Мошка, Картошка и Идиоты

Йосеф смотрел на Млакха. Хищник на корточках устроился напротив, перед табуретом. Кончиками когтей он держал маску, хмурил редкие щетинки бровей и смотрел в ответ — спокойно и как-то очень задумчиво. Глазницы собачьего намордника без какой-либо системы начинали искриться приятным голубым светом, и несчастная Йосефова голова пульсировала в такт. Наконец, не выдержав подобного издевательства над бедным человеком, Йосеф кое-как сполз со стула. Млакх зашевелил челюстью, почесал клыки друг о друга приятным красивым жестом, напоминающим о хватке хищных растений, и коротко позвал: — Khgralt. Йосеф тут же, в одно мгновение и с огромным облегчением оказался у своего защитника под боком. Млакх сел нормально, привычно перетащил человека на бедро и даже пророкотал что-то нежное, когда к нему привалились всем телом. Тихо вздыхающий Йосеф спрятал гудящий лоб на груди, а пальцами уцепился за края прорехи на костюме и совсем измотанно прижался к крепкой коже. Нужно было, пользуясь случаем, Млакха расспросить: где был он, а где был Йосеф в эти два дня, сколько непоправимого успело случиться и насколько они оба в этом непоправимом замешаны. Но темнота в подсобке разгонялась единственной лампочкой, тусклой от недостаточной мощности генератора и общей запущенности Калипсо, а легкая прохлада, остужавшая кожу после сложной операции, вызывала еще большую сонливость. В общем, Йосеф даже думать ни о чем не хотел — что уж говорить про допрос единственного приятного человека в своей компании. Серьезных сдвигов в сознании он не заметил: внезапная любовь к марсианам не проснулась, не утихло желание забиться куда-нибудь на ближайшие сорок часов, и даже память не вернулась — ни про странные эти два дня, ни про то, о чем он забыл раньше. Правда, зрение окончательно перестало сбоить, перестроилось на какой-то дурной широкоформатный размер. Наверняка изменилось и что-то менее заметное: Шпигель в процессе выложился на полную, а потому в конце экзекуции выглядел не краше Йосефа. У псионика от усталости совсем испортился характер. На почти вежливый вопрос о том, чего стоит ждать от бессмысленных манипуляций, он ответил таким монологом, за который, услышь его только бабушка Това, уже готовился бы рапорт о несоответствии занимаемой должности. Краткое содержание речи сводилось к тому, что скромное капральское жалованье не обязывает Шпигеля становиться феей-крестной каждому изнеженному гражданскому, что за безвозмездную помощь он заслуживает хотя бы «спасибо», а Йосефу стоит слушать внимательнее, когда ему говорят о полной защищенности собственных мозгов: «Если никто не может над тобой управление перехватить, значит, — тут следовало некоторое количество нецензурных выражений, выражающих общее сомнение в разумности окружающих Шпигеля лиц, — значит, не может никто, включая меня». Млакх в это время сипел, щелкал и тихо клекотал — в общем, веселился, подло и абсолютно невежливо. Он не пошевелился вмешаться даже тогда, когда Йосеф по глупости отметил, что никаких изменений в себе не чувствует. Псионик, забывая улыбаться, гневно шипел: он пригладил все последствия, до которых смог дотянуться. А если Йосеф так уверен, что марсиане могут по щелчку пальцев отредактировать сознание, десятки лет корежимое под пытками, то Шпигель хоть сейчас безвозмездно выдаст ему учебник по анатомии и билет на ту свалку, на которой когда-то нашли Платона — и пусть Йосефа подбирает какой-нибудь другой меценат, готовый за просто так возиться с идиотом. Йосеф, измотанный не меньше, на грубые слова предсказуемо обиделся. Чуть менее предсказуемо он псионика поблагодарил — на извинения моральных сил уже не хватило, — и даже сдержал едкую ремарку о том, что в последнее время пытки над ним производились только по инициативе бравых космодесантников Марса. Подумав же, он и вовсе рассеянно улыбнулся. Во-первых, Шпигель наконец перестал прятать свою отвратительную натуру, что принесло чуть-чуть низкое, немного лицемерное, но до невозможности приятное удовольствие от подтверждения: псионик все-таки человек, а не улыбающаяся двоедушная кукла. Во-вторых, идея оказаться единственным хозяином в собственной голове наконец дошла до Йосефа во всем своем великолепии. Шпигель в ответ на неискреннюю благодарность мгновенно, без всякого перехода между эмоциями, оскалился радостно, трижды успел вновь обозваться «золотцем» и только после этого позволил заглянувшему к ним Платону отконвоировать себя наружу. Красавица Тома щелкнула что-то возмущенное под самым ухом — Йосеф от внезапности клюнул носом, вздрогнул и с ленивым шевелением вынырнул из теплой незаметной дремоты, уже неизвестно сколько длящейся.  Кто бы знал, что мысли о псиониках могут вгонять в такой приятный сон. — Спать хочу, — лениво поделился он с Млакхом важнейшей информацией. — Кровать в берлоге еще осталась? За это время Йосеф успел откровенно разнежиться: кажется, внутри размякли даже кости, и наконец расслабилась уставшая шея, — так что на фоне общего довольства он не отказал себе и в абсолютно человеческом желании зевнуть. Млакх щелкнул укоризненно, сомневаясь в Йосефовой честности, но все-таки встал сам и утянул за собой человека. Йосеф, может, действительно успел выспаться, но не собирался в этом признаваться. Сонливость он стряхнул  уже не совсем по-человечески легко, обошел подсобку, собирая последнее неприбранное оборудование, и сам потянул Хищника на выход. Медотсек слепил новые глаза до слез. В дальнем углу, напротив мутного медицинского гроба, склонился командир — высился темным неаккуратным пятном посреди вычищенной клубками палаты. Пробитая голова блестела черной наклепкой, которая удивительно красиво гармонировала с синей униформой, уже изрядно подкопченной временем.  Йосеф спросонок даже залюбовался. Потом, конечно, заметил вопиющее отсутствие ног, безмолвного Мошку, сплавленного с пугалом в единое любопытное существо, вместо офицерского собеседника, и очарование момента пропало безвозвратно. — Мошка, прячьтесь, Всевышним вас прошу, — прошипел он уже на полпути к выходу, подслеповато моргая. Перед самой дверью его перехватил Млакх — обидно, за горловину костюма, как домашнего щенка, — и заставил остановиться. Йосеф слезящимися глазами попытался передать ему всю низость такого бесчестного поступка, но Хищника, к удивлению, поддержало пугало, а затем и Мошка гавкнул с явным призывом не торопиться. Перед лицом массированной атаки Йосеф вынужден был утишить свое возмущение, но радости ему это не принесло. — Твой зоопарк храбрее тебя, гражданский, — командир лениво выпрямился, наконец переставая разглядывать очередную сдвоенную конструкцию (кодовое название — «Мошка-19.2.1 в полной сцепке с безномерным пугалом»), и обратил свое опасное внимание на обиженного Йосефа. — Этого ты уже здесь сделал? — Он сам себя сделал, — неохотно отозвался мужчина. — Это Мошка и то пугало, из которого вы меня достали. Они… подружились. Абсолютно серое, безэмоциональное лицо офицера скривило брови во что-то невообразимое — смесь изумления, недоверия и едкого неприятного ехидства. Йосеф такую реакцию предвидел, а потому поспешил оправдаться: — Пугало тогда проглотило только меня, а Мошку из-за специфики его… — Млакх, стоящий за спиной, незаметно, но очень недовольно надавил на ссадины, оставшиеся от его же когтей, и Йосеф послушно проглотил слова о подробностях создания клубка, — в общем, с Мошкой он сконнектился. Мошка… системен, понимаешь? В нем есть внутренняя организация, которой так не хватает пугалам, и этот экземпляр вцепился в клубка, как в спасательный круг, и сам себя воссоздал по его образу — уже не пугало, но далеко не андроид. Людскую речь понимает, на живых не кидается — но совсем перестал говорить, нар клейн. На последних своих словах мужчина подумал, что, наверное, слишком нежно говорит о приоритетном враге рода человеческого и хищнического, и оперативно замолчал. Никто не напрягся — только Мошка вяло щелкнул гипертрофированными клыками, — но все равно следовало быть осмотрительней. Что-то он непозволительно расслабился. Неужели все-таки стал марсианам больше доверять? Командир, не моргая, осмотрел напряженного Йосефа, Млакха, оглянулся на Мошку со своим близнецом — клубочек принялся неторопливо вытирать и без того чистое стекло, пугало сопротивлялось, но в меру, — а после сплюнул, кажется, совсем незаинтересованно. — Такое можно со всеми пугалами провернуть? — только и спросил он, щелкнув пугало по нежно-розовому овалу лица. Уже не такое несчастное создание, от которого на виду осталась одна безволосая и почти человеческая голова, рассерженно зашипело, но бросаться действительно не стало. Йосеф быстренько вывернул локоть и перехватил Млакха за жесткое запястье — все, все он понимает, нечего членовредительством заниматься сверх необходимого — и, вздохнув, пожелал себе не запутаться во всем объеме лжи и недоговорок. — Не думаю, — клубок вытянул свою неестественно длинную шею, глянул из-за плеча офицера, и Йосеф многозначительно ему шикнул. — Мошка — результат сочетания великих случайностей, его практически невозможно дублировать. А коннектиться с другими пугалами не даст его… друг. — И это все равно не выход, — миролюбиво согласился с ним офицер и добавил непонятное: — Не решает проблемы… А впрочем, уже не моя головная боль. Пошли, гражданский. Проведу. Млакх позади согласно щелкнул, а потом, склонившись, мандибулами аккуратно растрепал и без того неряшливый хвостик. Йосеф мигом растаял, и возражений у него не нашлось. *** Клубки резво расползались по стенам. Тома шелестела по потолку прямо над Млакхом и наверняка скидывала ему на загривок кучи подымаемой пыли; Хищник периодически на нее отвлекался, лениво рявкал спуститься, но упрямое, как сам Йосеф, солнышко даже не обращало на него внимания.  Мошку и пугало недобрый Йосеф заставил отлипнуть друг от друга еще перед выходом из медотсека: низкая, но необычайно тяжелая герметичная дверь с древней ригельной системой блокираторов непроизвольно навевала мысли о дополнительной защите, — и сейчас они, по-правильному взволнованные, скользили по бокам в полной боевой готовности. А Муха… Муха был Мухой. — Гражданский, на кой хер тебе мешалка? — отвлекаясь от тихого напряженного разговора с Млакхом, оборачивался командир. Йосеф, не настроенный объяснять все тонкости взаимодействия клубков с найденным мусором, отвечал коротко: — Мне — ни на кой. Муха-4.56, не видя в своем поведении ничего предосудительного, только довольно щелкал, придерживая на спине портативную мешалку — погнутую, почти насквозь проеденную ржавчиной, зато по размерам втрое превосходящую клубка. Йосеф же шел позади, напропалую пользуясь законной возможностью любоваться золотыми кольцами на дредах, крепкой спиной и легкими хищными движениями своего защитника. На фоне Млакха даже командир шумел непростительно громко — впрочем, тот пока и не пытался скрываться. Офицер с Млакхом тихо переговаривались, в порядке исключения — на человеческом. Йосеф выхватывал из общего диалога отдельные слова: «Khgreikt», «эвакуация» и «потери мирного населения» со стороны командира, «тяжесть создания Гнезда», «ритуал ухаживания» и «khrougha'lo»,  которые скрежетал в ответ Хищник, — но больше прочего занимала легкость, с которой Млакх выговаривал слова чуждого ему языка. В нем уже почти оформилось подозрение, что их с Млакхом лингвистические достижения как-то связаны. Йосеф, несмотря на собственное легкомыслие в некоторых вопросах, давно заметил, что Млакх с ним все чаще начал говорить по-своему, по-хищнически, даже не прибегая к помощи встроенного переводчика. Странным было то, что Йосеф иностранные — иновидовые? — слова воспринимал так же просто, как и родной английский, и только осознанное усилие помогало ему увидеть несоответствие. А Млакх, между прочим, только что рявкнул командиру немножко старомодное, но вполне человеческое «поддержание видового разнообразия!» без каких-либо присвистов, шипения и щелканья. Это наверняка связано с ритуалом харанта, решил для себя Йосеф. Нужно не забыть расспросить об этом поподробнее. Их боевая когорта тем временем остановилась, дойдя до конца широкого укрепленного коридора. Йосеф любопытно выглянул из-за спины, заинтересовавшись внезапным молчанием своей группы сопровождения, и только поднял брови, увидев плотную светло-салатовую стенку, вставшую у них на пути.  Сущность препятствия выяснилась в тот же миг, когда по всей его площади прошлась почти незаметная волна и из самого потолка вырос тонкий щуп. Щупик потянулся в сторону Томы, и солнышко, довольно заклекотав, ринулось ему на встречу. — Картошка! — почти так же радостно поприветствовал Йосеф старую подругу. Картошка вновь расплылась сытой пульсацией, а на мужчину обернулись уже все — до последней растерянной мордочки. — Что? — невольно спросил он с чуть поубавившимся энтузиазмом. Млакх прищурился как-то особенно ласково — немного снисходительно, немного позабавленно — и в три бесшумных шага оказался рядом. — Молчи и прячься, — он быстрым цокотом когтей настроил свой наплечный наруч. Тот раскрылся с приятным треском и — Йосеф удивился до невозможности — успел его просканировать едва ли за сотую долю секунды.  Новые (или лучше сказать, разблокированные?) глаза позволили Йосефу зафиксировать краткий сигнал сканера и даже, кажется, увидеть инфракрасный пучок света, исходящий из инопланетного аналога ПЗС-матрицы. Пока он удивлялся собственным новоприобретенным суперспособностям и решал, не почудилось ли это ему, Млакх успел легонько щелкнуть его по лбу и возвратиться к серому командиру, словно ничего и не было. Офицер весело сплюнул, глядя на их танцы, но отчего-то решил внимания на этом не акцентировать. — Гражданский, пугал там до холеры, — только и сказал он, задумчиво оборачиваясь к заслонке из Картошки. — Поэтому правда, прячься и молчи. Йосеф независимо дернул плечом. Тома, не дожидаясь остальных, уже нырнула через картофельную заслонку и выщелкивала с той стороны что-то нетерпеливое. Млакх фыркнул, проскальзывая вслед, командир исчез почти незаметно, и вскоре Йосеф остался в гордом одиночестве. Он оглянулся, на всякий случай запоминая путь до медотсека, быстренько стянул на пальцы браслет управления и незаметно перетянул всех клубочков и одно пугало на недлинный поводок. Готов. В конце концов, не путаться под ногами смертоносных машин можно по-разному — было бы желание. Снаружи было тихо, темно и как-то пустынно. Сразу за выходом на Йосефа спрыгнуло только обиженное пугало, которое попыталось заставить человека снять поводок с вольного сына Калипсо по-хорошему. По-хорошему Йосеф не согласился, скинул с плеч сорок килограмм проводов и потянул обоих по коридору. Картошка осталась далеко позади, и никто в пределах видимости не появлялся, хотя Йосеф и чувствовал пульсацию клубков поблизости. Они с пугалом долгие десять минут вынуждены были идти в полной тишине, и вот, когда мужчина уже подумывал окликнуть хоть кого-нибудь, его вдруг ласково подпихнули в спину острыми когтями — наверняка, Млакх, и наверняка объявился Хищник только ради того, чтобы не дать натворить чего-нибудь глупого. За следующие десять минут Йосеф, набравшийся терпения, успел выйти из каких-то совершенно технических коридоров в более-менее обжитое пространство: через каждые два поворота встречались смятые коробки автоматов — где распотрошенные, а где и вполне рабочие, со всякой несъедобной мелочевкой по десять центов за штуку, — а вскоре начались и тоненькие жестяные входы в малосемейки.  Йосеф вертел головой, радостно встречая знакомые места. Вот где-то тут, за корпусом 17-23, можно было через забытую подвальную дверь вылезть на задворки сборочной станции — там местные техники позволяли студенту Йосефу занимать один из старых верстаков. А если пройти чуть дальше, до Синезнаменной, можно было воспользоваться своим статусом практиканта и зайти через страшный служебный КПП прямо на завод, полюбоваться бескрайними конвейерами. Йосеф даже не сразу заметил разницу между своими воспоминаниями и текущей реальностью: если опустить опасно мигающий свет, так грязные узкие коридоры и хронически неработающие пешеходные линии ничем не отличались от привычных картин ночного Калипсо.  Он окончательно погрузился в легкую меланхолию: вспоминались и собственные изматывающие вторые смены один на один с самоходками, и первые шаги Мухи-4.1. (да, четвертую линейку Йосеф создал на последнем году практики, как он только мог об этом забыть?), и холодная красота контролеров АРС восьмого разряда — те при работе экипировались легчайшими СИЗами из блэкаута, а потому под сенью ярко освещенных складов выглядели как маленькие черные дыры — как вороны, вместо веток облюбовавшие промышленные леса.  Люди почему-то не вспоминались — разве что мрачный интендант Мартенс, вечно ругавшийся сытым добродушным матом, — и, если быть откровенным, Йосефу не по кому было здесь скорбеть. Воспоминания о желтом измятом черепе в руках все еще пускали дрожь по коже, не давали забыть о бесчеловечной ярости Марса — но, эрликхе вретре, он боялся скорее того, что беспощадные создания, растерзавшие собственный спутник, могут сделать с ним — маленьким уборщиком, абсолютно беззащитным перед ликом целой метрополии.  На остальное человечество ему... плевать ему было на всех, если говорить честно. Понимать то, насколько низко Йосеф пал в своем моральном разложении, было, вне всяких сомнений, больно и стыдно. С другой стороны, думал мужчина, он всегда был таким, с самого начала учебы на далекой от родной Земли Калипсо. Вся разница в том, что сейчас Йосеф готов принять на себя ответственность за подобную ничтожность, недостойную сознательного человека. Наверное. «Остается надеяться, что следующей находкой не станет тело Мартенса, — подумал он с каким-то мрачным весельем и все же боязливо втянул голову в плечи. — Не могли же марсиане здесь общую могилу устроить для всех калипсиан». Верить в такое развитие событий очень не хотелось. За все время, проведенное на спутнике, Йосеф и встретил-то единственный череп — как сказал Шпигель, может, действительно лабораторный. Его, конечно, и таскали-то только служебными переходами, тоннелями и складами — в таких помещениях люди не задерживались по собственной воле. Это могло значить, что все приятные сюрпризы еще впереди — вот, где-нибудь здесь, в жилом секторе или чуть дальше, на Синезнаменной; отсутствие многочисленных остатков объяснялось бы и предварительной эвакуацией мирного населения — или хотя бы вывозом останков. А еще поспособствовать чистке могли пугала: вечно голодным созданиям искренне все равно, чем набивать нутро. Под самым потолком ему почудился шорох — и без того взвинченный Йосеф чуть не зашипел, отскочил на привязанное подле пугало. Пугало зашипело в ответ, нервно хлестнуло под коленями и, наверное, выматерилось как-то по-своему, особенно недовольно. Шорох повторился чуть ближе, и Йосеф, едва удержавшись на ногах, незамедлительно задрал голову вверх: на асфальтобетонных плитах свода что-то шевелилось. На краткую секунду ему почудилось, что вот на этом все и закончится: пришел последний час, и мертвые восстают из шеола, чтобы получить подлежащее им. Чепуха, трок умцин, Ягве всеблагой, никто из мертвых воскреснуть не может, не буквально же — как Мартенс, не имевший веры ни во что, мог сейчас появиться перед ним? не могут же инженеры, имен которых он даже не помнит, явиться перед ним в своей пугающей черной униформе? — а все же губы уже складывались в беззвучную молитву. В усилившемся шелесте ему чудились человеческие слова, смутный образ того Йосефа, который исчез навсегда — настоящего Йосефа, еще не испорченного вмешательством в хрупкое человеческое сознание. Перед глазами совершенно незаметно появились чужие силуэты: сначала в воздухе прорисовалась густая красивая грива, рядом пристроился заштопанный затылок командира. Из ниоткуда вынырнули и прячущиеся клубки: розовая Тома с прожженной спинкой, серый от пыли Муха с мешалкой наперевес и огромный Мошка — вытянутая шея, хрупкие паучьи ноги и корпус, больше похожий на пугаловский. Темноте вверху надоело бессмысленно клубиться, и она, поддерживаемая человеческими голосами, начала расползаться. Йосеф конвульсивно дернулся к карманам, забывая о том, что никаких оберегов не найдет, охнул и зажмурился, уговаривая себя перестать верить во всякий вздор на старости-то лет. В этом очень помогло пугало, которое выдало ему совсем неласковый подзатыльник и высказало длинным неестественным хрипом, что оно думает о таком трусливом хозяине. Йосеф аккуратно приоткрыл один глаз — и тут же схватился за сердце: на потолке, перед Млакхом, из жестяных дверей в многолюдные когда-то квартиры — отовсюду к ним лениво сползались пугала. Увидев нечеловеческие лица — у кого беззубые, у кого с вытекшим из впадин глазами, а у кого и полное отсутствие какой-либо морды, — Йосеф почувствовал, как у него явственно отлегло от сердца. — Слава всевышнему, — сказал он с невозможным облегчением в голосе. Тома, обернувшись, посмотрела на него, как на идиота. – Я бы на тебя посмотрел, родная, если б тут сейчас интендант Мартенс решил перед нами воскреснуть, – отмахнулся Йосеф.