Больше, чем можно

О, Джинни, видимо, ты никогда меня не любила. Никогда не любила видимо. Как я мог не заметить правды, не оглянуться на нее, проходя каждый раз мимо, ведь что-то било меня, как ладонью, в спину: «Дыши, Юджин. Открой глаза». Нет, нет, Родная, ты просто рисовала очередную картину, а теперь закончила ее и убрала к стопке ненужных скетчей, на которые ты посмотришь потом оценивающим взглядом, выявляя ошибки. Я стал твоим чертовым опытом. Она набивала на мне руку. Джинни, зачем, почему Ты не предупредила меня, что я не больше холста, который можно залить красками так, как тебе хочется? Почему я не стал кистью — помощницей, что всюду бы следовала Твоей руке (тонкой, прозрачной руке — но в то же время уверенной и несломимой)? Я не хотел, никогда не хотел, чтобы Ты превращалась в «одну из». Я никогда не был художником. Я всегда созерцал. (Повторяюсь?) Готов был вечно любоваться Тобой. (Нет, Ты знаешь, что я лукавлю: я бы тоже перелистывал только твои портреты (иконы), но не Тебя саму)… Я и продолжаю это делать — даже сейчас. Даже сейчас, представляешь? Если бы ты представила… Что ты думала обо Мне? Что Ты хотела увидеть? И что увидела? Глупого, непонимавшего и непонявшего тебя человека? Или Твоего…