Нам и не снилось

В субботу утром Саша сказала, что поедет встречать маму и Анну Николаевну. Новость застигла меня врасплох. Да, мы разговаривали об этом до ссоры, но после неё за несколько дней обменялись разве что парой десятков учтивых до зубовного скрежета фраз: «Поставь, пожалуйста, штатив», «благодарю», «не за что». Моментами на меня накатывала такая тоска! Хотелось вычеркнуть Александру из сознания. Особенно перед сном, когда я лежала на сеновале и слушала, как укладываются поодаль собака и её хозяйка. Утром же ко мне возвращалась бодрость духа. Я начинала находить особую прелесть и смысл в словах «всё, что не убивает, делает нас сильнее», «будет и на моей улице праздник». Ближе к вечеру оптимизм улетучивался. Я пускалась в размышления: «Александра — не твой человек. Хорошо, что ты поняла это сейчас, когда твои чувства ещё не столь сильны… Здесь в моих измышлизмах зияла брешь, потому как я понимала, что лукавлю, но упорно продолжала: «Время лечит!» Пока что каждый прожитый день не особо эту сентенцию подтверждал, но выбора у меня не было. Можно, конечно, бросить всё, уехать из хутора, да только это не выход, а слабость, за которую буду корить себя до конца своих дней. Саша тоже выглядела подавленной. Или я это себе придумала? Душа моя жаждала коллективных страданий: глаза козы бабы Гадючихи казались особенно грустными, а перья нашего друга-индюка — тусклыми. Даже Буся периодически, жалобно поскуливая, подходила, укладывала голову мне на колени и смотрела пристально в глаза. Я неприкаянно бродила по двору, повторяя как мантру: «И на нашей улице перевернётся грузовик с пряниками». Индюк путался под ногами, требуя внимания. Коза безнаказанно паслась в малине. Во мне вдруг проснулся хозяйственный дух — я пошла её оттуда прогонять. Выпихивая возмущающуюся Зойку из малинника, я прозевала звук подъехавшей машины, услышав лишь громкое: — Здравствуйте! Я замерла. Коза тотчас же воспользовалась моей неподвижностью — принялась жрать ягоды. Махнув на это безобразие рукой, я стала продираться через колючие кусты. В голубых бриджах, белой футболке и цветастом шарфике на шее, словно сошедшая со страниц глянцевого журнала, в нескольких шагах от калитки стояла Анна Николаевна. — Вы, я вижу, Ирина Николаевна, слились с природой, — насмешливо проговорила она, указав на козу, которая стояла возле меня и тоже смотрела на директоршу. Безупречно уложенное каре — волосинка к волосинке, макияж, скорее всего, профессиональный… Или это татуаж? Очень красивые глаза, чем-то на Сашины похожи… — Неужели не узнали? Ладно, коза не признаёт, всё-таки первый раз видимся, но вы-то… За неделю я напрочь вылетела из вашей головы? — она умолкла, выжидающе глядя на меня. Ответить мне не довелось, потому что калитка распахнулась и во двор влетела Буся — повизгивая от радости и бешено вращая хвостом. Сперва она помчалась ко мне, мазнула по лицу горячим языком и чуть не сбила с ног. Потом ринулась к Зойке, моментально наставившей на неё рога, но так и не успевшей боднуть — Бусинка понеслась к калитке, которая отворилась опять, и во двор вошла Санечка. За ней — её мама, в каких-то ярких, развевающихся одеждах, напоминающая диковинную птицу. На руках она держала Капу в комбинезончике цвета «вырви глаз», состоящего из лоскутков и верёвочек. — Ирочка, здравствуйте! До чего же мы рады вас видеть! — с этими словами Сашина мама поспешила ко мне. Опустив Капу на землю, она обняла меня. Я, непривычная к таким бурным проявлениям эмоций к практически незнакомому человеку, сперва опешила, застыв истуканом. Потом тоже положила руки ей на плечи и почувствовала, как они легко скользнули по шёлку вниз. Испугавшись, что они окажутся не там, где нужно, я моментально их отдёрнула. «Почти как главы двух держав. Спасибо без лобзаний», — хмыкнула я про себя, с облегчением освободившись от объятий. Мой взгляд переместился на Капу, которая почему-то дрожала как осиновый листик, глядя на что-то за моей спиной. Я обернулась, чуть не столкнувшись с козой, которая тянулась мордой к собаке. Капа то ли тявкнула, то ли взвизгнула и вдруг завалилась набок. — Капочка! Деточка! — вскричала её хозяйка и, схватив бесчувственное тельце, принялась его трясти, причитая: — Мамочка с тобой, мамочка плохая! Оставила тебя одну на растерзание! Коза, отпрянувшая было от таких резких телодвижений, опять вытянула морду — уже к хозяйке Капы. Та испуганно отшатнулась. — Пожалуйста, заберите этого монстра! Капочка упала в обморок от страха! Я схватила Зойку за ошейник, пытаясь оттащить подальше. — Бедняжечка! Так испугалась! — подбежала на помощь Санечка. — Вижу, это у вас семейное, — ядовито бросила я ей, сражаясь с козой, в планы которой входило более близкое знакомство с прибывшими. — Саша, ты теряла сознание? — прозвучал встревоженный голос. «Анне Николаевне не откажешь в сообразительности», — мелькнула у меня уважительная мысль. — Сашенька падала в обморок? — Сашина мама смотрела на меня испуганными глазами. — Ира пошутила, — пробормотала Санечка и одарила меня взглядом «вздёрнуть на первой попавшейся ветке». — Неужели? — недоверчиво хмыкнула директорша. «Вот врунья!» — возмутилась я про себя и сказала: — Я имела в виду тонкость душевной организации и крохотное тельце, — не преминула я поддеть Санечку. Директор засмеялась, а Саша даже не посмотрела в мою сторону — сюсюкала с Капой, которая пришла в себя. — Уже третий обморок у Капюли, — вздохнула Сашина мама и поцеловала её в мордочку. — У неё такая чувствительная нервная система! Когда у нас появилась Бусинка, Капочка неделю ничего не ела! Так переживала, бедняжечка. — Последовал ещё один поцелуй. — А как она упала в обморок при виде гориллы в зоопарке! — присоединилась Санечка, тоже поглаживая собачку. — Ох! Это был такой кошмар! — откликнулась Сашина мама. — Я так испугалась и растерялась!.. Если бы не Сашенька, — она выдохнула и продолжила дрожащим голосом: — Она сразу же отвезла собачку к ветеринару. Там провели комплексное обследование и сказали, что у неё повышенная чувствительность к стрессам. Но разве убережёшь от всего, если вокруг сплошные стрессы! — Сашина мама безнадёжно махнула рукой. — Вот и вчера с этими сборами… На этюды не пошли, и она сразу же почувствовала, что режим нарушен… Сегодня тоже ранний подъём растревожил её… — Александра Павловна, внуков и срочно! — раздался насмешливый голос директорши. — И тебя, Леночка, отпустит относительно бедолаги, — добавила она, кивнув на Капу и хозяйку. Мне стало некомфортно от этих слов: благодаря беспардонности Анны Николаевны я стала невольной свидетельницей внутрисемейного конфликта. А то, что это именно проблема, я поняла, увидев, как покраснело Санечкино лицо, а её мама досадливо поморщилась, моментально помрачнев. Повисла неловкая пауза. Мне даже стало их жаль, а директорше захотелось ответить что-то колкое. Я заозиралась по сторонам, пытаясь сделать вид, что очень заинтересовалась окружающим… — А Зойка ест вашу сумку, — сказала я, втайне надеясь, что оная принадлежит Анне Николаевне. «Всё-таки ты мстительная», — осуждающе произнёс внутренний голос. — Там же Капочкины вещи! — выдохнула Сашина мама и поспешила к сумке с криком: — Кыш! Кыш! — Сегодня явно не Капочкин день, — преувеличенно трагическим тоном заявила Анна Николаевна. Не удержавшись, я посмотрела на неё и не сумела сдержать улыбку, когда она вдруг мне подмигнула. «А с ней не соскучишься!» — мелькнула мысль. Я поспешно отвернулась, чтобы директорша не заметила моё смущение, и зашагала к месту происшествия. «Ты только не вздумай ею увлечься! — предостерёг внутренний голос. — Из одного не выберешься никак, не хватало ещё в другое влезть». «А почему бы и нет? Я свободна. Мне всегда нравились женщины постарше, тем более с интеллектом. К тому же она отлично сложена, правда, худая очень, но это лучше, чем толстая…» — я даже остановилась от нахлынувшего потока мыслей. «Эй! В реальность-то воротись! — строго приказал внутренний голос. — Во-первых, она может быть глубоко замужем. Во-вторых, ей сорок шесть, а тебе двадцать девять. Ты ей в дочери годишься скорее, чем в любовницы…» — Что-то случилось? Вы шли-шли и вдруг замерли, — Анна Николаевна серьёзно посмотрела на меня. Чувствуя, что краснею, я лишь молча покачала головой из стороны в сторону, не в силах сдвинуться с места, загипнотизированно уставившись в большие серые глаза. — Я вот смотрю на вас и думаю: зачем ехать отдыхать на море, если можно так чудесно загореть, пребывая в нашей полосе? — Это у меня кожа такая, легко загорает, — смущённо пробормотала я, опустив, наконец, глаза. — Очень хорошая кожа, — директорша медленно провела указательным пальцем вдоль моей руки, наблюдая, как та покрывается мурашками. Я словно зачарованная смотрела на её ухоженную руку с коротко остриженными ногтями. — Там какая-то машина подъехала, — сердитая Саша возникла возле нас, буравя Анну Николаевну взглядом. Я, как ошпаренная, отдёрнула руку и поспешила к калитке, сгорая от стыда. «Вот к чему непотребные мысли приводят! — зудел внутренний голос. — Безобидное касание трактуешь как…» — «У неё ногти короткие!» — «Ну и что! Если по ногтям определять сексуальную ориентацию, то не забудь в ряды лесбиянок занести тётю Галю с бабой Шурой», — противно захихикал он. «Я не говорю, что ногти — основной показатель! Главное — как она по руке провела… Это было так… возбуждающе, что у меня кожа моментально гусиной стала! Зачем гетеросексуальной женщине ТАК делать?!» — «А может, тебе банально секса хочется?» Подумать над этим вопросом я не успела, потому что калитка отворилась и во двор вошёл папа. С радостным визгом, словно мне лет пять, я бросилась к нему на шею. Уткнувшись носом в свежевыбритую щеку, вдохнула такой родной запах пенки после бритья и остро ощутила, до чего же соскучилась по дому. — А мама где? — выдохнула счастливо. — У тёти Гали. Они сено гребут на участке. Вроде как дождь собирается, — папа поднял голову к небу. — Просили помочь, если можете, конечно, — сказал он, обращаясь к Санечке, которая стояла близко-близко и смотрела на нас с… тоской? грустью? «Дура ты, Ирка, — ножом полоснул внутренний голос, — у неё ведь отец не живёт с матерью». Мне стало неловко за своё детское поведение. Даже не познакомила отца с людьми. Повисла на шее как… — Мой отец. Островский Николай Иванович, — представила я его уж слишком официально, от чего ещё больше смутилась и рассердилась на себя. Слава Богу, на этом моя представительная миссия закончилась. Папа обменялся рукопожатиями со всеми, почесал Зойку, которая ко всеобщему удивлению даже не собиралась бодаться, погладил индюка, прибежавшего с Бусинкой из сада, восхитился Бусей и Капой. И как-то ловко и непринуждённо у него получилось так, что уже через четверть часа все хотели помочь с сеном. О, нет, только не Сашины родные с Капой! Где гарантии, что собачка не испугается граблей и не грохнется в обморок? Насмешек ведь не оберёшься. Особенно в исполнении дяди Пети. Да и что лукавить, не хотелось мне, чтобы мои родственники встретились с Санечкиными. Уж слишком они разные! Ещё свежи воспоминания о Сашиной борьбе с сорняками… Свиньи с бантами в кроватях… — А может, не надо? Всё-таки вы приехали отдохнуть, а не сено грести, — попыталась я отвадить их от этой затеи, — на участке очень жарко, совсем нет тени, вдруг Капа перегреется и… — я умолкла, посмотрев со значением на хозяйку собачки. На лице той появилось сомнение. Обрадованная, я добавила для пущей убедительности: — Там очень много остюков. Капа может поранить лапки! — Ой! — воскликнула Сашина мама и просительно посмотрела на Санечку. — Может, нам лучше остаться? — Ни в коем случае! — категорично заявила та. — Капе нужен свежий воздух, а там его — не надышаться! — Санечка прикрыла глаза и шумно задышала. — К тому же, — произнесла она уже с открытыми глазами, глядя на маму, — там такая красивая природа! Такая палитра! Мамочка, это что-то! Я стояла и с открытым ртом смотрела на Санечку, онемев от её выдумок. Что она задумала? Неужели не понимает абсурдность своей затеи? — Мамуль, а ты взяла домик Капы? — спросила Саша и, получив утвердительный кивок, улыбнулась и продолжила: — Мы поставим его на участке. Капа будет из домика за нами смотреть. Никакого стресса. — Действительно! — восхитилась мама Санечки. — Как ты всё хорошо придумала.

***

— Ты не понимаешь, что Капа в домике, для моих родственников то же самое, что свинья с бантом? — зло прошептала я Саше, когда мы шли к машинам. — Почему нельзя было остаться здесь?! — Потому что я не хочу быть с твоими родственниками одна! Мне с головой хватило вашей чёрствости на огороде, — зашипела она в ответ, — чуть не растерзали! — и села в машину, хлопнув дверцей перед самым моим носом.