себя до крови, чем раскрошить в пустой хватке зубы, — и тихо-тихонечко спросил, чтобы не ошибиться, чтобы дать себе сил на совершение чего-то ужасного, милостивый Всевышний: — Млакх, у тебя проблемы? Млакх молчал. — Я его не убью, — весело засипел чужой Хищник, вновь снисходя до человеческого. Он наклонился к Йосефу, все еще не вырывая пальцы из мягкой человеческой хватки. Вторая ладонь медленно вытянулась из груди Млакха (Йосеф паническим движением зрачков увидел, как стекает по когтям горячая зеленая кровь).  В его подбородок впились острым пальцем, заставляя поднять голову.  — Несчастный человек, — глумливо, даже по меркам механического перевода глумливо продолжил яутжа, — из-за собственного идиотизма должен смотреть, как его harrantlekschkert забирают. Ты не знал kaezha lat, мелкий мягкий идиот, и теперь пожрешь плоды своего незнания.  Йосеф дернул головой, ускользнув от неприятного касания, и невежливо перебил, от холодного, правильного страха слабея всем телом: — Спасибо, что не убьешь. Я не убью тебя тоже. Он не насильник. Никому он боли причинять не хотел, никогда, даже сейчас, даже в отношении другого насильника, Гелойбт гат, во имя всего святого. И поэтому все, что может предложить ему совесть, – страдать так же. Боже, какой он дурак. Резким движением Йосеф перехватил чужое запястье там, где блестело что-то металлическое. Почти взвизгнул Деткам, чтобы они начинали (стыдно, почти стыдно, но не страшно), — и в последнее мгновение все-таки успел засунуть ребро ладони себе между зубов, прежде чем его начало выворачивать. Еще успел подумать с непривычной для себя иронией: «Аккуратнее: если Йосефа долго не убивать, он начнет убивать себя сам», — а потом яутжа засветился, как елка на Рош ха-Шана, и стало не до смеха. В темной пещере горело ярким электрическим светом пугающее создание. Когти в ту же секунду прободали новые Йосефовы руки насквозь, и он только сильнее стиснул челюсти. Кровь высыхала, не успев появиться из ран, и боли не было. Не было, не было, не было, потому что в эти бесконечно длящиеся мгновения огня Млакх смог вынырнуть из своего оцепенения, и в этом простом факте потерялось все происходящее.  Йосеф сильнее стиснул пальцы, чтобы навечно сплавить себя с ужасающим созданием. В горло наконец начала затекать кровь из прокушенной кожи, сердце застыло от переизбытка боли  — Ягве всемилостивый, пусть больше никто не почувствует, как может останавливаться сердце.  И  вдруг отчего-то вспомнилось, как горел Мошка-19.1. Как плавился, сплетаясь в последнем объятии с диким новорожденным пугалом, только лишь для того, чтобы защитить Йосефа, и без того не нуждающегося в защите. Но Млакх — чувствовала несуществующая у андроидов душа — встал, выпрямился, вытянул когти из жесткого плена, и кровь его испарялась, словно ее и не было. Йосеф дрожал от конвульсивного сокращения мышц. Знал: боль есть, она просто не распознается его спекшимися мозгами. Он слеп от того, как ярко светилось беззвучное тело чужого Хищника, наверняка чьего-то ангела, чьего-то защитника, как красиво было чистое, дикое электричество, проходящее сквозь живую плоть.  Слезы высыхали прямо в железах, но он, пугливый, бесхребетный уборщик, упрямо отсчитывал секунды: больше шестидесяти милиампер — вот предел, после которого отказывает человеческое тело. Йосеф не человек, предел его должен быть выше, гораздо выше, как у диэлектрических андроидов, поэтому надо еще, еще чуть-чуть продержаться. Зубы все сильнее впивались в ладонь, мясо отслаивалось, как отслаивается хорошо сваренная курица, и казалось, что в следующий миг Йосеф откусит от себя часть плоти. И конечно, Йосеф, тебе не будет больно, потому что больно бывает только человеку, потому что ты механическая, стыдная кукла, чье-то больное воображение, без души, без сердца, без разума и воли, умирай, умри, умри наконец… Чужой заскрипел перекрещенными клыками и начал заваливаться. Грузной тушей утягивая Йосефа за собой, он успел тяжело, очень, очень медленно выдернуть когти из мягкой руки, пробороздив ее насквозь. Прохождение тока прекратилось тут же. Оба тела, когда-то бывшие живыми, повалились, как неловко брошенные тюки с капустой.  *** — Не убил? — проскрежетал Йосеф Млакху, дрожа всем телом. Мышцы дергались непроизвольно, от пальцев ног в широких ботинках до пережженного сердца, вновь начавшего биться. И почти не больно.  Мягкие вспышки утихали на краю зрения, и приятная темнота вновь опускалась на пещеру. Йосеф водил подслеповатыми глазами, пытаясь увидеть хоть что-то, но вместо красивого Млакха смог разглядеть только мутное пятно на чернильном фоне. О, и глаза. Маленькие влажные уголечки. — Идиот, — добродушно прорычал его ангел, склонясь ниже.  Йосеф прикрыл веки. Пережженный, охрипший, растерянный, он замер и тайком постарался утащить куда-то внутрь, в себя, этот тихий хриплый голос. То, как неловко пытается Хищник произносить человеческие слова, чтобы его поняли, и то, как красиво блестят глаза даже в полной темноте.  Если Млакх до сих пор существует, то больше ничего важного нет. Мягко, лениво Йосефа вновь начало утягивать в приятное спокойствие, с которым он проснулся час назад. Это было хорошо. — Не убил же? — Нет. Ее не убьешь, — засипел Млакх, отчего-то развеселившись.  Жесткой хваткой вдруг огрели ему плечи, силой оттащили в сторону, и заломы рубашки неприятно впились в спину. Хищник присел рядом, прижался бедром к горячему человеческому боку. Йосеф еще не мог шевелиться, но приятное это касание заставило вздохнуть почти довольно.  Он задался ленивым вопросом, почему ничего не становится понятным. Мама в далеком детстве рассказывала, что все делается для чего-то. Солнце и на Земле, и на Марсе встает, чтобы живое могло жить, а мертвое — длиться.  Зачем сорок лет спустя Йосеф, прячась от людей на корабле инопланетян, поджарит одно создание, чтобы спасти другое, мама не объяснила. Зачем он вообще окажется меж двух огромных существ, не знал, наверное, никто. Всевышний, ну что же с Йосефом не так?  Инопланетяне, настоящие инопланетяне. Без сердец, клеток и человеческой души. Почему Йосеф знал, что они существуют, почему не удивился, поняв, что происходит? Почему его вообще ничего не удивляет? Кто его таким создал? Твердые подушечки подхватили запястье. Йосеф перевел расфокусированный взгляд на две пары белых-белых клыков, влюбленно посмотрел на прозрачные перепонки между ними и черные щетинки  под глазами. Пробитые пальцы обволокло что-то мягкое, теплое, пульсирующее. Картошка. Слабый внешне, внутренне Йосеф фыркнул: удобно, когда твои раны залечиваются тут же. Так можно и не бояться. Больше не было ничего, мешающего Йосефу знать. Но знать ему все так же не хотелось. — Вы почти идеальные проводники, — забормотал он, когда Млакх аккуратно погладил по волосам, по растрепанному хвосту, затянутому на затылке. — Электричество через вас проходит легко, почти приятно. Потому что кровь зеленая. Млакх задумчиво щелкнул, не слишком заинтересованно побуждая продолжать. К счастью, Йосефу даже не нужен был слушатель, чтобы говорить: — Тетрациано… хинодиметан. Циан. Лучший проводник из органических соединений.  Вот что у вас вместо крови. Ты… Млакх, у вас нет электричества, вы не знаете, почему при вашей крови нельзя обвешиваться серебром, как елки на Рош ха-Шана, чтобы вы не вспыхнули, как елки на Рош ха-Шана. — Люди тоже проводят электричество. Не так, как вы, конечно, огромные вы лампочки, солнце мое, Млакх. Но мы можем умереть, а вы — не должны. Потому что у вас нет клеток, которые можно было бы умертвить, и нет сердца, которое можно было бы остановить. Йосеф, тяжело дыша, гордился собственной смекалкой. Какой же он все-таки молодец, молодец: все, все живы остались. И Млакх, и клубочки, и страшное создание, и даже он, хотя он и не человек вовсе. Ягве Всевышний. — Ты с-зачем полез? — прошипел вдруг Млакх. Йосеф открыл рот. Закрыл. Нахмурился, не совсем понимая, почему… — Зачем сам? — попробовал Млакх снова. О. Йосеф оскалился слабыми губами, радостный, довольный: спас-спас-спас, молодец, какой же он молодец, — и уже приготовился отвечать, но тут где-то в ногах засипел поджаренный Хищник. О. — Млакх, уходи, — пролопотал он, конвульсивно дрогнув ногами, коленями, словно пытаясь убежать. — Млакх, клубки, там, сверху, возьми их, уходи, Млакх… Йосеф совсем растерялся. Почему защитник его сразу же не ушел? Тоже забыл, как и дурак Йосеф? Так ведь Млакх не он, Млакх Хищник, ангел, божественное создание, сильнее и умнее, не может он просто так сидеть тут, прижимаясь бедром к человеческому боку, как будто ничего не происходит. Ласковые подушечки, запутавшиеся в волосах, вдруг оскалились когтями. Тонкий его хвост прижали к полу, заставляя не двигаться, и Млакх терпеливо-устало прорычал: — Лежи. Йосеф приоткрыл глаза, чтобы увидеть, как ангел, двинув плечом, надевает на себя собачью свою маску. Нечеловеческий череп, острый, угловатый, вытянутый в овал на макушке, скрылся за фигурной металлической пластиной.  — А я вам говорил, — сказал Млакх скучным машинным переводом, и Йосефу отчего-то показалось, что сказали это не ему. Поджаренное создание — яутжа — засипело совсем уж глумливо из распростертого своего положения. — А я тебе не верил, kaezha lat, — отчего-то польщенным тоном отозвалось оно. Громкое щелканье клыков разнеслось по комнате, довольное и веселое. Голову Йосефа подхватили  под ушами, и, как куклу, перетянули вверх, на крепкое теплое колено.  Хотелось испугаться: незнакомый пугающий Хищник зашевелился, поднимаясь. Но Млакх опять успокаивающим массажем провел пальцами по его макушке, и Йосеф, напряженный от внезапного переизбытка касаний, притих. — Aleyrt, — строго окликнул его огромный неизвестный; он вдруг оказался гораздо ближе, всего в трех шагах от Йосефовых ботинок, но от слабости невозможно было даже подтянуть к себе ноги. — Aleyrt, ты неплох. Kaezha lat... разрешаю. Йосеф некрасиво открыл рот. Растерянный, разбитый, обезоруженный нежданной лаской, он уже хотел высказаться, хотя бы пробормотать, что он думает обо всей этой ситуации, не выбирая слов… Да что же вы такое делаете, страшные создания. Млакх, да неужели ты сам позволил себя проткнуть, да неужели это все какая-то инсценировка была, сцена для одного зрителя, да что это такое было.  Нельзя же после того, как сквозь тебя пропустили больше шестидесяти милиампер, радоваться этому факту, как ребенок, гелойбт гат, Ягве милостивый. Неужели Йосефа опять пытаются как-то использовать? Но Млакх ведь использовать его не может: пусть и не ангел, но защитник, который взял человека под харантл-что-то там. Значит, во всем виновато вот это вот огромное, темное, злое, с черепом вместо лица, и уж Йосеф такое отношение терпеть не станет… А потом чувствительную кожу бедра прошила знакомая дрожь: милый Муха наверняка вскрыл несчастную свою коробку и сейчас не терпел этим поделиться. И Йосеф наконец нашелся в пространстве, вспомнил про самого себя и про своих.  Он насупился и смолчал. На него посмотрели пустым любопытным взглядом. Так же на него смотрел Млакх при первой их встрече, и Йосеф подумал, что, наверное, все Хищники будут на него реагировать одинаково. Как Кохены на розовенькую пушистую Тому: что-то маленькое, бессмысленное, но смешное и в целом безобидное. Ничего больше не сказав, незнакомец, пытавший его Млакха, поднялся на ноги, лишь слегка при этом покачнувшись. Голые ступни с огромными когтями вгрызлись в крахмальную подстилку пола — и Хищник исчез. Через пару секунд исчезло и ощущение чужого присутствия (Йосеф только тогда понял, что его кожа горела, как от наждачки, не только из-за электрического шока). *** — И что это было? — тихо спросил он долгие минуты спустя. Откинул голову, чтобы посмотреть снизу вверх на пустой собачий намордник, скрывающий красивое лицо. Под намордником щелкнули клыки, и запульсировали живые дреды. Йосеф, потерянный, смущенный, боялся что-то чувствовать и потому оставил все на откуп Млакху: тот наверняка знал лучше, что им делать. — Человек никогда не был aleyrt, — мягко и лениво начал Хищник, вновь начиная скребсти нежную макушку острыми краями когтей. — Те, кто видел тебя, не были против, потому что я плохая кровь. Я никто, но и развлекаться я могу, как хочу. Йосеф нахмурился. Почему-то ему казалось, что у Хищников не может быть тех же проблем в социальной стратификации, что и у людского рода. Наверное, Млакх относился к чему-то вроде касты «неприкасаемых». Невидим, неслышим, возможно, презираем — зато свободен, как никто иной. В мозгах не хотело сочетаться понимание Млакха — ангела его, защитника его небесного, и «плохой крови», которого свои воспринимают отщепенцем. Когти легонько потянули за хвостик, и Йосеф почти мгновенно решил, что ему абсолютнейшим образом все равно. Млакх — свой, хек бы вас побрал. Он устроился поудобнее, вздохнул и приготовился слушать дальше. — Ты смешной, aleyrt, — Млакх наклонился ниже, словно открывал Йосефу какую-то тайну. — И Гнездо было не против. Большей частью. — Вот это вот злое — из тех, кто против? — вежливо спросил Йосеф. Спросил в полный голос, челюсть от этого заходила ходуном, так что пришлось в принудительном порядке замолчать и расслабиться. — Ты видел Главу Гнезда. Не будь идиотом. Принимать сведения пришлось в неудобной позе: Млакх, отчего-то внезапно расчувствовавшийся, самыми кончиками когтей подхватил его под плечами. Аккуратно настолько, что даже не слишком раздражилась оголенная током кожа, Йосефа подтянули наверх. Он с тяжелым вздохом приложился затылком куда-то к груди Млакха, и тот продолжил: — До нее пришла информация о тебе. И она решила, что человек не может быть взят под harrantlekschkert. Что это оскорбление. — И я ее поджарил, — задумчиво пробормотал Йосеф, тихо кривясь. Хищник засипел, подсмеиваясь, и Йосеф продолжил сам, чтобы не нагружать чужой переводчик: — Я её поджарил, и ей это понравилось. Гелойбт гат, Млакх, ваш род просто удивителен. Он замолчал на пару секунд, стараясь пропустить сквозь себя знание о чужой боли, не дать ему задержаться внутри. И это получилось, потому что Йосеф, кажется, так и не выходил из прекрасного состояния пустоты. Что-то мягкое и слабое в нем все-таки дрожало, противилось легкости, такой бессмысленного Йосефова насилия. Но это что-то тянуло слишком снаружи, и до нутра его страх не доходил, терялся в общей сути происходящего. А ещё рядом был Млакх. Он здесь был, и все остальное было неважно, Ягве Всевышний. – Млакх. Твоя защита, харклант… физическая, верно? Это что-то вещественное, находящееся внутри. Мой статус алейрта был записан в моем запястье, ты с ним что-то сделал тогда, на «Цикаде»… Твоя часть харанта находится в груди, да? Вместо ответа Млакх клацнул когтями над Йосефовой ладонью, наверное, боясь коснуться Картошки, которая вновь облепила человеческие руки. Йосеф только сейчас вспомнил о ней и наудачу пошевелил новыми пальцами. Крахмальное создание возмущенно запульсировало, проникая глубже в плоть, и он улыбнулся ватными губами. — Она попыталась вырезать из тебя твою защиту, а я ее поджарил. Млакх… так ведь у меня уже нет запястья, с которым ты что-то сделал. Нету больше харанткл... клещкерт. — Не важно.  Хищник его явно что-то недоговаривал, Йосеф чувствовал это изнанкой. Теплый бок под ухом едва заметно сдвинулся, и Йосеф подумал: не так это и важно. Совсем нет. — Твои меня тоже заставят что-то для себя делать? Как марсиане? — спросил он тихо. Млакх что-то невнятно прорычал, и Йосеф, вздохнув, затих. Ничего. Ничего.