Ёсць боль затоенай тугі У кволым паху звялых кветак, Нібы ў канання час благі Ім родны марыцца палетак. Нібы шчэ вераць — вось дыхне Паветра хваляю гаючай І з хаты верне іх вясне, І знаюць — згуба немінуча. Людская жорсткая рука Іх, далікатных, ў поўным квету, Там, дзе прастор, палі, рака, Сабрала рупна да букету. І на маім стале зямлі Краса, найвысшая аздоба, Яны цвілі і адцвілі — І тайнай іх была жалоба. Ў самотнасць невясёлых дзён Яны ўвівалі летуценні І згадкі лёгкія, як сон, Аб сонцы радасным праменні. І раніц звонкіх галасы, І чуласць ветру незвычайна, І хараство густой расы Прачыстай уладалі тайнай. І не дазнаў ніхто б яе, Калі б не гэты пах смяротны, Што дымам кадзіва ўстае Такі тужлівы і маркотны...
"Смяротны пах", Уладзімір Жылка
***
Неровный стук дождя по стеклу убаюкивал, a серый свет из затянутого пеленой воды окна разбавляло жёлтое тепло электрической лампы под абажуром. Они сидели в библиотеке, в уголке, обустроенном специально для чтения. Эсми не хотела проводить все время в постели, прозябая без дела и лишь упиваясь своим несчастьем. И всё же слабость подкосила её, и она полулежала на диване, прислонённому к книжному шкафу, облокотившись на маленькую подушку. — Который час? — Эсми оторвала взгляд от страницы, которую перечитывала в четвёртый раз и всё никак не могла перевернуть. — Вы в порядке? — обеспокоенно поднял голову Карлайл, читавший что-то своё, сидя рядом в кресле. — Конечно, к чему вы клоните? — миссис Эвенсон с беспечностью в голосе пожала плечами, поправляя одеяло, укрывавшее ноги, так и норовившее сползти. — Вы задали мне один и тот же вопрос трижды за прошедшие пять минут, — заметил Карлайл на удивление спокойным тоном и закрыл книгу, заложив палец между страницами. — Мне просто скучно, — отмахнулась Эсми, как будто в её поведении не было ничего странного. Лицо доктора приняло скептическое выражение, хотя голос оставался ровным. — И который час был, когда вы в прошлый раз задавали этот вопрос? — вздоха мужчина сдержать не смог. Миссис Эвенсон цокнула с досадой языком и уставилась на подлокотник дивана. Несколько секунд она изучала взглядом обивку и, попытавшись заговорить, замялась, понимая, что её ответ прозвучит неубедительно. Надежда на то, что он всплывёт сам, едва она попытается что-то сказать, угасла мгновенно, не успев разгореться. — Половина шестого, — своим успокоительным тоном ответил ей Карлайл. Эсми повела плечом и захлопнула книгу, поворачивая голову к окну. Доктор Каллен насторожился, не ожидая такой реакции. За все эти месяцы женщина так и не смогла открыться перед ним полностью, многое в её душе оставалось недоступно даже для проницательности Карлайла, и он почти не представлял, чего ждать: рыданий, тихого разочарования, истеричного смеха? Эсми сохраняла каменное выражение лица, замерев, подобно статуе — Карлайл даже на секунду согласился с подобным сравнением. До первого вдоха, заставившего корсаж её нового платья приподняться. Эсми чувствовала, как горит кожа под мягким взглядом доктора, но нарочито его не замечала. В том, как он смотрел, не было вожделения — только любование. И сожаление, о причинах которого Эсми могла только строить догадки. Жёлтый свет лампы лежал на её лице, мешаясь с розовым румянцем, и скользил по плавной шее, сквозь бледную кожу которой проступали голубоватые вены. Припасть к пульсирующей жилке губами, целуя, было бы в тысячу раз прекраснее, чем ощутить во рту вкус крови. Едва он подумал об этом — как горло обожгло жаждой, немыслимо яркой, какой Карлайл не испытывал уже давно, казалось, с самого перерождения. Вампир задержал дыхание, совладав с собой. Теперь он понял своего сына, который считал присутствие Эсми пыткой. Но даже если мыло пахнет вкуснее вашего завтрака, это ещё не значит, что оно перестало быть несъедобным. За многие годы существования Карлайл не придумал для своих предпочтений определения точнее. Хотя вряд ли кто-то не питается мылом по этическим соображениям. Доктор Каллен усмехнулся своим мыслям. Эсми, уловив перемену настроения мужчины и приняв усмешку на свой счёт, опустила взгляд в пол, и золотистый свет запутался в её неопрятно забранных наверх волосах: тяжело было справиться с ними её непослушными пальцами. Карлайл в который раз пожалел, что не держал горничную: для него, родившегося в семье простолюдина и прожившего столетия в полном одиночестве, это было странно, для Эдварда, на взгляд его опекуна, — вредно. Хотя за домами Калленов в разных концах страны в отсутствие хозяев всегда кто-то следил, служба этих людей заканчивалась с новым переездом. Но нельзя было даже представить, как доктор Каллен помогает Эсми с утренним туалетом: он чувствовал неловкость между ними, даже выполняя свою работу и просто перевязывая порез на ноге миссис Эвенсон. Она не жаловалась, но и от заботы не отказывалась, как будто ещё надеясь растопить лёд формальности Карлайла. Многого для этого не было нужно, хоть доктор и старался скрыть от Эсми подобную правду. Как мог он подумать, что сможет просто обратить её — такую живую? — Вы обещали дать мне время… Она боялась, что голос её подведёт, но на этот раз обошлось. Для Карлайла произнесённые слова, вырвавшие его из оцепенения, были подобны удару ножом в живот. — Если вам стало хуже… — он начал говорить, поднявшись с кресла, но осёкся, наткнувшись на её неодобрительный взгляд. — Вы вновь уходите от ответа, — она даже улыбнулась уголком губ, закачав головой. Карлайл физически чувствовал её сдержанное разочарование. — Простите, — доктор медленно опустился в кресло и уставился перед собой, не решаясь взглянуть на гостью-пациентку. Он в задумчивости потёр ладонью подбородок, прикрыл кулаком рот, костяшками пальцев касаясь губ, и в конце концов заговорил, с трудом подбирая слова: — Дело в том, что получить его… Это больно и страшно, — он выдал себя чрезмерной мягкостью последнего слова, — Эсми. И сам едва не рассмеялся: как будто после всего пережитого её ещё могло что-то напугать. Эсми, пожав плечами и отводя взгляд, подтвердила его догадки: — Не думаю, что есть что-то, способное причинить мне ещё большую боль. — Нет, Эсми, — Карлайл всё же поднялся с кресла и, помедлив мгновение, сел рядом и взял руки женщины в свои. — Вы не представляете, о чём я веду речь. — Если вы хотите, чтобы я передумала, скажите прямо, — Эсми строго поджала губы, но рук не отдёрнула. Карлайл закачал головой, собираясь с силами, чтобы заговорить. Всё казалось таким простым, пока разговор оставался воображаемым: — У меня нет такой цели. Я просто… Не хочу, чтобы вы оставались в заблуждении насчёт того, что я вам обещал. — Вы не можете сдержать слово? — это говорила Эсми, которую Карлайл никогда не знал: строгая, но справедливая. В голосе не было злобы: лишь тень досады. Тень неоправданных надежд. — В этом я вас не обманывал, — заверил Карлайл, огладив напряжённые ладони Эсми, лежавшие в его. — Но всё же вы не знаете всей правды. И я хочу, чтобы вы понимали, что для вас может значить… всё это. — Пока что звучит неубедительно, — пронзив доктора взглядом влажных глаз, она вырвала руки из холодных ладоней Карлайла и сцепила пальцы в замок, словно запирая злость. — Простите, — прошептал доктор Каллен и неуверенно поднялся, пошатнувшись. — Я совсем не знаю, как об этом заговорить, с чего начать. Самообладание отказывалось вернуться к нему, так что он отошёл к книжному шкафу и, положив руку на полку, упёрся в неё лбом, тщась собраться с мыслями. Эсми тихо и часто дышала, сдерживая эмоции (гнев или расстройство, сложно было понять), и Карлайл чувствовал, что ещё немного — и он не сможет думать ни о чём, кроме этого частого дыхания, дрожащих рук и птичьего сердцебиения. — Начните с начала, — вдруг предложила она, повернув голову к мужчине, стоявшему к ней спиной. Он встрепенулся было, как будто его осенило, но светлая мысль сразу же улетучилась, оставив на плечах Карлайла лишь груз тревоги. — Мне двести восемьдесят лет, — заставил он заговорить самого себя. Эсми услышала, на счастье или на горе. — По вам и не скажешь, — смешок. Она совсем не удивлена. Карлайл обернулся и тяжело прислонился к стеллажу, пряча руки за спиной, ища и ими опору. Эсми больше на него не смотрела, опустив голову и разглядывая обложку книги, которую держала в руках. Перебить эту тишину, казалось, было сложнее, чем если бы в комнате толпились и во весь голос разговаривали люди. — Я перестал стареть в двадцать три, — хотя выражение лица Эсми не выдавало, это сделало её сердце, взволнованно застучав чаще. Карлайл продолжал: — Сбежал из Англии во Францию вплавь через Ла Манш, а оттуда переехал в Италию, — вновь пауза, оценить положение дел. Вновь бесстрастное продолжение: — Первое звание доктора медицины получил в Падуе спустя несколько десятилетий. С тех пор я подолгу нигде не остаюсь на одном месте, чтобы не привлекать внимания. Женщина отмерла. — Вы, случайно, не Дориан Грей? Он вроде тоже дольше положенного оставался молодым и красивым, — градус скепсиса, которым Эсми прикрывала всё, что терзало её ум, в её голосе заметно вырос. — Нет, — в иной обстановке Карлайл, может, и посмеялся бы удачному сравнению, но сейчас это казалось ему неуместным. Непоколебимая серьёзность делала его в глазах Эсми скорее безумным, чем правдивым, однако это не было причиной замолчать: — И если моя душа и была обещана дьяволу, то против моей воли. Он выждал немного, опасаясь, что Эсми ещё раз его перебьёт, но она молчала: видимо, речи о дьяволе действуют на всех. Тогда Карлайл смог заговорить дальше: — Я был человеком. И Эдвард. Все мы были людьми. Эсми вся подобралась, подтянула одеяло к груди, и постаралась изобразить непринуждённость, спрятать своё недоумение или даже больше — потерянность. Все слова Карлайла приобрели слишком серьёзный тон, чтобы так легко их отметать. Ей отчаянно, безумно хотелось ему верить. Только если всё сказанное им — правда, у неё есть хотя бы крохотный шанс на счастье. — А я уж было подумала, что любовь к туманам и дождю в вас от эльфов, — она натянула улыбку. Он тоже. — Не люблю дождь, — Карлайл качнул головой, перенося вес с одной ноги на другую. — Вот только и солнце мне не за что любить. — Превратит вас в пепел? — она вздёрнула брови, оборачиваясь к доктору, надеясь увидеть его реакцию на предположение. Он понял, к чему она клонит, но объяснение выбрал другое: — Выдаст все мои тайны. Рацио наконец пробилось сквозь стену доверия Эсми и заставило её вскрикнуть: — Это же глупости! Старые страшилки, просто сказки! Карлайл улыбнулся как-то по-новому: в его глазах блеснуло превосходство, смешанное с иронией, а губы изогнулись — не иначе — в хищном оскале. Страшилки потому так и называются, что от них трясутся коленки и пересыхает во рту. Если всё было правдой — ей нужно было бояться, а не надеяться на лучшее. Если Карлайл хотел напугать Эсми — он вполне справился с этим. Она сидела, почти парализованная, следя за мужчиной одним взглядом. Книга, лежавшая на коленях, сползла и упала на пол. Холодная ладонь вампира мягко легла Эсми на плечо, и женщина заметно вздрогнула. Лишь поняв, что этим жест Карлайла ограничивается, она, как ни странно, не отстранилась. Вся его хищная натура испарилась — а может, он загнал её глубоко-глубоко, — миссис Эвенсон не была уверена до конца. Карлайл обошёл диван, поднял книгу и вдруг сел прямо на пол перед Эсми, деликатно коснувшись её ладоней. И когда она всё так же не оказала сопротивления, он, сжав бледные пальцы, приложил их к своей шее — туда, где должна была пульсировать ярёмная вена. Холод обжёг. Женщина вскрикнула, отдёрнула руку, замерла. Нервно, неуверенно нащупала пульс у себя, и это оказалось несложно: сердце колотилось, как бешеное. Может, почудилось? Мужчина перед ней не шевельнулся, не издал ни звука, даже не моргнул — лишь, когда её пальцы вновь коснулись его горла, прикрыл глаза. Пульса на его холодной шее совершенно точно и определённо не было. Эсми вдруг почувствовала, как по телу разлилось удивительное спокойствие. — Это безумие, — констатировала она, глядя перед собой в никуда. И даже с каким-то весельем добавила, мол, что поделаешь? Всё давно свидетельствовало об этом — больница, и Карлайл, и всё, случившееся в его доме. — Я спятила. — Нет, не спятили, — с похожим спокойствием ответил Карлайл. Всё, о чём они говорили, будто было в порядке вещей. — Вы убьёте меня? — вдруг спросила Эсми, уже почти не чувствуя страха. Вопрос доктора Каллена немного удивил. — Если вы спрашиваете, «съем» ли я вас — нет, — он с кивком сцепил руки в замок. — Мы с Эдвардом питаемся лишь кровью животных, — заверил вампир. — Если же вы имеете в виду способ дать вам бессмертие — да. К сожалению, — он вновь кивнул. Истина, переданная нам латинским языком: чтобы жить вечно, нужно умереть. — А почему… животные, не люди? — несмело продолжала Эсми. — Не могу представить себе, как можно убить человека, — Карлайл вздохнул, ловя взгляд женщины напротив. — Вершина божественного творения. Пытливый разум, сочувствующее сердце, физическая неповторимость… — он невесомо провёл пальцами по её щеке, очертив линию лица. Она смутилась и опустила ресницы, заставив доктора Каллена вновь трепетать, словно его сердце продолжало биться. — А ещё я хочу думать, — признался он, — что человек внутри меня может победить монстра. — Монстра? В вас?.. — то, каким она знала этого человека — не человека, поправила она саму себя, — не вязалось с образом чудовища. А уж как выглядят чудовища, Эсми прекрасно знала. — Это моё поле боя, — усмехнулся Карлайл и поднялся с места, выпуская женские ладони из своих. Эсми закрыла лицо руками, не в силах уместить в голове всё то, о чём начал говорить доктор Каллен, не представляя, как объяснить себе этот новый мир, дверцу в который он приоткрыл для неё. Он осторожно коснулся её плеча, словно напоминая о своём присутствии, и негромко спросил: — Как вы? Спустя какое-то время молчания Эсми сложила руки на коленях и покачала головой, не оборачиваясь на доктора: — Не знаю, как я теперь могу о чём-то судить и что-то решать. — Сегодня был долгий день, — заверил её Карлайл успокаивающим тоном, — Вы отвлечётесь, отдохнёте и вновь сможете трезво мыслить. — Нет, — миссис Эвенсон отрицательно закачала головой. — Нет, я почти чувствую, как с каждым днём теряю эту способность. С каждым часом, — и закрыла лоб рукой, ссутулившись: она не могла сказать, что до конца поверила Карлайлу, но что-то заставило её вернуться мыслями к его предложению. — Вы говорили, это больно? Он задумался над вопросом, но ненадолго. — Как гореть заживо, — бесстрастно ответил вампир. Он больше не хотел её пугать, разубеждать, но и врать не мог, потому не замолчал: — А после — вы не сможете никогда избавиться от жажды крови. — И даже вы сейчас?.. — с тревогой вопросила женщина, вскидывая подбородок и глядя на доктора. Тот, объясняя, оставался мягок и спокоен: — Даже мне сейчас приходится терпеть и сдерживаться, хотя к вашему запаху я и привык за все эти месяцы. — Это мучительно, верно? — Мучительно, — подтвердил Карлайл, но тут же опроверг сам себя: — И прекрасно тоже. Но это не всё. Эсми склонила голову на бок, показывая, что готова выслушать. — У вас не будет детей. Не будет дома, в котором вы проживёте всю жизнь и состаритесь. Вы не умрёте и не сможете себя убить, каким бы невыносимым ни стало бы казаться вам ваше существование Эсми судорожно вздохнула. Карлайл почти услышал, как напряглись её челюстные мышцы, и поспешил добавить: — Законы нашего мира запрещают оставлять свидетелей среди людей, но если вас тяготит подобное будущее, я не стану идти против вашей воли. Миссис Эвенсон наконец собралась с силами ответить. — Не стоит волноваться. Мне всё это не нужно. Это было правдой. Ещё одной потери она бы не вынесла, тем лучше, что в новой жизни невозможно ничего приобрести. Эсми медленно отбросила покрывало и поднялась с дивана, вставая напротив Карлайла. Прямая, гордая — такой она сделала себя сама, вопреки воспитанию и чужим мнениям, хотя вряд ли осознавала это в полной мере. Доктору Каллену, упоённо глядящему на неё, едва хватило сосредоточения, чтобы услышать её слова: — Делайте то, что велят вам ваши законы. Карлайл кивнул, принимая ответ. Что-то остановило его невольно потянувшиеся к Эсми руки всего в нескольких дюймах от её горящей кожи. Он сцепил ладони за спиной, серьёзный и собранный, каким ему совсем не хотелось быть рядом с женщиной напротив. — У меня есть одна просьба, Эсми… — Разве есть что-то, что я способна вам дать? — миссис Эвенсон тряхнула головой, и её причёска рассыпалась. Дрожащие пальцы тут же потянулись к карамельным волосам, выпутывая шпильки. — Это не ради меня, ради вас, — проговорил Карлайл, наблюдая за жестами женщины, не прятавшей глаз, изучая его взглядом. — Сегодняшняя ночь — последняя, когда вы сможете поспать. Воспользуйтесь этой возможностью, — он подобрал с софы покрывало и, расправив его, укутал Эсми. Она только простовато повела плечами, насмешливо хмыкнув в ответ на его опеку. Но так, защищённые бронёй одеяла, он мог приобнять её плечи, не обдавая холодом. Они незаметно для самих себя направились к выходу. — И позвольте приготовить вам завтрак, — добавил доктор. Эсми недоверчиво вздёрнула брови, и Карлайл почти засмеялся, видя на её лице сомнение в его способностях: — Обещаю, лучше того, чем я кормил вас последнюю неделю. А потом… Ему не хватило смелости договорить. Она закрыла глаза и кивнула, дав знать, что всё поняла без объяснений. Он проводил её до двери спальни, позволив остаться одной, и она была благодарна, что в этот раз он даже не подумал сделать лишнего шага за порог, лишь раз спросив, не принести ли ей чаю. Эсми отказалась, поджимая неловко губы, и подумала, что через несколько часов ей вновь захочется поговорить с Карлайлом — а повода и не будет. И всё же ей нужно было то, что давал сейчас доктор Каллен. Нужно было ещё немного времени — на прощание с прежней собой. Решение было твёрдым и окончательным, ни один аргумент не мог бы заставить Эсми передумать, её собственная судьба представлялась ей яснее, чем бывают дни на Олимпийском полуострове. Сомнения, терзавшие её, касались Карлайла. Для спектакля это всё было слишком сложно, слишком много сделано ради неё одной; для бреда — слишком нереалистично, уж скорее бы Эсми придумала, что он ангел; для правды — слишком безумно. Сложно было представить, как после такого относиться к доктору Каллену по-прежнему, но она, в общем-то, и не могла. Долгие десять лет он был частью сказки, глупой девичьей мечты, и она никогда не верила, что они встретятся ещё раз. Она могла бы продолжать упиваться его идеальным образом, но зачем-то захотела большего. Узнать ту его часть, что была скрыта в тени ото всех, кроме таких же существ, как он. Всё это, по некотором размышлении, не предвещало ни безопасности, ни счастья — жизнь в вечных скитаниях, неослабевающая жажда крови, и, кто знает, насколько на самом деле эфемерными были все её упования?.. Взвесив ещё раз положение дел, миссис Эвенсон постановила, что лучше уж этот «вампир» убьёт её под видом превращения, чем разобьёт сердце, обманув её мечту встретить однажды хорошего человека. Но, в конце концов, без его вмешательства она уже несколько месяцев была бы мертва… Это оставляло надежду. Эсми никогда не хотела умирать, и даже тот злополучный прыжок со скалы был скорее подтверждением этому факту, чем его опровержением. Люди вообще редко по-настоящему хотят умереть. Исчезнуть, перестать чувствовать боль и вину, забыть прошлое — да. Но умирать… Она хотела новой жизни, и ей дали шанс переродиться. Карлайл давал ей шанс переродиться. Может быть, той, кто была когда-то Эсми Энн Эвенсон, удастся правильно распорядиться своей судьбой, и она не пожалеет о том, что не смогла отказаться от второго шанса. Утомлённый разум её, под гнётом тяжёлых раздумий, вскоре сдался, и женщина уснула — последний раз в жизни.