Мошка, Картошка и Идиоты

Йосеф после того разговора успокоился, и на некоторое время все застыло в пыльном, мутном ожидании.  Он, подумав, перетащил Тому-3.27 и Муху-4.56 на нижние этажи, к Млакху; казалось, что здесь им будет безопаснее. Сам же подавил внутри что-то вроде совести и с долгожданным удовольствием принялся исследовать Картошку — просто чудесный пример инопланетной фауны. Пульсирующий ком крахмала уже привычно пытался притвориться пустым и бессознательным булыжником, но Йосеф был упрямее. — А ну-ка, милая, помоги мне, — хитро говорил он Томе.  Пушистое восьмилапое солнышко сошлось с чужеземной формой жизни на общей почве нелюбви к работе. И общались они, как старые подруги («Два вредных пенсионера», — бормотал Йосеф, расчувствовавшись).  А еще Тома любила Йосефа — и одно только поэтому у строптивой Картошки просто не было шансов. Клубочек, слишком умный для своего псевдо-сознания, мягкими коготками вытягивал Картошку из состояния цисты. Через пару минут они уже начинали носиться вокруг: один цеплялся за стены и перепрыгивал на потолок, второй мгновенно вливал себя в любую картофельную кочку, чтобы появиться в трех метрах позади, — а Йосеф смотрел на этот детский сад и умилялся. (Отщипывать от Картошки небольшие кусочки он тоже не забывал, но что уж тут. Кто не без греха, Ягве Всевышний). Такие сцены повторялись каждый раз, как Йосеф замечал любопытный щупик подле себя. Неудивительно, что в те случаи, когда он останавливался в местах общего доступа (старое убежище, глухой тупиковый коридор или медблок Хищников), на него периодически выходили любопытные лица. Один раз, обернувшись, Йосеф наткнулся на мягкий взгляд андроида Платона. Полулысый космодесантник пытался что-то сказать, но Йосеф глянул на него таким волком, до сих пор обиженный за вмешательство в долгожданный разговор с семьей, что механоид смолчал. Еще несколько раз Йосеф зудел кожей, но не замечал никого. Это означало, что его посетил или хеков псионик с мягким, безвольным подбородком и безумным взглядом, или какой-то чужой Хищник. Йосеф тогда пыхтел носом, раздраженный от такой вопиющей бескультурности, но легко отвлекался на Тому, Картошку или маячившего позади Млакха. К тому же, было во всем этом и что-то веселое: как минимум дважды он смог заметить инопланетян (один из них точно был яутжа, зеленый и обвешанный железом) с примечательными кольцами на шее. Ожерелья блестели не синим, как осмий, а махровым красным цветом. Впрочем, кажется, их тоже было двенадцать, и Йосеф с лукаво поджатыми губами воображал, что одним своим подарком смог зародить новую моду среди Хищников. В остальном все тоже было неплохо. Будучи человеком по жизни не прихотливым, Йосеф пил пластмассовую воду, потихоньку грыз появившиеся одним утром брикеты, мылся в разваливающемся картофельном душе. А спать приходил к Млакху. И как так получилось, он бы не рассказал и под угрозой расстрела.  Просто, опять же, в связи со скромностью быта он привык спать в каком угодно тихом угле, в который только помещались его ноги. Йосеф, если вспомнить, все года работы  на «Цикаде» жил в каюте семь на восемь, из которых едва ли не половину площади занимал рабочий стол. На корабле-картошке, конечно, ему сначала выделили кровать — и вполне неплохую: полторы Йосефовых ширины и мягкое, как кошка, одеяло. Та каюта себя дискредитировала вместе с койкой еще при первом появлении невидимого псионика в ее пределах; а когда Йосефа переселили под краснотканный вигвам, обиженная Картошка притворилась, что людям кровати просто не положены. И это тоже было неплохо. Легкое одеяло перетащилось из одной спальни в другую, а большего ему и не хотелось до тех хотя бы пор, пока он не увидел личную каюту Млакха, от пола до потолка увешанную коврами.  Ковры его покорили. Подобные предметы домашнего текстиля Йосеф видел разве что в глубоком детстве — да и то лишь мельком. Помнится, водили его знакомиться с дочкой какой-то важной славянской семьи, русоволосой и круглоглазой. Потом, конечно, или Кохены с ними рассорились, или с Йосефом что-то случилось, но после пятого своего дня рождения ему оставалось только вспоминать об их огромном кафельном бассейне, золоченых люстрах — и, конечно же, коврах. Однажды подглядев, как Млакх заваливается на мягкий свой пьедестал, вытягивается там во всю длину, когтями поддевает тяжкую ткань, Йосеф не смог сдержать внутри тихой доброй зависти. И вот, чуть только в глазах начало резать близким сном, он со светлым честным лицом проскользнул к чужой кровати, даже не оглядываясь виновато. Спал он всего по паре часов, а Млакх большую часть времени отсутствовал в темных коридорах, так что несколько дней он исхитрялся даже не пересечься с хозяином каюты. Тома-3.24 к такой жизни относилась с ленивым клубочковым восторгом, пристраиваясь рядом с каждым теплокровным, оккупировавшим кровать, подтягивала под себя ножки и старчески щелкала брюшком. Йосеф сонно щупал дырки от когтей на тяжелых тканых коврах и думал, что долго счастье его не продлится. Если уж после первых сумасшедших дней все перестали трогать несчастного уборщика, значит, сейчас они трогают кого-то другого.  Космодесантники во всю свою преступную дурную жизнь не смогли бы смириться с тем, что их выкрали с собственного военного корабля, Йосеф знал это точно. Сначала разберутся с пугалами (может, уже над каким-то андроидом издеваются), а потом отомстят. В натуре Хищников он пока не смог разобраться, но красивый его Млакх тоже казался занятым и каким-то серьезным — так что, наверное, Хищники тоже что-то себе думали. «Ну и ничего, — рассуждал Йосеф, спокойно открывая глаза в яркий потолок каюты. — Раньше времени все равно умереть не получится, так нечего и волноваться». Вот он и не тревожился. Благодушно разрешил Томе взять отпуск по причине собственной старости, оставлял ее греться в каюте, а сам подхватывал Муху-4.56 и спокойным шагом двигался в Хищническую мастерскую. Образцов, изъятых у Картошки, с лихвой хватило бы на создание ее полной копии. Деятельная Йосефова натура не позволяла ему долго отдыхать, да и просто руки уже чесались смастерить хоть что-нибудь, хоть как-нибудь, ну цойне. По-привычному пустая мастерская отличалась от прочих кают только укромным положением, вдали от магистральных коридоров, и огромным каменным верстаком. Йосеф крутил меж ловких пальцев пузырек с телом Картошки внутри и с довольным вздохом приступал к изобретательско-механизаторской работе. Было у него пару наметок, несколько смутных теорий. Чтобы проверить каждую из них, нужно время, помощь клубочков и даже самой Картошки в живом своем состоянии; Йосеф весело щелкал завязками респиратора и с головой проваливался в работу. Эх. *** Ну что ж, говорил себе Йосеф после. Три полных дня абсолютного, буддистского спокойствия — это даже больше того отпуска, который он получал по условиям трудового договора с руководством «Цикады». Было хорошо, а как закончилось, так тоже неплохо. Потому что ранним утром четвертого дня Йосеф сладко-сладко потянулся на чужой кровати и лениво прижмурился от вечно яркого света. Муха трещал где-то в ногах любопытным щелканьем, Йосеф опасливо приоткрыл один глаз (клубок, обзаведшись возможностью защищаться с помощью тока, взял себе в привычку искриться ярко, до слепоты, как перегруженный бортовой компьютер). И тут же заметил, как над ним огромной укоризненной скульптурой застыл Млакх.  Йосеф замер, мгновенно почувствовав себя наполовину виноватым, наполовину безвинно оболганным. Расслабленное сознание не спешило помогать в разрешении назревающего конфликта (а конфликт будет хотя бы с Йосефовой стороны: ну Млакх, ангел мой, ты же видишь, что человек спит, незачем так пугать, право слово), и распаренные теплом мышцы неприятно сжались, и новые его пальцы прошило электрической дрожью. Он попытался пробормотать что-то приветственное, поглубже заворачиваясь в одеяло, но не успел: Хищник вдруг засипел (что обычно означало у него смех, хотя повода для веселья сейчас не было) и камнем повалился на кровать, едва Йосефа не придавив. Мужчина подскочил под инерцией от чужого веса и не вскрикнул только потому, что еще не до конца проснулся. Тут же поднялся на локтях, подтянул под себя колени — прижатое одеяло заставило неудобно завозиться — и круглыми глазами взглянул на то, как Хищник… Цойне, так он отключился! Всей душой предчувствуя что-то нехорошее, Йосеф потянулся к одной из клубеньковых кочек возле койки и слабым от испуга кулаком ударил прямо по ней, беззвучно вызывая Картошку. Муха в ногах продолжал щелкать что-то свое, но Йосеф не видел Томы, и снизить уровень собственной тревоги он смог только после того, как та недовольно отозвалась на пейджер.  Хмурый, как хонт, и беспокойный, как тетя Агата перед налоговой проверкой, Йосеф наклонился, подхватил Муху-4.56 под черное брюшко, махнул вылезшей – удивительно! – Картошке куда-то в сторону словно выключенного Млакха и наконец сам, собравшись с силами, оглянулся на неожиданного своего соседа по койке. Хищник упал на живот, лицом в мягкий вышитый ковер, который использовался здесь вместо простыни, и длинные его ноги свешивались с края, когтями неловко цеплялись за пол. Йосеф растерянно оглядел всего Млакха от смятых дред до нежных пяток с острыми шпорами на них, как у бойцовых петухов, и просто не знал, что делать. Только сейчас он и понял, что не видел своего защитника весь вчерашний день, закопавшись над Картошкой; от этого осознания нехорошо похолодела спина. Муха тут же чувствительно прикусил ухо, и Йосеф благодарно дернулся его с плеча смахнуть. Клубок отпрыгнул куда-то вбок, все еще не выглядя хоть сколько-нибудь обеспокоенным, Картошка лениво растеклась по Млакху толстой пленкой, обволакивая голову и грудину инопланетным вариантом амниотической жидкости, а сам Йосеф с длящимся неудовольствием вздохнул: опять он единственный ничего не знает. Картошка затрепетала, пошла мягкими волнами над бездыханным телом, и Йосеф поднял страдающий взгляд на хищническую макушку. — Ну что с тобой, Млакх? — спросил он тихо. — Плановая спячка? Обморок на фоне нервного перенапряжения? Кислородное отравление? Кто-то все-таки вырезал из тебя харклнт… хек, вот же черт. И спросить не у кого. Йосеф растрепал волосы потными, слабыми пальцами. Потом подумал, связал хвост старой лохматой резинкой и неловко, украдкой Млакха погладил по твердой спине там, где его не объяла Картошка. Позволил себе прижмуриться на секунду, но все-таки упрямо выбрался из койки, по пути чуть было не запутавшись в собственных ногах. Муха хотел пойти с ним, но Йосеф, больше не утруждаясь выщелкивать приказы через пейджер (его создания стали понимать человеческую речь тогда же, когда перестали быть всего лишь биомеханоидами нижней границы разумности, это стоило признать уже давно), — Йосеф просто сказал Мухе, что кому-то нужно проследить, чтобы все было хорошо. Клубочек недовольно цокнул, но послушно отцепился от ботинка и поспешил к посеревшему Млакху. Йосеф только покачал головой и, хорохорясь, выскользнул из отсека.  «А потом опять окажется, что я идиот», — смиренно подумал он, отправляясь в глубь подземных коридоров, чтобы найти какого-нибудь чужого Хищника и спросить, что они, сволочи, уже успели сделать. В конечном счете, идиотом Йосеф и оказался. В привычных ему технических коридорах не нашлось никого: собственно, потому они и были техническими, что в их круглых темных стенах не хотелось находиться долго. Йосефу пришлось перебороть себя, чтобы свернуть наружу, в сторону флуоресцентной подсветки и помещений общего доступа.  Он прошел мимо лабораторий, пульсирующей пленки, перекрывающей один из проходов, и уже был на грани нервного срыва, когда встретил первого живого. — Появись, пожалуйста, — сказал Йосеф в пустоту, когда предплечья его зазудели чужим присутствием. Позади кто-то щелкнул обидчиво, чувство пропало почти мгновенно, и Йосеф напряженно поджал губы. В следующую половину часа он смог найти бездельного марсианского андроида, замершего столбом возле входа в гостевую каюту, двух яутжа, которые не утруждались от Йосефа прятаться, но на человека не реагировали, будто его вообще не существовало, и неопределенное количество обычных Хищников — эти проскальзывали мимо Йосефа как можно быстрее и только недовольно фыркали, когда их замечали. Корабль оставлял после себя неприятное ощущение заброшенности, но Йосеф, метеля песок центрального зала, понимал: это означает лишь то, что оставшиеся здесь создания прятались от него слишком хорошо. Вариантов больше не было. К космодесантникам он не собирался обращаться даже в Йом-Киппур, даже на Судный день (может, это именно они что-то с Млакхом и сделали, гелойбт гат), а с яутжа у его ангела сохранялись напряженные взаимотношения — что-то из старых времен, из тех, когда Млакх еще не стал плохой кровью. Оставались Хищники и, может быть, та самая Глава Гнезда, которая говорила о себе в мужском роде, но этих созданий Йосеф даже не смог заметить. Он тихо проскользнул обратно в каюту, кипя от возмущения и, кажется, начиная понимать, что имел в виду Млакх своим «нет смысла обращаться к моей руке, когда можно обратиться ко мне». Это значило, что Йосефа сейчас будут игнорировать до последнего, и человеческая гордость неприятно этим задевалась.  Муха встретил его любопытным стрекотом, заблестел всеми маленькими своими глазками, но что мог сказать клубочек, не имея глотки? Йосеф пошуршал по мягким коврам обратно, к койке и недвижимому Хищнику на ней. Картошка уже успела исчезнуть, и непонятно было, как вызвать ее вновь: Йосеф не верил, что удар по клубеньковой почке действительно заставил ее отозваться. С другой стороны, Млакх больше не казался таким бесцветным, так что, возможно, уже и не было необходимости в ее помощи, — он не знал. Йосеф ничего не знал — и вот теперь это раздражало его неимоверно. Аккуратно забрался Млакху под бок и привычно растерянно застыл. У человека Йосеф проверил бы пульс — но у Хищников не было сердца; проверил бы, как зрачки реагируют на свет — но у инопланетян глаза были абсолютно черными; оставался проверенный уже вариант с ударом тока, но Йосеф просто не станет этого делать.  Он с удовольствием позвонил бы семье: родные, даже не разбираясь в особенностях Йосефова положения, одним своим видом смогли бы успокоить его несчастное сердце — а Млакх все не приходил и не приходил в себя… С каждой пройденной минутой мысль связаться с Землей казалась все более здравой. Упрямый по-кохеновски Йосеф, чтобы не допустить от себя идиотских поступков, свернулся в клубок возле прохладного плеча и закрыл глаза. Потом нахмурился, наощупь дотянулся до когтистых пальцев и погладил грубые складки кожи, собиравшиеся на местах сочленений. Ничего страшного с Млакхом случиться не могло. Хищники своих защищали, даже о плохой своей крови заботились, и при малейшей угрозе тут бы уже толпились заинтересованные создания. Да ведь и сам Млакх не идиот, от его каюты до медблока — два поворота, и уж мог бы он пройти туда, случись что-то непредвиденное. Йосеф за него не беспокоился; он беспокоился, что, когда наступит что-то действительно страшное, ему не у кого будет попросить помощи. Отвратительное ощущение. Так он и заснул. Растерянный, обиженный, встревоженный, надеявшийся только на то, что все происходящее ему просто-напросто привиделось. *** Через полчаса Йосеф, лежащий с зажмуренными глазами, дрогнул от того, что чужая ладонь легко выскользнула из рук.  Млакх тяжело перекатился на бок, тихо-тихо рокоча, и провел огромной лапой Йосефу по спине. Когти прошлись по рубашке, слегка поддевая, и резкие мурашки побежали от тех мест, где его касались. Мутный со сна Йосеф фыркнул через нос, но даже не пошевелился: вокруг было тепло, он лег настолько удобно, насколько это было вообще возможно, и раз уж Хищник проснулся, стоило наконец отпустить напряжение и заснуть по-человечески. Когти опустились на шею, обхватили весь загривок от уха до уха, и Йосеф расслабился только сильнее. Даже новые ладони, все еще периодически сбоящие, обмякли, перестали кусаться непроизвольной дрожью. Глаза под веками начало резать: Млакх, подумав, поднялся на локте, и теперь его тень не спасала Йосефа от яркого освещения.  — Что с тобой было? — все же протянул мужчина тускло и, притворившись, что может испытывать сонливость, про себя зевнул. — Тебя словно отключили. Даже спросить не у кого. — Отклют-чили? — лениво повторил Млакх своим чистым родным шипением, и Йосеф, не сдержавшись, украдкой на ангела своего взглянул. Тот сидел без этой набившей уже оскомину маски — только глаза, и кожа, и щетинки на скулах. Без железного намордника, который, кажется, тоже относился к их культурной особенности, защитник его сразу начинал казаться мягче, будто роднее. Млакх человеческий интерес заметил и, наверное, закатил бы глаза, если б только мог.  — Я знаю, что ты не спиш-щь, идиот, — проворчал он беззлобно, а потом подумал и сказал, словно это объясняло хоть что-то: — В меня вгруз-тщс… включщили знание. После эт-хого нужен отдых.  — Знание о чем? — тут же спросил Йосеф любопытно; мягкие когти вжались в кожу до легкого жжения, и он только сильнее вывернул шею, подставился, довольный, как телята на дедушкином подворье. Странно было думать о реликтовом, давно уже исчезнувшем виде травоядных, которых дед Кохенов разводил ради настоящего мяса. Еще страннее было находится при этом на корабле созданий, которых даже не должно существовать, но Йосеф упрямо покатал мысль на языке. В конце концов, не просто так Млакх ему казался похожим на вымершего бизона. Было что-то в этой идее. — О том, куда мы завтра от… отправимся, — так же послушно ответил Хищник и, заметив, как человек вскинулся на чужие слова, четко и резко выдохнул: — Да. Мы, aleyrt.  Йосеф облизнул губы, еще не зная, стоит ли ему возмутиться. Нелепости в происходящее добавляло то, что Млакх его шею так и не отпустил. Смотреть приходилось сильно снизу вверх, чуть ли не выворачивая голову, и было в этом даже что-то приятное.  А возмущаться не хотелось совсем — и Йосеф так удивился собственному нежеланию, что опять затих под чужой ладонью. С ним творилось что-то неладное. Йосеф — уборщик Йосеф, биомеханик с двадцатилетним стажем, асоциальный тип Йосеф — был не прочь выбраться не только за пределы безопасной каюты, но и, кажется, за границы картофельного корабля? Наверное, не до конца из него вытравили то, другое сознание. Йосеф не чувствовал инородности в самом себе, но это еще ничего не значило. Млакх отстранился, сказав все, что хотел сказать, и человеческое беспокойство быстро затмилось какой-то детской, наивной обидой. Обида, впрочем, тоже прожила недолго, потому что Хищник подтянул себя в сидящее положение, потянулся к собственной шее — и Йосеф охнул. — Ого, — беззвучно прошевелил он губами, когда увидел, как Млакх раздевается. Защитник его ловко прошелся самыми подушечками по горловине костюма, провел линии по краям плеч — и матовая черная кожа вдруг отстегнулась, опала, как кожура со спелого яблока. Под домашней одеждой показалась плотная инопланетная шкура — и да, манящая пятнистая расцветка продолжалась даже здесь. Аккуратная черная полоса, словно вырезанная искусственно, обхватывала живот, неровные скругленные отметины перекатывались по всему телу, и Йосеф смотрел на них блестящими глазами. Гелойбт гат. Ягве Всевышний. Он тут же оказался на коленях, сел на собственные пятки: так удобнее было наблюдать. Млакх поднял на него лицо, чему-то усмехнувшись, и дальше пояса раздеваться не стал (что по какой-то неизвестной причине Йосефа задело). Он медленно моргнул, чувствуя, как сжимается что-то внутри, вздохнул восхищенно и впервые порадовался яркому неизбывному свету каюты, который сейчас словно специально выделял самые чудесные места инопланетного тела. Йосеф не знал, что случилось с его Хищником: раньше тот никогда при нем не разоблачался, даже спал в ладной своей униформе — но совершенно не собирался жаловаться. Раскрасневшись от восхищения, он вновь провел жадным взглядом по всему телу: от округлого живота с абсолютно нечеловеческими выемками по бокам — атавизм? жабры? часть системы газообмена? — до покатых плеч, сплошь изрезанных фактурными шрамами. Йосефу положительно необходим томограф. И ланцет. И общий сканер тела, хотя бы самый дешевый, какие продаются в прилетных забегаловках. О, и микроскоп, биохимический анализатор, может быть, еще набор обычных акупунктурных игл, чтобы проверить теорию о множестве ганглиев в хищнических телах, которые и позволяли им мгновенно реагировать на происходящее… Ягве, как же сильно ему хотелось посмотреть, из чего Млакх состоит.  Йосеф сжал зубы, чтобы удержаться от мягких восторженных звуков, так и рвущихся из груди. Вместо этого удобнее устроился на кровати, кулаками провел по бедрам, чтобы немного отвлечься, и едва смог услышать, как Млакх весело застрекотал. — Мож-чешь коснуться, — снисходительно произнес он — и Йосеф сам не заметил, как оказался сидящим полубоком на чужих коленях. Больше ни на что не обращая внимания, он с трудом разжал ладони — от давления ногтей на кожу осталось неприятное жжение — и легко, с почти религиозным восторгом положил их туда, где у человека находились бы ребра. Млакх был устроен по принципу насекомьего царства: жесткая оболочка, мягкое нутро — и Йосеф тяжко сглатывал, понимая, что от самого сосредоточения Млакха его отделяет всего ничего.  Раскрашенные участки шкуры, казалось, даже слегка отличались тактильно — или, скорее всего, это новые Йосефовы руки помогали ему ощущать больше. Невидимый глазу, но шершавый на ощупь шрам на боку, нежный провал возле солнечного сплетения, снисходительный взгляд на его макушку — Йосеф от всего происходящего пьянел быстро и бесповортно. Лучший подарок на Рош ха-Шана. Он дрожал бедрами, животом, не мог усидеть на месте и все касался, касался, касался. В один миг едва не стукнулся лбом, когда импульсивно наклонился к крепкому корпусу, желая то ли поцеловать небольшой участок шеи, то ли прижаться к нему ухом: кажется, под этим местом пульсировала живая хищническая кровь, и ее течение необходимо было услышать. Цойне, живой образчик инопланетной анатомии, добровольно отдающий себя в Йосефовы руки. Цойне-цойне-цойне. Когда он, слегка отошедший от безумного в своей силе восхищения, уже осмысленнее обхватил серые бока, потянулся за спину, его аккуратно перехватили за локти. Йосеф поднял мутный взволнованный взгляд, остановился на уровне чужого рта, влажных и чуть раскрытых клыков, и вновь вздохнул при виде мягко-розовой слизистой, которая пряталась за полупрозрачными перепонками. — Млакх, ты не представляешь, как я тебя исследовать хочу, — жалобно прошептал он, плотнее притираясь ногами к ногам. — Чтобы наживую, чтоб посмотреть, как ты работаешь, где у тебя сознание находится, как на раздражители тело твое реагирует, как… — Йосеф задохнулся воздухом, не успевая высказать все метущиеся в голове планы.  Млакх этот поток сознания прервал так же легко и просто, как и все, что он делал с человеком. Странно блестя маленькими своими глазами, он наклонился близко-близко, согнулся так, как не должен был даже сгибаться плотный его панцирь, и царапнул клыком по виску. — Не этого ты хочешь, идиот, — почти идеальным людским говором проскрежетал он, и ласковые ладони двинулись вверх, от локтей к плечам. Йосеф задрожал. Там, где Млакх его касался, мышцы плавились даже сквозь одежду. Первыми ослабли руки, обмякли напряженные плечи, потом словно сама по себе откинулась шея — когти вновь прошлись приятной щекоткой по самой холке, — и Йосеф постарался собраться хотя бы на секунду. В голову пробиралось какое-то чувство, что-то, о чем он забыл много лет назад или чего он вообще никогда не испытывал, может даже. — Ты серьезно? — сглотнул Йосеф насухую — и больше не смог сказать ничего: Млакх приподнял его за шкирку и устроил удобнее, вновь касаясь напрямую, кожа к коже, до слабого электрического разряда между ними. Хищник сомкнул клыки на его ухе в веселой поддевке и отстранился. Одна рука осталась у Йосефа под лопатками, а вторая передвинулась вперед, на грудь и вверх, до ворота и обнаженной шеи. Его опять повело, опасно накренило вбок, и Хищник легко поддержал за слабое плечо, чтобы затем, не прерывая движение, теплыми пальцами проскользнуть за край рубашки.  Одежда нагревалась от их общего тепла и постепенно начинала раздражать: Млакх тыльной стороной ладони прошелся по ребрам, но Йосеф даже не смог прочувствовать касание полностью, только осторожное давление, непривычное и приятное, Ягве Всевышний, какое приятное. Хищник был настолько большим, что Йосеф просто терялся в его тени, его инициативе и его ласке. Холку вновь сжали крепкой хваткой, заставив подтянуться вверх, выгнуть навстречу шею, и что-то острое резким перебором прошлось по внутренней стороне бедра, от колена до паха. У Йосефа словно отнялась голова. Он постарался прижаться ближе, ногами обхватить крепкий корпус, и растаял в его ровном нечувствительном тепле. Когти прошлись по волосам, трепля несчастный хвост, массируя голову — приятно, но как на это реагировать? В паху мягко разгоралось полузабытое уже, почти незнакомое чувство возбуждения. Йосеф дрожал, наполовину испуганный, наполовину пьяный, и только и мог что смотреть на Млакха. Хищник почти незаметно шевелил дредами, любопытный и спокойный, каким он был, наверное, только в первую их встречу, но его уверенность отчего-то не перенеслась на Йосефа.  Он с усилием поднял ватные от слабости руки, неловко прошелся по чужой шее, между осмиевыми кольцами, и большими пальцами надавил прямо под челюстью — и Млакх замер на долю секунды, словно захваченный врасплох. Йосеф заминку почуял и, не совсем понимая, что делает, повел ладони вверх. Обвел подбородок, пригладил щетинки вокруг глазниц и двинулся вверх, сквозь густую копну дред. Он уже Хищника трогал, и Млакх тоже полюбил Йосефа гладить, не впервые это с ними происходило — и все равно теперешние касания выходили совершенно другими. Незнакомыми. Грива под пальцами пульсировала живым сердцем. Йосеф наугад сжал пучок сильнее, накрутил на ладонь, легко потянул на себя; Млакх тут же зашипел, как сломанная бойлерная установка, и глаза его стали мутными и горячими. Красив. — Какой же ты красивый, — пробормотал Йосеф, не сдержавшись. Он притерся ближе, грудью к груди (раз уж дали карт-бланш, стоит им воспользоваться, верно?) и постарался незаметно приникнуть носом куда-то пониже окольцованной шеи. К дикому неудовольствию выяснилось, что Млакх ничем не пах. Вообще, словно старая буйволиная шкура, двадцать лет пролежавшая в библиотеке. Это было обидно и несправедливо, Йосеф чувствовал, что у него забрали одну из возможностей восхищаться собственным ангелом еще сильнее. Млакх очнулся от ступора, костяшками притерся к его загривку, и поощренный Йосеф вдруг чувствительно прикусил чужое плечо, выпутывая ладони из широких дред. Он вновь вскинул взгляд на Млакха, слишком размягченный для осознанных мыслей. Ладонь на его колене медленно двинулась вперед, подхватила Йосефа сзади, и уже через секунду он почти висел в воздухе, придерживаемый со всех сторон и когтями на шее, и крепкими бедрами, и огромной инопланетной ладонью. Йосеф казался себе таким маленьким, таким слабым по сравнению с огромным Млакхом, что было даже хорошо.  Млакх мягко щелкнул хелицерами перед самым его носом. Холку отпустили — Йосеф чуть не завалился назад, в последний момент смог вновь уцепиться за плечи, — и через секунду он почувствовал, как чужие пальцы аккуратно поддевают его рубашку. Спросил одними глазами: снять, нет? — но Хищнику, кажется, хотелось раздеть его самому.  — Уж-ше забыл, какие люд-си мягкие, — задумчиво прошипел Млакх, наклоняясь так, чтобы прикусить Йосефову шею всеми четырьмя клыками. Влажное дыхание оседало на кадыке, верхние хелицеры чувствительно давили под ушами, там, где было приятно, а потом он почувствовал язык… Одновременно с этим чужая ладонь наконец пробралась под одежду. Йосефа поскребли по ребрам, надавили под лопатки, прогнули в пояснице — и он, не умея сдерживаться, довольно и нежно выдохнул. Сейчас, разгоряченной спиной, чистой кожей чувствовались неровности Млакховой шкуры: когти явно оставляли царапины, они уже щипались, и мягкие подушечки пальцев жарко контрастировали с грубоватым, шершавым пястьем. Йосеф хотел поерзать, когда весь Млакх словно обрушился на него, но ничего не мог сделать: ноги его были все так же широко раскрыты, а на весу даже притереться хоть к чему-то было сложно. Клыки на шее вдруг пришли в движение, мелкой дрожью прошлись по всему горлу вверх, и сложно было не задохнуться, когда удивительно сильный язык прижался к его губам. Своего Йосеф не упустил, тут же расслабил сжатые челюсти, чтобы попробовать впустить Млакха в себя. Целоваться было откровенно неудобно: межхелицерные перепонки Хищника растягивались только до определенного предела, и невозможно было углубить поцелуй с созданием, не имеющим губ. И все равно Йосеф едва не застонал от восторга и только зажмурился, до чертиков обрадованный тем, что язык у Млакха все-таки есть. Хекова, удивительная инопланетная анатомия. Каким-то образом он оказался лежащим на спине, и кожа чувствительно проехалась по грубой ткани. Йосеф открыл глаза, беззвучно удивляясь, но быстро позабыл обо всем, увлеченный Млакхом. Тот навис над ним близко-близко, так, что можно было не напрягаясь прижаться ртом к надбровным дугам (и Йосеф сделал это с большим удовольствием). Хищник что-то рычал, перемежая свой язык с человеческими словами: «идиот», и «aleyrt», и «нежный», и опять совершенно по-особому мягкое «идиот». Ладони вновь оказались под одеждой, на груди, животе, под ребрами. Йосефа царапали горячими когтями чуть выше линии штанов, и он тогда непроизвольно вскидывал бедра.  Касания были чувственными и все же почти невинными. Впрочем, Йосеф уже чуть не дымился, так что, наверное, одних рук ему было достаточно. Человека никто не учил, как обращаться в постели с Хищниками, и потому он погрузился в то, что требовала душа: языком пройтись по клыкам, прижаться лбом к горячему подбородку, ухватиться за жгуты волос. Млакх довольно хрипел, и глаза его застились какой-то полупрозрачной пленкой, и ему было так очевидно приятно, что Йосеф плавился вслед. Он коротко и резко заскулил, когда цепкие когти вдруг опустились на его пах. Большой палец прошелся по члену, до приятной боли прижал головку привычным, умелым жестом — и Йосеф бы обязательно об этом подумал, если бы сейчас ему не было так хорошо. Остальные пальцы скользнули вниз, под мошонку и на задницу, надавили как-то особенно приятно. — Гелойбт гат, Млакх, дай хоть раздеться, — просипел Йосеф с зажмуренными глазами. Он притянул Хищника за шею, уткнулся лбом в теплое серое плечо и дрожал абсолютно непроизвольно и совершенно невежливо — но какая к хеку вежливость, когда кожа зудит не переставая? Млакх весело засипел: «Рано, aleyrt», — но все-таки сжалился над Йосефом, которому уже просто неприятно было находиться в собственной коже: горячо, и потно, и раздраженно, Всевышний Ягве, дай сил пережить такое… Когти пролезли под пояс сразу и со стороны паха, и, поддевшись, со стороны ягодиц. Незаметное движение — и одежда с коротким треском расползлась по швам. Йосеф все еще никуда не смотрел и потому только почувствовал, как что-то теплое, твердое, гладкое, влажное прижалось под мошонкой. Гладкое… Невесть откуда найдя в себе силы, он неудобно вывернул шею, чтобы мельком глянуть вниз и увидеть собственный член, раздраженно покрасневший, ласково зажатый между крепких пальцев, — пальцев, сейчас блестящих от чего-то, подозрительно напоминающего гибкую пластмассовую перчатку. Йосефу потребовалась пара секунд, чтобы осознать, как Млакх распорядился с вверенным ему браслетом, — и взглянул тогда Йосеф на Хищника с неподдельным и гневным возмущением. Млакх сначала прошелся по виску клыком, влажным от человеческой слюны, и только после заметил рожицу, которую Йосеф скорчил в праведном негодовании. Он от этого засипел совсем уж непристойно, развеселившись совершенно беспричинно, но даже не подумал убрать перчатку, сглаживающую остроту когтей. Вместо этого Хищник ласково Йосефа боднул, опустился ниже, вновь заслоняя обзор, — а дальше Йосеф и сам позабыл обо всем. Когти мягко царапнули по животу, бедрам, теплая ладонь тяжелым давлением прошлась по лобку, ероша короткие волоски и задевая основание члена. А потом ладонь обхватила его полностью, и большой палец удобно пристроился на яйцах, почти болезненно царапнув шовчик мошонки, — и Йосеф от всего этого заскулил во все горло. И прижался ближе, и обхватил Млакха всеми конечностями: ладони в черной гриве и ноги вокруг бедер. Он дрожал весь, от макушки до пяток, и благодарил Ягве за крепость хищнической шкуры, потому что от переизбытка чувств он вновь вцепился зубами в подставленное плечо и отцепляться не собирался. Пальцы на члене сжались сильнее, коготь неаккуратно поддел устье уретры, ребро другой ладони прошлось от мошонки до расщелины между ягодиц — и Йосеф с невиданной силой завалил Млакха на себя, кончая. Возбуждение выходило тяжелым беззвучным стоном и конвульсивно сжатыми пальцами, и всего было почти слишком много, гелойбт гат, слишком. — Азой дьер хека шлоган, Млакх, — пробормотал он на выдохе через минуту, не открывая глаз. — Чтоб тебя так черти драли, ангел мой. Хищник засипел позабавленно. Спустя несколько биений сердца он все-таки пошевелился, выдрал себя из цепкой Йосефовой хватки только для того, чтобы человека, распаренного и расслабленного, прикрыть одеялом. Тот послушно свернулся в клубок, уже чувствуя, как сытое удовольствие переплавляется в сонливость — в конце концов, Йосефу ведь так и не дали поспать нормально, — но не смог отпустить Млакха, не спросив его невнятно: — Ты меня в постель затащил по необходимости или по велению души?  Предложение было слишком длинным и сложным, так что для сохранения внутреннего баланса пришлось широко и приятно зевнуть. Глаза закрывались, даже не открывшись, и как же хотелось побыстрее заснуть, Ягве Всевышний. — Обе причины, — честно ответил Млакх. Он потянулся к человеческой макушке, чтобы отбить на ней веселый аналог стаккато, и тяжело поднялся с кровати. Йосеф еще успел заметить нервное подрагивание дред собственного защитника, прежде чем отключиться так же, как Млакх двумя часами ранее. Что-то в этом было.