Не спится этой ночью мне

Когда твой окоченелый труп внесли в дом, я ощутила нечто странное. Раньше на трупы и глядеть не могла, а тут пыталась протолкнуться, чтобы посмотреть. Захотелось увидеть как волки тебя искусали. Посмотреть на твоё лицо. Посмотреть, как его исказили ужас и боль. Когда я уже встала на носочки и почти заглянула за плечо посетителю, прижавшись грудью к его спине, нас двоих оттолкнули иностранцы. Старик растолкал столпившихся, протащив за собой студента. Он тут же бесцеремонно начал осматривать тебя, задирать штанины, расстёгивать рубаху. Ребекка застонала и с рыком дёрнулась в их сторону, но профессор поднял руки, выставил перед ней ладони и произнёс только «Мадам Шагал». Отчего-то это подействовало — новоиспечённая вдова позволила продолжить осмотр. Скоро все стали уходить, какой-то старик схватил меня под руку и тоже потащил на выход. «Негоже девице на такое смотреть» — сказал он. А, может, я бы хотела посмотреть! Когда все ушли, я осталась у двери подслушивать. Было ничего не слышно, но потом Ребекка закричала. — Неблагодарная свинья, ты сошёл с ума?! Кол в сердце сейчас тебе я воткну сама! Кол в сердце? Не уж то тебя так не волки? Стараюсь прислониться к двери плотнее, услышать ещё что-то. Только возня и шаги. Ох! Отскакиваю, на коленях быстро уползаю в укрытие. Профессор выскакивает из двери, за ним студент. Старик смешно и возмущённо пыхтит, а юноша всё вертит своей головой. Сейчас голову себе оторвёшь, так вертеть! Дверь резким рывком открывается, оттуда появляется голова хозяйки. — Вон! Убирайся! И ты, и этот! — она кричит навзрыд, начиная всхлипывать. — Пока я вас за волосы… — она взмахивает рукой, в которой осиновый кол, но силы словно в момент покидают её, и она роняет оружие, прислоняя ладонь к лицу, плача. Тот что молодой попытался поднять кол, но твоя жена не дала ему, Иностранцы убежали. Дверь, где ты лежишь, закрылась. Даже отсюда я слышу, как воет Ребекка. Сердце начинает неприятно ныть. Так хочется обнять её голову и целовать висок, пытаясь качать, как ребёнка. Когда завывания стихают, проходит ещё пара минут, и она уходит к себе в комнату. Я смотрю на кол. Вылезаю из укрытия и быстро бегу к нему. Схватив, прижимаю к своей груди и озираюсь по сторонам. Смотрю на дверь. Тяну руку, но убираю её. Нужно ещё распятие и свечу. Срываю крест, который висел у входа и вытаскиваю одну из длинных свечей, часть которых ты не так давно продал горбуну. Кладу свечку в кружку и поджигаю её. Взяв всё, я с трудом открываю дверь и захожу. Лунный свет озаряет комнату так, что и свечка не нужна. Кладу стакан со свечой и кол на бочку рядом. Глубоко вздыхаю, вцепившись обоими руками в распятие, иду к тебе. Сердце так бешено колотится, словно выпрыгнет сейчас, но зато мне наконец удастся хорошо тебя рассмотреть. Стянув ткань, я быстро выбрасываю руку вперёд, почти ударив тебе по носу деревянным крестом. Но ты даже не вздрагиваешь. Ты и правду? Сколько церковных служб, пока все молились за себя, я отпевала тебя. Живых отпевать нельзя, а я тебя отпевала, отпевала, словно ты был мёртв! Нельзя отпевать, ведь это… Но я отпевала и так желала, чтобы Господь прибрал тебя к рукам! Если бы Ребекка узнала, что я творю, она бы меня поколотила. Лицо твоё словно выцвело. Такое белое, а губы синие. Я наклоняюсь ещё ниже, всматриваюсь лучше. Несколько раз уже было такое, мне виделось, что мёртв. Засыпал на стуле, я на тебя смотрела и казалось: вот и побледнел. Но сейчас мне не кажется. Ведь ты не спишь на стуле, ты лежишь на столе, ты укрыт белой тканью. Я слушала плач Ребекки, он не мог мне привидеться. Рука непроизвольно потянулась к твоему лицу и коснулась щеки. Я тут же одёрнула её. Такой ледяной. Я вспоминаю профессора. Кладу распятие на стол подле твоей головы и оттягиваю одежду. На шее две огромных дыры. Не похоже на волчьи укусы. Иностранцы правы. С ужасом смотрю на твоё лицо, но оно спокойное, расслабленное. Даже умиротворённое. Ты выглядишь таким добродушным, таким кротким. Словно из моих снов, которые не были кошмарами. Щиплет в носу. Неужели я хочу плакать? Так внезапно стало тебя жаль. Провожу по твоим волосам ладонью. Ты был так порочен, а теперь благочестив. Касаюсь губами твоего лба. Было больно умирать? Больно и страшно? Ты кричал? Просил о помощи? О ком ты думал в этот миг? Каким тебе явился ангел? Может… может он был списан с меня? Бредовые мысли всё сочатся в голову, а я бездумно целую твоё лицо. Касаюсь случайно губ и вздрагиваю. Что же это за наваждение? Стыд обжигает меня, и я отскакиваю от тебя. Что же такое мыслится мне? Что за странные желания? Уж точно рядом с покойниками ходят черти, это всё они. Или… или ты сам уже как чёрт. Кол. Кол в сердце. Я проткну твоё сердце, если у такого мерзавца оно вообще есть, и забуду о тебе. Выйду замуж и в первую брачную ночь опою мужа, чтобы он не заметил, что я осквернена. Я буду счастлива с ним, он будет обнимать меня ночью, и ты больше не побеспокоишь меня. Не придёшь ни в эту ночь, ни в какую другую. Не придёшь ни наяву, ни во сне, ни в кошмаре и ни в… Стыд снова опаляет меня. Я читаю про себя молитву и быстрым шагом иду к бочке. Беру кол. Ну сейчас, сейчас я успокою твой дух, и ты больше никогда не посмеешь покинуть своей кровати. Я не знаю, чем бить. Тогда навалюсь всем телом, и он войдёт. Тебе же не важно, как? Закрываю глаза, губы лихорадочно шепчут молитву. Давай же. Раз. Два. Нечто касается моей руки. Нечто такое холодное, как лёд. Липкий пот выступает на спине, а я начинаю задыхаться. Не могу заставить себя вдохнуть. Сил хватает только на то, чтобы открыть глаза. Ты тоже открыл их. Смотришь и гладишь мои ладони. Я хочу вдохнуть воздух и закричать, но давлюсь. Ты привычно улыбаешься, оголив клыки. Твои клыки. Отскакиваю, пятясь назад. Ты держись кол в том же положении, в котором я его держала. «Ах!» — лишь могу вымолвить я. Безоружна. Ты начинаешь подниматься, а я броском кидаюсь к столу и хватаю распятие. Ты не понимаешь, что происходит, а я выставляю распятие перед собой. Тишина. — Ты решила, что я? — медленно начинаешь говорить, потом склоняешь голову в бок и странно вздыхаешь, — Да и я же, — ты встаёшь и делаешь шаг вперёд, я делаю шаг назад. Тянешь руку к кресту и берёшь его всей рукой, — еврейский, если уж на то пошло. Улыбка превращается в оскал. Почему тебя не обожгло? Может нужна молитва? — Отче наш, Иже еси на небесех. — Магда, — я теряюсь, но, когда уже готова продолжишь, ты вырываешь распятие из моих рук. Я лишь сдавленно вздыхаю. Стоит одному из нас сделать шаг, как его делает и другой. Сердце колошматит. Оживший кошмар. Ты надвигаешься на меня, как в худших из моих снов. — Ты вся дрожишь. Это не к чему, я тебя не обижу. Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, Магда. — Отче наш, сущий на небесах. — Разве ты не помнишь всей моей доброты? — Да святится имя Твое, — упорно твержу я, стараясь проговаривать каждое слово чётко, чтобы ангелы внемли моей молитве. Во время очередного шага я об что-то бьюсь ногой и отвлекаюсь. Воспользовавшись моим замешательством, ты подскакиваешь ко мне и хватаешь. Я пытаюсь кричать, но ты закрываешь мой рот рукой, которую я начинаю с остервенением кусать. Ты плотнее прижимаешь меня к себе и, несмотря на всё моё сопротивление, у тебя выходит. — Чш-ш-ш, как маленькая… моя маленькая, — качаешь меня и целуешь в лоб, я громко всхлипываю и отчего то жмусь к тебе. Я не замечаю, как ты садишь меня на стул. Берёшь моё лицо в свои ладони и целуешь сначала лоб, потом медленно спускаешься вниз. Я заламываю руки и не прекращаю плакать. Ты гасишь свечу, которую я оставила. Ты гасишь её просто рукой. Голой рукой. Почему пламя не обжигает тебя? Свеча, о свечка, пожалуйста, пусть твой огонь коснётся его рукава, пусть он вспыхнет. Если Господь не желает помочь, то пусть хоть Дьявол. Прошу, адский огонь, обхвати поганое тело, обугли его до угольков. Он ведь грешен, так почему он ходит ещё по земле, а не мучается в адском пламени? — Прошу, не надо, — еле слышно, на выдохе шепчу я. — Чш-ш-ш Ты пытаешься поднять мою голову. Я не хочу. Пытаюсь мотать ею, упираться, но усталость накрывает меня. Привычные действия, всё снова повторяется. Я закрываю глаза и просто пытаюсь отдалиться от реальности. Я просто не буду присутствовать здесь, когда ты снова… а потом, ты ведь снова ляжешь спать, да? Я украду твой ремень и повешусь на нём. Ребекка не задушила меня, и это было ошибкой, так я исправлю эту ошибку — я задушу себя сама. Резкая боль в шее отрезвляет меня. Я взвизгиваю, но ты сжимаешь мою горло, не давай издать звук. Отчего-то во мне вдруг просыпаются силы, и я бью ногой. Не знаю, куда я попала, но ты сгибаешься пополам и шипишь. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь подняться, по падаю. Ноги не держат меня. Впиваюсь ногтями в пол и пытаюсь подтянуть себя, пытаюсь добраться до двери. — Спасите! Спасите меня! Шагал! Он напал на меня! Несколько лет я была безмолвна. Несколько лет невидимая рука ужаса сжимало моё горло, и я не могла издать ни звука. И вот я наконец кричу. Я не могу идти, не могу сражаться, но, наконец-то, я зову на помощь. Уверена, те чудовища, что не позволили тебе сдохнуть, тоже слышат мой крик. Иностранцы схватят тебя и проткнут сердце, если уж у меня не хватило духа сделать этого. Ты захлебнёшься в собственной крови. Превратишься в прах и развеешься. Я уже не увижу того, как все сбегутся на мой крик о помощи. Ты ударишь меня своим ботинком по затылку, и я в миг утихну. Я не увижу, как ты возьмёшь меня на руки и зачем-то побежишь со мной в глубь леса. Они не догонят тебя. Профессор воскликнет о том, что говорил: «надо было сразу проткнуть сердце». Если бы Ребекка знала, чем обернётся та нежность, с которой она тебя любила и берегла… Меня отправятся искать несколько крепких ребят, но их поиски не увенчаются успехом. Они помянут меня хорошим словом, скажут, что я была «хорошей девкой». Меня отпоют. Твоя супруга поставит за меня свечу и помолится на мой упокой.