***
Эльдар любил надевать Данину одежду, чувствуя себя в ней максимально уютно и как-то по-домашнему тепло. Если они были где-то не дома, то Даня всегда мог выручить Эла, дав ему свою куртку или кепку, потому что тому часто становилось не по себе, когда они были слишком долго не дома. Тревожно. Или же когда Джарахов собирался куда-то по делам, то частенько брал Данину футболку или кофту, чтобы хоть как-то чувствовать частичку Поперечного с собой. Обычно, одежды была великовата, даже мешковато сидела. Она скрывала каждый изгиб подкаченного тела. Рукава скрывали кисти, толстовка — бёдра. А штаны, иногда, даже невозможно было нормально закатать, чтобы лодыжки было видно. А ещё Эльдар любил Даню. Любил и никогда не мог им насладиться. Валялся часами, обнимал годами. Любил бесконечно. И было неважно рядом с ним, что у Эла диабет и тревожность. Неважно. Потому что рядом было что-то поважнее — Даня.***
Эльдар любил надевать Данину одежду, которая мешковато смотрелась на нём, скрывая каждый изгиб подкаченного тела. Сейчас он надел белую рубашку и пошёл на кухню, где Даня поставил в вазу вчерашний букет сиреневых пионов и заварил вкусный чёрный чай, добавив чуть больше заменителя сахара, чем обычно. — Хорошо? — Хорошо… Уютно. Хорошо быть в компании любви и чая. Комфортно и совершенно не тревожно. Даня знал в этом толк: бегал рядом, спрашивал, что надо, болит ли что-нибудь, помогал. Кормил, заставлял лечь спать, проводил время рядом; л ю б и л. В ответ он ждал ответных поцелуев и крепкого чёрного кофе по утрам. Хотя можно было и не по утрам. И не крепкого. И не кофе. Можно было просто улыбаться ему и учится, пока Даня в соседней комнате сидит и работает. А потом можно было приходить к нему на коленки и рассказывать, как любит. Этого хватало. Всегда хватало. — Как думаешь, как скоро они завянут? — Я знаю, что тебе не хочется, чтобы они увядали, поэтому скажу так: они завянут тогда, когда я перестану любить тебя. Эльдар недоверчиво нахмурился, но, всё же разгладив морщинки на лбу, потянулся и поцеловал парня в губы. На следующее утро Даня заменил настоящие цветы на искусственные.***
Иногда, тревожность — это верхушка айсберга всех проблем. Иногда, это лишь тревожность. Но в этот раз — это верхушка самого большого в мире айсберга — депрессии. И кто бы чтобы не говорил — это больно и сложно. Эл вроде был счастлив — улыбался, смеялся, ходил на пары. Может иногда хандрил, плохо спал или не ел. А синяки под глазами всё росли и росли. Он иногда хандрил больше обычного, валялся часами в кровати, а потом вставал и позволял Поперечному накормить себя. Надевал чужую футболку и через силу ходил в душ и на улицу, чтобы размяться. Тревожность не ушла — принесла депрессию. Диабет всё усугубил. А потом и жить стало плохо. И Даня всё ещё, кажется, любил, но было сложно понять: правда любит, или жалеет? А Эл любит, или долюбливает? А потом вопросы ушли, как и кровь с водой. И теперь уже никто не воровал у Поперечного одежду. И пионы Даня стал носить еженедельно, пока сам не поддался хандре. Теперь уже и пионы некому носить.***