Мошка, Картошка и Идиоты

Йосеф просыпался непривычно медленно. Усталые веки болели, щипало поясницу, плечи и ныли ноги — он словно вернулся лет на пять назад, в свою размеренную рабочую жизнь на зеленокрылой «Цикаде». Лениво вспомнилось, как на родной грузовой корабль только-только прибыла первая партия земных дуболомов. Йосеф сорвал спину, пытаясь разместить ненужных ему роботов хотя бы по-человечески, и все следующее утро честно верил, что умирает от переизбытка физической работы.  Это утро отличалось тем, что Йосефу — несмотря на усталые веки, больную спину и ломоту в коленях — было хорошо.  Приятно согретый плотным одеялом, он не спешил шевелиться, пока медленно восстанавливал себя в пространстве. Пульсирующее горячей болью бедро прижималось к животу, и руки до невозможного удобно обхватывали ковер, свернутый в подушку. Йосеф плавился от тихого животного удовольствия, как Тома, наверное, наслаждалась возможностью устроиться на теплом ЭТК-генераторе, — и отчего-то он не смог вспомнить, когда в последний раз позволял себе настолько откровенно нежиться. Может, и никогда. Сквозь светлый туман в голове пробились клыки, влажные от человеческой слюны, — очевидная причина Йосефовой неги. В груди непроизвольно потеплело каким-то ласковым чувством, и неудержимо захотелось улыбнуться.  Спустя долю секунды Йосеф избавился от наваждения, зажмурился — и от внезапности этого воспоминания проснулся окончательно. Бессознательное удовольствие пропало в тот же миг, и ноющие мышцы больше не приносили радости. Он замер от глубинного какого-то страха, потом понял, что на самом деле испугался одного воспоминания, — и вконец окаменел.  О таком думать нельзя.  Да, больше в его голове никого не было —  а кто был? — но это значило только то, что Йосеф начал вести чуть более осознанную жизнь. И теперь он абсолютно осознанно мог выявить темы, о которых нельзя было даже задумываться. Участие марсиан в «Хищническом вопросе», кровавая политика обеих планет, реестр межвидового взаимодействия — и Млакх. Точно, точно.  Йосеф зажмурился, распихивая мысли по дальним уголкам головы да по-детски надеясь только на то, что головная боль этим обманется, не станет обхватывать виски и затылок искусственным аналогом псионических кандалов. Йосеф знал, от каких материй ему становилось плохо, Йосеф ведь не дурак — совсем не дурак. Что-то вгрызлось в спину под разорванной рубашкой, и царапины тут же неприятно защипались. Вокруг защелкало, зашипело, зашевелилось — и Йосеф вздохнул, неохотно отпуская мутный страх от сердца. Хековы вы создания, милые мои. Даже пострадать по-человечески не позволите, подумал он с непривычным снисхождением к самому себе. Потом вздохнул, пошевелил лопатками, сгоняя Картошку с залечиваемой спины, и вытянул голые ноги, хмуро оглядывая пустую каюту. В голову он больше не пускал ни одной мысли, словно никогда думать и не умел. Где-то в районе груди все равно жгло желанием вновь вспомнить то, что произошло вчера, но Йосеф решительно запихнул эту жажду поглубже. Туда, к мысли о том, что семья от него отказалась, и к осознанию своей отвратительной природы. Поведение Млакха было достойно оказаться рядом с самыми странными фактами его жизни — и, кстати… Млакха нигде не было.  (Помедлив мгновение, Йосеф решил, что это все же хорошо. Лучшим вариантом было бы вообще ангела своего игнорировать до конца всей глупой Йосефовой жизни — то есть, по его примерным подсчетам, не дольше двух недель). (Две недели он может продержаться). Пустоту каюты вместо Млакха заполняли клубки, лениво шуршащие по неровному полу, сбитые в углу ковры и новая одежда, которую кто-то аккуратно сложил перед самым носом. В плотных штанах он узнал странные картофельные выкройки — что-то среднее между синим льном космодесантников и черной кожей Хищников — и вывернул голову, чтобы посмотреть на создателя нового своего обмундирования. Картошка тут же выползла из-под воротника, влажным движением прохолодила кожу. От скользкого касания внезапно прочистились мозги — и только сейчас он смог успокоиться настолько, чтобы действительно ощутить происходящее. Все это щелканье, шипение, шевеление — нервное, напряженное и беспокойное. Внутреннее чутье, вторя окружающему, заныло, отсчитывая минуты до начала чего-то.  Йосеф не был дураком, чтобы там ни говорили ни Млакх, ни воинственные марсиане, ни даже он сам. Возможно, трусоват, это правда, но не дурак. И именно поэтому он, легко игнорируя все ненужное, смирно откинул с себя колючее ковер-одеяло и поднялся на ватные ноги.  С недовольным лицом оделся в сине-черную, как у официантов, униформу (старую рубашку разорвали по спине, как пародию на больничный халат; также мелькала у Йосефа гадкая мысль о том, что вот ту кучу пожеванной ткани он еще вчера носил в качестве штанов). В брюках не хватало карманов, а рубашка провисала в плечах; впрочем, Йосеф был бы недоволен даже идеальным по размеру костюмом, одно только из-за неприятного этого ощущения новизны и неношенности.  Он, очевидно, любил стабильность и спокойствие. Действительно любил изношенный мягкий воротник рубашки и вытянутые колени форменных штанов. Светло-голубые полосы ткани, льнущие к бедрам, может, и выглядели на Йосефе красиво — как минимум, скрадывали кривизну слабых человеческих ног, уже давно отвыкших от планетарной силы тяжести, — но были до неприятного чуждыми. (А еще длинноватыми в лодыжках, но этот факт, конечно, был совершенно не при чем). Новая рубашка вообще рубашкой не была, и Йосеф какое-то время напряженно вспоминал, как можно обозвать что-то такое же до безумия пушистое, как… как талит двоюродной сестры Кохенов. Та в накидку укутывалась, как в одеяло, до самого носа, — и, если быть честным, это было приятное воспоминание, уютное и домашнее. Йосеф никому об этом не скажет.  Он остановился на том, что будет называть эту вещь кофтой. — Меня хоть узнаете? — скептически спросил он у взволнованных солнышек, заправив брюки в широкие командирские ботинки. Тома в ту же секунду прыгнула Йосефу на спину, пробежалась по лопаткам, плечам, ногам, с довольным цоканьем цепляясь за мелкие крючки на кофте — и вот для чего Картошка, кажется, их и предусмотрела. И хотя Йосеф искренне хотел остаться недовольным, радостно прижмуренным глазкам Томы он не мог противиться даже на Земле — что уж говорить про чужой картофельный корабль. «Сам дурак», — весело щелкнул клубочек где-то под локтем. И вот, Йосеф, фыркая, занял себя распихиванием по карманам необходимой мелочевки: полупустого пакета с запчастями для клубочков, ремонтного набора ТПР-17, полюбившегося крахмального ланцета и таких же зеленоватых перчаток, — когда из входной стены появился Хищник. — Семь-дцать минут, — деловито прорычал незнакомый намордник с пустыми черными глазницами и серыми кольцами на дредах. Йосеф послушно испугался и кивнул. Сердце тяжело проныло в ребрах, и он уже знал, что должен будет сделать. Оставшееся свободное время исчислялось минутами — конечно, Йосеф уже сделал все, что мог сделать в таких условиях, но еще пара дней ему бы не совершенно не помешала, эрликхе вретре, честное слово.  Что ж, в этот раз его хотя бы предупредили заранее, а не выкрали прямо с рабочего места.  Йосеф, собравшись, мутно оглянулся на Тому, Муху и пугливо застывшую Картошку: все трое выстроились в ряд, словно тоже что-то понимали. Он пожевал губу, вздохнул, хмыкнул, кивнул им — и уже через секунду вывалился из личной каюты, ежась от клубочковых коготков на плечах. Муха по дороге привычно хотел перебраться на голову. Йосеф привычно попытался его снять и от этого движения едва не потерял равновесие. Ох. Мышцы все еще были расслаблены после вчерашнего эксцесса. Даже шея слегка закидывалась назад, и веки непроизвольно закрывались — и, гелойбт гат, не было для того более неподходящего времени. Все же, посовещавшись со своим сердцем, он позволил себе не слишком по этому поводу жаловаться, пока целенаправленно шуршал ботинками в сторону мастерской. Муха все-таки залез на темечко, когтями вцепившись в уши, и Тома недовольно щелкнула его по одной из лапок. Йосеф вздохнул умиленно: шапито, солнышки мои, сущее шапито, — но так ничего и не сказал.  Неловко проскользнул в полутемную лабораторию с яркой лампой над верстаком. Тут тоже оставалось необходимое уборщику оборудование: и микрорез, и чудом уцелевшая фибра, и кое-как слепленный аналог расплавленного браслета, который пугал его тенденцией к самовозгоранию. Йосеф нервно распихал все оставшееся по неудобным новым карманам, и только после поднял взгляд на последнее свое создание, и цокнул совсем грустно. Может, все-таки не нужно? — Ну, — произнес он тихо, силой проталкивая слова сквозь сжатое горло, — пойдешь с нами, М-м… Мошка? Под столом зашевелились лапы, заблестела седая шерстка, и скоро наружу выполз тот, кого Йосеф с тяжелым сердцем окрестил Мошкой-19.2 — преемником несчастного, самого маленького клубочка Мошки-19.1. Йосеф болезненно сощурился и нахмурил лоб. Тома, ни разу не видевшая нового собрата, тут же спрыгнула с плеча на короткошерстный загривок, радостная, как мертвые на Судный день. Мошка, конечно же, незнакомку испугался и зарычал по-собачьи, но времени уже не осталось, чтобы их представить, как следует. — Тома, милая, не пугай маленького. Мошка, — неловко обратился он к созданию, опускаясь на колени, — я знаю, ты человеческий еще не совсем понимаешь. Поэтому слушай Тому, она тебя научит, как с людьми ладить.  Муху ты знаешь, Муха тебе объяснит, зачем ты здесь и что тебе делать… Все, теперь вперед, — пробормотал Йосеф суматошно, поднимаясь и разворачиваясь к выходу. Он малодушно не стал оборачиваться на мастерскую, которую видел, может быть, в последний раз. Мягкие лапы топали за спиной. Йосеф окольными путями пробирался на верхние этажи, к красновигвамной пустыне — подняться по лазу из Млакховых кают он все так же не мог без посторонней помощи, — и лишь пытался не думать о воссозданном из пепла клубочке. Он должен был догадаться. Еще только протягивая Картошке то, что осталось от Мошки-19.1, он должен был знать, что крахмальное создание создаст новый клубок по данному ей образцу. Это же, хек бы все это побрал, логично. Йосеф забыл, что Мошка-19.1 погиб, находясь в странной своей форме, покореженный чужеродной салатовой панацеей, огромный, шестилапый и растерянный.  Он заморгал, разгоняя ненужную влагу с глаз. Скрытыми коридорами подходя к центру корабля, Йосеф пытался не чувствовать себя монстром — и проигрывал. Он не думал, что у него получится. Он не должен был даже трогать прах, оставшийся от Мошки-19.1. Но новый клубочек — это не полная копия предыдущего: нету памяти, разума, Мошка-19.2 даже ходить учился заново. Йосеф создал зомби. Йосеф не знал. Он боялся свое солнышко, потому что не он его создал; его воспроизвела Картошка, сообразуясь со своим, инопланетным чувством правильного, и кто знает, какой уровень самосознания она прописала. Он любил всех своих клубочков, и он любил Мошку-19.2, неловкого, клыкастого, растерянного — и живого, цойне, живого, разве нужна иная причина для любви? Живое существо нельзя убивать, оно имеет на это право — но была ли у Йосефа, у маленького бесправного уборщика, достаточная власть и законное основание кого-то создать? Может, всю свою жизнь он нарушал законы мироздания, когда зажигал в этом мире новые, непрошеные огоньки сознания и позволял им гореть все ярче?.. Тома вырвалась вперед, весело щелкая. За ней неловко прошелестел седой Мошка, боком проходясь по Йосефову колену, кряжистый, как земной бульдог, и с такими же кривыми собачьими лапами. Йосеф бессознательно наклонился, чтобы успеть его погладить по крепкому паучьему брюшку. Потом обеспокоенно нахмурился, но понял, что Тома просто пытается Мошку втянуть в догонялки, и насилу успокоился. Муха спрыгнул вслед, тут же увязая в каменном песке. Йосеф поднял его за брюшко, вновь пересаживая к себе на плечи, и упрямо двинулся в обход чужих шатров. И об этом он думать не будет тоже. Участие марсиан в «Хищническом вопросе», кровавая политика обеих планет, реестр межвидового взаимодействия, вчерашний Млакх и ужасная тайна создания Мошки-19.2 — вот закрытый перечень запрещенных мыслей. Дополнять по необходимости, не трогать без причины. В своей норе он быстро принял душ, сгрыз батончик, любезно предложенный Картошкой, мимоходом кинул в поясную сумку жменю камешков-гранат из вскрытого клубками куба и почти бегом выскользнул назад, в открытый мир, отряхивая мокрые волосы. Его ленивым оскалом встретил марсианский андроид. — Пошли, — сказал робот спокойным механическим голосом, лысый и не по-человечески опасный. Йосеф тут же подобрался, оскалившись, и одним движением пальцев собрал вокруг себя своих солнышек. Тома и Муха оказались на плечах. Растерянный Мошка от переизбытка чувств цапнул его за голень, не в силах тоже забраться наверх, и остался в ногах. Искусственный космодесантник уже уходил — видимо, ему не дали никаких дополнительных приказов относительно бедного земного уборщика, — и Йосеф поспешил за ним, не думая ни о чем, но обеспокоившись сразу всем происходящим. *** Маленький картофельный корабль крепился к внешней обшивке большого картофельного корабля, как горошины крепятся к оболочке горохового плода. Йосефу пришлось закинуть голову, чтобы рассмотреть целую линию суденышек, раскинутых по потолку отсека аварийной эвакуации. Поскольку Йосеф не собирался удивляться тому, что он на самом деле знает, где находится отсек аварийной эвакуации, он решил, что не имеет права также удивляться кораблям, растущим по принципам растений семейства бобовых. В короткой и безрадостной человеческой жизни нужно уметь находить компромиссы. — Картошка, пойдешь с нами? — спросил он куда-то в гулкую и светлую пустоту.  Андроид медленно поднимался на хищническом аналоге элеватора. Элеватор был простой лестницей, едва различимой среди бесцветно-желтоватых стен, которая неизвестным образом перетекала своими ступеньками из одного положения в другое, — вещь интересная, но слегка бессмысленная с утилитарной точки зрения. В ладонь ткнулся прохладный щупик. Йосеф инстинктивно сжал пальцы, и Картошка тут же вытекла из его хватки, оставив после себя очередной брикетик чего-то невкусного, но съестного. Йосеф умиленно фыркнул, покачал головой и вздохнул. В душе, намыливая и без того чистую голову, он подумывал спрятаться вместе со всеми солнышками так, чтобы его никто не смог найти. И он действительно мог скрыться от Хищников на их собственном корабле, Йосеф это знал, — но для того пришлось бы закопаться настолько глубоко, что даже он сам не смог бы после себя обнаружить. Это было бы нехорошо. Придется идти. Идти без Картошки, с новорожденным клубочком и двумя дурачками, умными ровно настолько, чтобы игнорировать прямые приказы начальства.  Из средств самозащиты у него были невидимые человеческому взгляду Детки и самовоспламеняющийся браслет — и, кажется, Йосефу стоит пересмотреть риски быть спрятанным в двигательном отсеке огромной картошки… — Золотце, одного тебя ждем! — прокричал обернувшийся андроид голосом сконнекченного с ним псионика. Йосеф оскорбленно поджал губы и, помешкав еще пару мгновений, взялся за движущуюся ступеньку элеватора. Клубочки, даже неумело двигающийся Мошка, уже убежали вперед, цепляясь когтями за неровную стену, и явно не испытывали при этом никаких моральных терзаний. Человек грустно взглянул вслед собственным созданиям. Бездумное удовольствие, с которым он проснулся почти «семь-дцать» минут назад, все же растворилось в мешанине мыслей, и остро захотелось вздохнуть: иногда Йосеф завидовал своим солнышкам, как никому иному. *** В человеческом угле малого разведывательного корабля командир медленно моргнул и отвесил тяжелый подзатыльник. — Ай, — обиженно сказал Шпигель, уже виновато вылезая из коннекта с ТИРС-1809/15. — Ты чего? Сидящий по правую руку Платон посмотрел на командира, медленно моргнул — и тоже ударил псионика по самому темечку. Шпигель почувствовал, как проминаются кости черепа — ну и тяжелая же у тебя рука, сволочь, — и решил обидеться окончательно. — Платон, а ты куда? Господа, я буду жаловаться… — в подтверждение своих слов он помахал рукой куда-то вверх, намекая на вышестоящие инстанции. Командир перевел взгляд со спины яутжа, маячившего в глубине отсека, на самого Шпигеля, сплюнул — и Шпигель удивительно точно расшифровал угрозу в том, как офицерская слюна растеклась по мутному серому полу. Ух ты. Давненько ему не поступало предложений личной кровавой расправы. — Я надеюсь, псионик, что ты будешь достаточно разумен, чтобы не коннектиться даже с мультиваркой до прямого моего приказа, — добродушно поделился командир и, потянувшись, ласково прошелся по его предплечьям, сейчас свободным от псионических удавок. Шпигель сначала хотел возмутиться, что их гражданскому золотцу действительно следовало напомнить, чтобы он поторапливался, но не стал этого делать.  Угрозу он понял ясно и четко. — Вот и молодец, — уже спокойнее отозвался командир.