Гамлет Чья это могила, любезный? Первый могильщик Моя, сударь. Гамлет Разумеется, твоя, раз ты в ней путаешься. Для какого христианина ты ее роешь? Первый могильщик Ни для какого, сударь. Гамлет Ну так для какой христианки? Первый могильщик Тоже ни для какой. Гамлет Кого в ней похоронят? Первый могильщик Ту, кто была когда-то христианкой, сударь, но она — упокой, боже, ее душу — умерла. Уильям Шекспир, «Гамлет», акт 5, сцена 1
Несмотря на ранний час, перрон на марсельском вокзале нельзя было назвать пустынным. Носильщики сновали к грузовым вагонам и гремели пустыми тележками в поисках клиентов. Дважды надо всей станцией раздавался звонкий и мелодичный свист спущенного пара, гулко и ритмично откликались на удары молотков тяжёлые колёса. Начальник станции что-то невнятно кричал в рупор, и расшифровку его слов подхватывали то тут, то там на перронах, пронося через весь вокзал. Словом, люди, как обычно, страшно шумели. Какие-то французы неподалёку ругались между собой скорее на языке жестов, чем на французском, состоявшим сплошь из нелитературной брани. Южане… Эсми, на удивление легко разбиравшая эту изобиловавшую диалектизмами речь, вздохнула, оглядываясь на массивную деревянную дверь за спиной и отошла подальше под козырёк, прячась от только взошедшего, неразгоревшегося ещё средиземноморского солнца, и нечаянно толкнула носком стоящий рядом пузатый чемодан, едва не опрокинув его. Дверь скрипнула и с тяжёлым ударом захлопнулась: на крыльце показался Карлайл, засовывающий за пазуху пальто сложенную газету, из-за которой высовывалась пара прямоугольных бумажек. — Давай я возьму билеты, — Эсми протянула мужчине руку, и он кивнул, ещё раз сверив правильность напечатанных имён по паспортам. — Тогда иди к поезду, я договорюсь насчёт багажа, — Карлайл отдал документы Эсми и лёгким движением подхватил чемодан, стоявший рядом, так что теперь обе его руки были заняты. Очередь в вагон оказалась совсем небольшой: Карлайл взял билеты в первый класс. Эсми, крепко сжимая паспорта в пальцах, нервно поправляла другой рукой шляпку. Женщине всё время казалось, что вуаль лежит неудачно и совершенно не скрывает того, что должна была. Долго стоять в одиночестве Эсми не пришлось. Карлайл плавно скользнул к ней из-за спины и деловито взял под локоть. Проводник, довольно молодой черноволосый мужчина, смуглый, но почти незагорелый, представившийся Этьеном (в чём не было особой нужды, ведь на груди на его форме красовались вышитые золотистой нитью буквы, складывавшиеся в имя), увидев американские паспорта и английские имена на билетах, попытался изобразить из себя полиглота и, любезно улыбнувшись и позволяя пассажирам подняться в вагон, со страшным акцентом произнёс: «Вель`ком». — Ne vous en faites pas. Nous nous croyons maîtriser le français assez bien pour qu'on se comprenne, — обескураживающе улыбнулся в ответ Карлайл. Проводник, не ожидавший от иностранца такого безупречного произношения, заметно изменился в лице, растерянно разглядывая пару перед собой: воинственный патриотизм, бывший против любого (особенно — английского) посягательства на его культуру, боролся с радостью от ненадобности изъясняться на ломаном языке с обеих сторон. Второе из чувств довольно быстро одержало победу, так что Этьен, ободрённый, вновь улыбнулся и провёл пассажиров в их купе, дверь которого, в отличие от занятых, была распахнута настежь. — Прошу, располагайтесь, — раз начав, он до конца поездки намеревался говорить по-французски, со своим звонким южным акцентом, весьма забавно произнося финальное «эн», — месье и мадам Каллен. — Мадемуазель Каллен, — тихо поправила его Эсми и, склонив голову, зашла в купе вперёд Карлайла, который остался стоять в дверях. — Прошу прощения, — опешил проводник и заверил со всей искренностью: — Не хотел вас оскорбить, впредь обещаю быть внимательнее. — Это частая ошибка, ничего страшного, — Карлайл старался сохранить невозмутимое выражение лица и прикусил изнутри щёку, чтобы спрятать от Этьена улыбку, которую тот неверно поймёт. — Надеюсь, вы дадите мне шанс исправиться, — молодой человек явно был смущён неловкой ситуацией, так что даже покраснел, и всячески старался сбить накал обстановки. — Вы очень любезны, — Карлайл плавно кивнул, давая понять, что не оскорблён и пора закругляться со светской беседой. — Если я вам понадоблюсь, вы всегда можете вызвать меня или найти в первом купе нашего вагона, — настоял на своих услугах проводник и кивнул в ответ, давая знак, что всё понял. Когда замок закрывающейся двери тяжело хлопнул и щёлкнул, Эсми даже вздрогнула. Подумать только, какое всё громкое… Ко многому после своего перерождения она так и не привыкла. Но когда на плечи ей легли руки Карлайла, это не стало для неё неожиданностью, и Эсми, не оборачиваясь, только улыбнулась, позволяя доктору помочь ей избавиться от розового плаща. — Ты невозможно рисуешься, — констатировала она. — Даже если и так, — ответил Карлайл, вешая плащ Эсми на деревянную вешалку-плечики, а «плечики» — во встроенный шкаф, — это совершенно безобидное хвастовство. Не думаю, что кому-то есть дело до того, что я немного поговорю по-французски, — он снял и своё тёмно-синее летнее пальто, вешая рядом с розовым, и в конце концов обернулся к Эсми: — Что по-настоящему привлекает внимание — так это вечная путаница из-за имён. Всё было бы намного тише, возьми ты фамилию Эдварда. Они довольно коротко переглянулись, но «мисс Каллен» только хмыкнула и пожала плечами в ответ, а затем неторопливо уселась возле окна на кушетку, обитую бархатистой материей, расправляя юбку. — Все всё равно считали бы, что мы пара, — заметила Эсми, наблюдая за Карлайлом, ставящим свой врачебный чемоданчик на полку. — Только переступающая через приличия. Ты же сам прекрасно понимаешь, вместе с подругами не путешествуют. Карлайл, уже знавший, что ответить, поймав взглядом собственное отражение в зеркале, машинально поправил шейный платок. — А мы и не друзья, — небрежно расстегнув пиджак, он наконец сел напротив, усмехаясь в лицо Эсми: — Мы ведь кузены. Такова была их легенда после переезда в один захолустный городок на самой границе с Канадой. Почти ещё деревню, так что автомобиль доктора Каллена был там в диковинку, и последний даже подумывал, не пересесть ли на велосипед, чтобы не слишком выделяться. Ближайшая больница была в полусотне миль, Карлайл снял квартиру недалеко от центральной площади и открыл там частный кабинет, каждое утро приезжая в город в несусветную рань. Работа всегда была. Пять лет на новом месте пролетели для него незаметно. Эсми, ужасно боявшаяся своей новой натуры, почти всё это время провела в затворничестве. Редко, но её видели гуляющей под руку с Карлайлом в подлеске — в отдалении от людей. Среди жителей ходили слухи, что она слаба нервами, и по этой причине не любит бывать в обществе, и больна (можно полагать, чахоткой), а потому не замужем к своим годам и после смерти отца (вероятно, от той же болезни) находится вместе со своим юным братом Эдвардом на попечении доктора Каллена, сына её родного дяди. Карлайл не слишком одобрял монашеский образ жизни, который выбрала для себя Эсми, но не мог упрекать её в излишней осторожности: понимал, что упрёки будут бесполезны. А спустя какое-то время у подобного расклада вещей нашлись и положительные стороны. Их комнаты в кои-то веки стали выглядеть обжитыми. Если тебе круглые сутки нечем заняться сидя в четырёх стенах, четыре стены станут для тебя всем: работой и досугом, клеткой и зеркалом души. С годами становилось лучше, и Эсми смелела, превращая их жилище в настоящий дом: рисовала наброски внешней отделки особняка и внутреннего убранства комнат, красила стены, шила шторы и покрывала по готовым выкройкам или заказывала в городе что-то по собственным эскизам, как их новенький ореховый гарнитур — каждый этаж и комната были кусочками шедевра, который она создавала. Карлайлу оставалось только молча соглашаться: морального права считаться хозяйкой дома, в который она вложила столько душевных сил, Эсми имела больше того, кто этот дом купил. Несмотря на весь энтузиазм той, кто называла себя мисс Каллен, Карлайл прекрасно понимал, что она скучает. Дни напролёт, когда заканчивались идеи или бумага, Эсми изнывала от тоски, не зная, чем себя занять и куда деться. Компании Эдварда, с которым они очень сблизились за это время, ей было мало. Компании Карлайла, который всем сердцем отдавался работе, тоже. Поэтому когда им вдруг спустя несколько лет тихой жизни в захолустье пришло письмо из Вольтерры с приглашением погостить от Аро, которого «весьма интересовали дела нашего давнего друга» и который изъявлял «горячее желание познакомиться с его новообращённой подругой», доктор Каллен принял его без должной настороженности, и даже обрадовался, решив, что это отличный повод для Эсми немного развеять скуку и одиночество… Поезд давно тронулся, и за окном мелькали последние городские дома, сменяясь рунью полей и холмами, одетыми в летнюю зелень. Доктор невольно обратил внимание на то, что колёса поезда звучат почти как сердце. Вампир прикрыл глаза и представил, что слышит сердце Эсми: тук-тук—тук-тук, тук-тук—тук-тук. Что бы это ни означало, он жалел, что она больше не была человеком. Она, так и не сняв шляпки, сидела, напряжённо облокотившись на столик, и то и дело беспокойно поглядывала на дверь купе. — Тебя что-то тревожит? — Карлайл отвлёкся от собственных размышлений, заметив это. — Нет, — мисс Каллен как спохватилась и, едва взглянув на доктора, опустила глаза, делая вид, что изучает дерево столешницы, — ничего, — отмахнулась она. — Мелочь. — Это из-за проводника? Он угадал — вернее, он и так знал, что его присутствие вызывало её беспокойство, только неверно понял причину. Эсми не стала упрямиться, заговорив об Этьене, как и хотела: — Он как будто бы нездоров, — неуверенно начала она. — Может, мне лишь показалось, но сердце у него точно заходилось под сто тридцать ударов… Ты совсем ничего не заметил? — удивилась вампирша, не понимая, отчего Карлайл смотрит на неё с такой растерянностью. Он и не ожидал, что волновать её будет отнюдь не собственная жажда. — Я следил за тобой, — объяснил доктор Каллен, хмурясь: он был настолько сосредоточен на предупреждении опасности, исходившей от молодой вампирши, что вряд ли бы вспомнил, какого цвета были волосы девушки, продавшей ему билеты… А ведь так было всегда: чем хуже становилось Эсми, тем больше она старалась обращать внимания на трудности окружающих, даже если не в силах была помочь. — Ты не против, если я отлучусь и проверю, как он? — поднялся с места Карлайл. Это ненадолго, ему хватит короткого разговора, чтобы понять, если что-то и в самом деле не так. — Конечно, — бросила Эсми, надеясь, что спутник не заметил, как она передёрнула плечами. Карлайл демонстративно старался её не опекать, а потому страх не справиться с собой, оставшись в одиночестве, был для Эсми сильнее прочих. Он заметил. — Не беспокойся, — пальцы доктора, только что застегнувшие пиджак, сжали её плечо. — Уверен, ты справишься без меня четверть часа. Эсми вскинула голову, поймав взгляд улыбающихся глаз Карлайла, и, поджав губы, вздохнула: — Ни минутой больше. Доктор хмыкнул, ничего не ответив, подхватил свою сумку и исчез за дверью купе. Эсми, проводив мужчину взглядом, придвинулась ближе к окну, отдёрнув край ярко коралловой шторки, закрывавшей половину стекла. За окном плыли холмы, обвитые дорогами, тут и там покрытые красно-песчаными пятнышками деревень. Несколько мелких станций уже проехали без остановок. Эсми, застыв в одной позе, позволив себе ненадолго перестать играть человека, попыталась вспомнить своё последнее путешествие на поезде. Воспоминание было тусклым и обрывочным, словно истёршись ещё сильнее по прошествии пяти лет. В вагоне, ехавшем в Ашленд, было сильно накурено и шумно, а сквозь закоптившиеся окна не было никакого желания любоваться пейзажем. Ни одного лица из той поездки в памяти не осталось. Эсми закрыла глаза и силилась восстановить картинку, но не могла даже точно сказать, сидела с ней тогда рядом женщина или мужчина… Это было так странно — и неприятно теперь, когда мисс Каллен запоминала больше, чем с фотографической точностью каждый миг своей жизни, хотя запоминать было почти нечего. Только вот: холмы и рыжие крыши домов. Бледное, болезненное лицо Этьена, лихорадочно блестящие тёмные глаза, чуть дрожащие руки — полная беззащитность, так и манящая к себе… Не то, что Эсми хотела бы сохранить о поездке в Италию. Карлайл вернулся через полчаса, вид у него был сосредоточенный, но спокойный. Едва доктор Каллен закрыл за собой двери, Эсми словно оттаяла, обращая к нему вопросительный взгляд, наконец отвлекаясь от гнетущих мыслей. Уголок губ Карлайла мягко, почти незаметно дёрнулся вверх, когда вампир взглянул на Эсми, но сосредоточенность с его лица никуда не делась, и он, поставив на место свою сумку, заметил: — Если я не ошибаюсь, это малярия. Мисс Каллен горько вздохнула, сцепляя ладони в замок. Он редко ошибался, и этот раз вряд ли был исключением. Но вряд ли бы в поезде нашёлся врач опытнее Карлайла, а значит, можно было надеяться, что всё обойдётся. — Насколько можно судить, к Монтобану приступ пойдёт на спад, — заверил её вампир и занял своё место напротив. — Хорошо, что ты обратила внимание. На ногах бы он такое не перенёс. — Без меня ты бы всё сразу заметил, — отрицательно закачала головой Эсми. Карлайл не согласился по нескольким причинам. Во-первых, без Эсми он бы не оказался в этом поезде. А во-вторых… — Твои инстинкты обострены, — он говорил уверенно и неторопливо, объясняя свою точку зрения, — а я свои уже очень давно подавляю. Он ненадолго замолчал, изучая спутницу взглядом, и в конце концов негромко — ненастойчиво — заговорил, чуть подаваясь вперёд. Беспокойство на его лице прочертилось явнее. — А теперь скажи мне, как ты справляешься с жаждой? — Я… — мисс Каллен подняла нерешительный взгляд на доктора: она никак не могла прогнать мысль, что не имеет права подвести Карлайла. Карлайл был её создателем. Она ответила: — Я в порядке. Я же совсем недавно… Ела. Карлайл с пониманием кивнул, позволяя Эсми не заканчивать фразу, но посчитал аргумент несостоятельным. — У тебя глаза потемнели, едва ты вошла в вагон, — констатировал вампир. Он достаточно внимательно следил за ней, чтобы знать, что не ошибается. Эсми, со вздохом принимая своё поражение, откинула вуаль, устремляя взгляд на Карлайла. Для него неожиданно больно оказалось смотреть в её глаза — цвета спелого граната вместо привычных, почти ставших родными золотисто-карих, хоть он и прекрасно знал, что увидит. Итог поездки в Вольтерру оказался вполне предсказуем…***
Ей хотелось себя убить. Это чувство было другим. Не тем, как когда она хотела умереть от того, что её доконала тоска, нет. Она была в ярости. Она была зла настолько, что единственным способом справиться с этой злостью было что-то разрушить, а единственным способом хотя бы немного ослабить чувство вины — понести наказание, соразмерное деянию. Она задыхалась: ни один вдох, каким бы глубоким он ни был, не приносил облегчения. Она металась по комнате и бросалась на стены — тяжёлые серые каменные стены подземелья. Ей не должно было быть чуждо подобное: ни тьма, ни старинный замок, ни желание прятаться и невозможность дышать, — это было нормально, это должно быть нормально для вампира, она знала это, чувствовала это так явно, как никогда в жизни… Но каждая лишняя секунда в этой комнате становилась пыткой. Пальцы перебирали бисер, сминали тонкую ткань платья на груди, будто бы это лиф мешал дышать, будто могло стать легче, если избавиться от одежды. Эсми не заметила, как креповая материя порвалась от очередного отчаянного жеста, не заметила и как ногтями расцарапала грудь до самых рёбер, забелевших из-под кожи. Боль не помогала. Наказание было недостаточным. Вампирша зарычала, проклиная свою звериную сущность, и вскрикнула, как если бы могла разрыдаться, закрыв лицо руками, понимая, как мало в ней остаётся от человека. И что страшнее всего — она была полна сил. Ноги не подкашивались от ужаса, руки не опускались от отчаяния, её телу вообще было всё равно, что происходит в голове, каким испытаниям подвергается рассудок, с чем изо всех сил борется сознание… Ей хотелось кого-нибудь прикончить. Сухой воздух комнаты, наполненный запахом пыли, камней, дыма и шерсти, вдруг принёс другой аромат: мягкий и сладковатый, как у любого вампира, от которого у Эсми щемило сердце. Карлайл, слава Богу… Проклятье, Карлайл! Она отвернулась от входа, чтобы вошедший мог видеть лишь её спину. — Эсми? — доктор Каллен, затворяя за собой дверь, удивился, но лишь на мгновение и постарался казаться спокойным и ненавязчивым: — Я думал, ты вернёшься утром. Разве ты не приняла приглашение Сульпиции? — Приняла, — Эсми подняла подбородок, смотря прямо перед собой, и вдруг почувствовала, как горло сдавило от волнения: что Карлайл подумает, когда обо всём узнает? Нужно было сохранить невозмутимость как можно дольше. Она повернула к нему голову: — Мы славно посидели с ней и Афинодорой. Со всеми. Были ещё Корин и Чармион… Карлайл, почувствовав неладное, подошёл ближе. — Не похоже, что тебя просто утомила их компания. Эсми обернулась, пряча нижнюю половину лица в ладонях. Ей не хотелось ничего объяснять. Ведь на любом суде есть право хранить молчание? — Господи… — вырвалось у Карлайла, стоило ему увидеть лоскутами висевшее платье и вспоротую грудь — так глубоко, что раны не смогли затянуться сразу, — он в мгновение ока преодолел расстояние между ними, кладя свои руки Эсми на плечи. Она неотрывно смотрела на него своими испуганными алыми глазами, и доктор Каллен чувствовал, как его захлёстывают вина и ужас — её вина и ужас. Нетрудно было догадаться, что произошло. — Они привели людей? — Прости меня, Карлайл, — Эсми замотала головой, ища руками опору. Доктор Каллен мгновенно отозвался и в молчании мягко подхватил женщину под локти. — Мне не хватило сил сопротивляться, — слова как будто обжигали губы, и Эсми не знала, как заставить себя поднять взгляд на Карлайла. — Я не смогла. Я подвела тебя, — ничто не сможет убедить её в обратном. Ей оставалось лишь молить о помиловании: — Прошу, пожалуйста, уедем! Он попытался утешить её, тихо заговорив: — Конечно, конечно, уедем. Если бы Эсми всё же подняла голову и увидела выражение лица Карлайла, её уверенность бы пошатнулась: он не мог смотреть на неё с ненавистью вопреки всем собственным убеждениям. Доктор чувствовал во всей этой истории неладное, но озабочен был не смертью невинного. Боясь причинить Эсми лишнюю боль из-за ран, которые она нанесла сама себе, он всё равно едва сдерживался от того, чтобы заключить её в объятия и не выпускать. Ничто не волновало его сейчас сильнее, чем то, что Эсми нуждается в утешении. И продолжал уже совсем негромко и торопливо, мягко сжимая оголённые плечи: — Пожалуйста, тебе не стоит так корить себя… Она вскрикнула, как от боли, вскидывая голову и перебивая его: — Мне понравилось, Карлайл! Он замер в ужасе и разжал пальцы, отпуская её руки. Эсми пришла в отчаяние и, вновь спрятав лицо в ладонях, бросилась в сторону. Он не сможет её простить… Не важно, узнает ли он, с какой радостью она встретила вошедших в башню девушек; с каким упоением она смотрела в угасающие глаза своей жертвы; узнает ли, что вечер у Сульпиции был сравним для неё с дружеским чаепитием — он будет безрассудным глупцом, если простит её предательство и позволит остаться рядом. Мысль об этом жгла больнее жажды. Жажда была теперь непривычно слабой. Рука Карлайла снова схватила её плечо — цепко, но аккуратно, без грубости, — и доктор развернул Эсми к себе. — Ты говоришь, с вами была Корин? — Была, — опешила Эсми. — Но это разве… Странная надежда загорелась в его взгляде. — Всё имеет значение, — твёрдо произнёс Карлайл, загнавший собственные эмоции подальше в угол. Он явно лихорадочно что-то обдумывал и бросил короткий взгляд в сторону, будто стена, обитая гобеленом, могла что-то ему подсказать. — Позволь объяснить позже. Эсми в недоумении кивнула, когда внимание Карлайла вновь обратилось к ней. Он выждал мгновение, будто безмолвно спрашивал позволения, и, незаметным движением достав свой платок, промокнул края на глазах затягивающихся ран на груди вампирши. Та вздрогнула, почувствовав пульсирующую под прикосновениями боль с новой силой, но только судорожно вздохнула. — Больно? — он спрашивал не как врач: не сосредоточенно и твёрдо. Обеспокоенно и печально — потому что знал, что не в силах помочь. Больше его руки не казались ей ледяными и не могли унять жара воспалённой кожи, как раньше. — Бывало больнее, — Эсми заставила себя улыбнуться, хотя получилось безрадостно. Карлайл, глядя в её лицо, не удержался — со вздохом положил ладонь ей на щёку, и, вновь выждав какую-то долю секунды в нерешительности, прислонился своим лбом к её. Она сперва напряглась, не веря в происходящее, но не отстранилась и прикрыла глаза. Нашла ощупью вторую его руку и сжала пальцы в своих. Несколько минут они стояли так без движения, не решаясь на что-то большее; совсем не чувствуя, что нужно что-то большее, чем слушать дыхание друг друга. — Всё будет хорошо, — вампир почти шептал: всё, что он произносил, было предназначено только для Эсми. — В полдень отходит паром до Марселя. Мы можем уехать утром, без лишней спешки. — Почему ты не злишься? — так же тихо спросила мисс Каллен, чуть отстраняясь и отпуская руку доктора. — Я злюсь, но не на тебя, — мгновенно отреагировал Карлайл. — Надеюсь, не на себя? — она мягко коснулась его плеча, и доктор улыбнулся уголком губ: она помнит, как он привык реагировать в критических ситуациях. — Не знаю, — вампир, вернувший свою серьёзность, качнул головой, — может, я зря уговорил тебя поехать. Это было безответственно — не предусмотреть подобного исхода и подвергать тебя такому испытанию. В тебе ещё так сильны инстинкты… Нервный смешок вырвался у Эсми. Подобные слова Карлайла казались ей полной чушью. Вероятнее всего, настоящего выбора им не давали, и, отвергнув приглашение Аро, они рисковали навлечь на себя гнев Вольтури. Насколько Эсми могла судить по рассказам Карлайла, понятие простой любезности было им чуждо. — Я уверен в одном: случившееся — не твоя вина, — твёрдо ответил доктор, показывая, что не примет возражений. Мисс Каллен, опустив голову, в ступоре осталась стоять посреди комнаты даже когда Карлайл взялся паковать чемоданы, изредка поглядывая на компаньонку. Ей нужно было время прийти в себя, и он не хотел настаивать на продолжении разговора. Слишком рано. Когда, наконец собрав и защёлкнув свой саквояж, Карлайл ещё раз оглянулся на женщину, она уже немного отмерла и растерянно мяла в руках ткань платья. Из-под изорванного лилового верха, забрызганного чёрной ядовитой кровью, белела мраморная кожа. Доктор Каллен, наткнувшись взглядом на тонкие шрамы, пересекающие солнечное сплетение, медленно втянул в себя воздух, как будто отсчитывал про себя секунды. Дело было… не совсем в шрамах. — Я… — Эсми заметила его реакцию, и смутилась в ответ. — Мне нужно переодеться. И в мгновение ока исчезла за дверью ванных комнат. …Перспектива открытого прощания с триумвиратом Вольтури пугала. В этом не было ничего удивительного: перед мощью правящего клана вампиры обязаны были чувствовать себя беспомощными. Но на Карлайла Каллена не действовала ни снисходительная улыбка Аро, ни испепеляющий взгляд Кайуса, и Эсми, стоя у доктора за плечом, чувствовала себя немного спокойнее. Маркус, обычно скучающий и безучастный, не то настороженно, не то просто внимательно наблюдал за ними обоими — от женщины не укрылся неподдельный интерес в его взгляде. — Очень жаль, что вы покидаете нас так скоро, — мягкий голос Аро заставлял волосы на затылке шевелиться от ужаса. Вампир сложил руки, чуть подавшись вперёд, и деликатно предложил: — Может, останетесь ещё ненадолго? — Благодарим за гостеприимство, но нас ждут дома, — непоколебимо ответил Карлайл и кивнул, выказывая благодарность за предложение. — Тогда, конечно, — глава Вольтури понимающе улыбнулся и встал со своего места, подойдя к гостям, — мы не смеем вас больше задерживать. Однако, позвольте… Мраморная ладонь взлетела вверх в элегантном жесте — у Эсми в который раз перехватило дух, только на этот раз не от страха. Просто иногда мир замирал перед её взором, и она до сих пор не могла к этому привыкнуть. В мгновение ока один из вампиров из свиты, оказался возле своего повелителя. — Преподнести вам прощальный подарок, — продолжил он, указывая на невысокую узкую шкатулку в руках прислужника. — Ты очень щедр, Аро, — улыбнулся Карлайл, даже не повернув головы. Эсми, следуя его примеру, сумела лишь бросить короткий взгляд в сторону, чтобы не выдать своего интереса. Это он жил среди них несколько десятилетий, он знал, как говорить с Аро, как вести себя перед этими странно нечеловеческими и нечеловечными существами, он умел жить в роскоши. Он, но не она. А потому ей очень хотелось, чтобы Карлайл не стал слишком упрямиться. — Отказываешься? — в голосе главы Вольтури не было злости, скорее, недоумение и тень обиды. Очевидно, Аро ещё раздумывал, какой реакции стоит ответ Карлайла. Эсми почувствовала, как, вопреки воле, напрягается её тело, готовясь к прыжку. Если бы в следующий миг в движениях вампира проскользнул хотя бы намёк на опасность, кто знает, смогла ли бы она сдержаться… Карлайл был её создателем. Полностью сосредоточенная на выражении лица Аро, Эсми не сразу почувствовала пальцы доктора Каллена, в нежном жесте скользнувшие по внутренней стороне её ладони. Он был её создателем… — Я не настолько дурно воспитан, — рассмеялся Карлайл. Кажется, грека такой ответ тоже успокоил. Когда доктор замолк, он, глядя прямо в глаза своего старинного знакомого, отпустил руку Эсми и протянул Аро ладонь. Рукопожатие продлилось на доли секунды дольше, чем указывал этикет, и все присутствующие заметно напряглись, понимая, что происходит. Но опасения оказались лишними, Аро, в какой-то миг удивлённо вскинувший брови, остался удовлетворён увиденным и отпустил руку Карлайла, улыбнувшись. А в следующий миг перевёл восторженно-озадаченный взгляд на Эсми. Та едва сдержала порыв ближе придвинуться к Карлайлу, но всё же осталась стоять на месте. — Мисс Каллен, — произнёс с улыбкой Аро Вольтури. Вампирша ждала, что он подаст руку и ей, и уже успела пожалеть, что не надела перчаток, но Аро лишь склонил голову в прощальном поклоне. Что-то, увиденное в мыслях Карлайла, спасло её от допроса, на котором невозможно солгать. Они были свободны.