Нам и не снилось

Саша выскочила из машины на подворье. Я поспешила следом, надеясь объяснить, что и не думала насмехаться, и уж было открыла рот, да так и застыла. К нам со всех ног неслась тётя Галя. Кучеряшки химической завивки задорно подскакивали, вторя бесчисленным рюшам на цветастом платье. Оступившись, она едва не упала. — Здравств… А шоб тебя! Мишка! Я же просила вымести двор! А ну живо! — закричала она, вертя головой в поисках младшего сына. — Кругом индюки нагадили. Ноги можно сломать! — Так я ж мёл! Шо я им сделаю, если они лезут! — огрызнулся тот, подошёл к месту птичьего преступления с веником и совком и принялся мести, что-то бубня под нос. Тётя Галя указывала на видимые лишь её глазу недочёты, и они закружили по двору, позабыв о нас. Краснота, разливающаяся по Мишкиной шее, выдавала, до чего же ему неловко. Конечно, он ведь такой нарядный, прямо весь из себя: белоснежный костюм-тройка, лакированные чёрные туфли (я помню, как они с тётей Галей к нам приезжали, чтобы купить эту красоту к школьному выпускному). Рассчитывал произвести впечатление на Сашу, а тут нате вам — подметай индюшачий помёт! Бедный Мишка! Иметь таких родителей… «Ты-то со своими недалеко отпрыгнула, — одёрнул внутренний голос, — тоже бы сейчас мела дерьмо, дай тебе мама команду». Я вздохнула: «А кстати, где мама?» Ну конечно, налаживает дипломатические связи… Этого у неё не отнять. Как и умения выглядеть эффектно. Пусть она и была в самом обычном платье, даже Ягиня, с которой она мило щебетала, проигрывала на её фоне. Моё тщеславие подняло голову, озираясь в поисках восторженных взглядов. К сожалению, Саша смотрела на группу бабулек на длинной лавке, вынесенной, скорее всего, ради знаменательного события из амбара. Яркостью и цветистостью платков они напоминали попугаев в джунглях. Ассоциацию усиливала виноградная лоза, плетущаяся над и по обе стороны лавочки. — Да что же это за фигня! — Саша топнула ногой. — Мы же договорились! — Что-то не так? — спросила я осторожно. — Всё! — Начальница обернулась и посмотрела так гневно, что я попятилась. — Что это за бардак?! — Где? — Я никак не могла взять в толк, почему она злится. Тоже оглядела подворье. Наоборот, всё убрано: нет ни вёдер, ни корыт, обычно расставленных где придётся, да и всей этой птицеармии, копошащейся над инвентарём, не видать. Даже разобранный мотоцикл, сто лет загромождавший угол возле хлева, исчез. — Ну наконец-то! Здравствуйте! — Тётя Галя сияла разрумянившимся лицом. — Мы уже заждались! — Тёть Галя, вы такая… — Перевоплощение было до того неожиданным, что я потеряла дар речи. Косметика поистине творит чудеса! — Красивая? — она кокетливо улыбнулась, тряхнув кудряшками. — Да, — я кивнула, — необычно так… — Ой, а мне до чего непривычно! Я уж не помню, когда в парикмахерской была, — она рассмеялась. — А невестка мне говорит: «На вас же вся страна будет смотреть! Надо, чтоб красиво!» Я и согласилась: «Крась!» — говорю. — Но ведь мы же с вами договаривались, — голосом, который не сулил ничего хорошего, сказала Александра. — Мы снимаем реалии сельской жизни. А это что? — она обвела рукой подворье. — Это же бутафория! Не по-настоящему! Мы же договаривались, что съёмки запечатлеют обычную сельскую жизнь, — повторила она упавшим голосом, — разве в селе люди так одеваются? — Она махнула в сторону Мишки. — И вы тоже… — Оглядела тетю Галю с головы до ног. — Не нравится? — обиженно насупилась та. — Что вы, — поспешила горячо заверить Саша, — очень нравится! Но ведь вы так не одеваетесь каждый день… — Нет, конечно! — перебила тётя Галя. — Это праздничное платье. Надевала к Мишке на выпускной. — Вот же! — обрадовалась Санечка. — А мы будем снимать вас так, как вы выглядите каждый день! Понимаете? — Да я-то понимаю! Только я ж каждый день как чучело! Бывает, с этим чёртовым хозяйством и поесть некогда, не то что красоту наводить. — Такая вы и нужна для съёмок! — заулыбалась приспешница реальности. — И Петра надо в драной майке снимать? — Да! И всё должно быть как обычно: как вы кормите птицу, трудитесь на огороде, корову кормите или что там ещё, — Саша пощёлкала в воздухе пальцами. — Как Петро навоз из-под свиней чистит? — Недоверие так и плескалось в вопросе тёти Гали. — И навоз. — А вы вот в этом туда полезете? — тётя Галя окинула Сашу насмешливым взглядом, явно сочтя белую футболку и светло-голубые шортики с белыми кроссовками неподходящей одеждой. — Обязательно! Выражение тёть Галиного лица буквально кричало: «Ну и дура!», однако она сумела направить экспрессию в другое русло: — Ну, а я в таком платье — не полезу! И Петра в костюме — не пущу! Нам ещё Мишку женить. — Она недовольно засопела, раздувая крылья носа, всем видом выражая — ни пяди назад. — Но… — Саша посмотрела на меня так беспомощно, что я тотчас забыла обещания «быть ледяной глыбой» и ринулась ей на помощь: — Тёть Галь, а давайте мы устроим две съёмки? Первую — как хотите вы: все красивые и делают то, что считают нужным, а вторую — как планировала Александра Павловна: вы в обычной одежде занимаетесь повседневными делами. А потом выберем самые красивые кадры. — Ну я не знаю… — заколебалась наша красавица. — Тёть Галь, у вас будет собственный фильм! Кто ещё таким может похвастаться? На работе покажете и на Мишкиной свадьбе… — пошла я ва-банк. — Соглашайтесь! Ирина Николаевна дело говорит, — Ягиня вбила последний гвоздь в крышку гроба тёть Галиной несговорчивости. Повеселев, та принялась командовать: — Так! Тогда, я думаю, надо хлопцев поставить возле лавки, а мы все сядем и будем петь… Миша, Паша, тащите ещё одну лавку! Живо! — зычный голос новоиспечённого режиссёра разнёсся по двору, а сама она поспешила к бабулькам. — Галя, лучше сделать по-другому, — мама порысила следом. Папа, виновато улыбнувшись, отправился за ней. — Но это же два дня съёмок, — нахмурилась Саша. — Александра Павловна, лучше поблагодарите помощницу. Соломоново решение, Ирина Николаевна, — директорша приобняла меня за талию, — далеко пойдёте… — И чуть тише добавила: — Если, конечно, выберете правильное направление. Саша фыркнула как разъярённая кошка. — А не присоединиться ли нам к массовке? Там такое изобилие цветов, — поглаживая меня по спине, продолжила директорша. Замерев, как истукан, с отвисшей челюстью, я пыталась понять, что происходит. «Прибрали тебя к рукам — вот что происходит», — невозмутимо отозвался внутренний голос. — Конечно! — засуетилась Леночка. — Девочки, мы будем поблизости. — Кто б сомневался, — буркнула им вдогонку Саша, пиная одинокую травинку. Мой взгляд скользнул по её ногам, обласканным солнцем: кожа — словно топлёное молоко. Во рту пересохло. Будь они неладны, эти шорты! — Ну и что это значит? — Что? — я удивлённо вскинула голову. В карамельных глазах читалось осуждение. — А то тебе непонятно! Я вспыхнула — неужели застукала? Сделала простодушное лицо: — Ты про комплимент? — Да она клинья к тебе подбивает! — вскипела Саша. Я едва не ляпнула: «Она ведь обещала не ставить меня в один ряд со своими тёлками!» и подавила вздох раздражения — оправдывайся теперь. «А ты чего хотела? — подлил масла в огонь внутренний голос. — Устроили тут обнимашки». — Ира… «Как же давно она так меня не называла… Неужели она и правда думает?..» — И что с того? Я свободна, она — тоже. Женщина она красивая, интересная… — Меня словно чёрт за язык тянул. Санечка запихнула руки в карманы и посмотрела на меня исподлобья. — И думает, что всех можно купить! Все эти её обхаживания… Или ты… Тебе… — Она враз как-то сникла. Я криво усмехнулась, пытаясь сдержать боль, копившуюся все эти дни, но потерпела фиаско, — она прорвалась мучительным признанием: — Да не нужен мне никто, кроме тебя! Подожди, — я ухватила Санечку за плечо, боясь, что она сбежит, — я должна сказать… Я так больше не могу! Не могу делать вид, что мы всё выяснили и всё хорошо. Потому что ничто не хорошо и ничего мы не выяснили! Я не верю, что ты ко мне ничего не чувствуешь! Не верю, слышишь?! — Я жадно всматривалась в её лицо в надежде… «Соберись! — завопил внутренний голос. — В любви она тебе признаваться не будет!» Саша смотрела на меня широко распахнутыми глазами, кусая губы, — казалось, вот-вот брызнут кровью. — Я знаю, ты не свободна… Но скажи… скажи… — Горло сдавило. Мысли путались. Сама не знала, что хочу услышать. Что она любит меня? Что, если бы не Яна, всё могло быть иначе? Что всё ещё может быть иначе?.. Слёзы предательски навернулись на глаза, я уткнулась в её в плечо и зарыдала, выплакивая свои несбывшиеся мечты. — Ира, Ирочка, ну чего ты, не плачь… ну зачем же?.. — лепетала Санечка. — Всё будет хорошо. Ты ещё встретишь… Я не могла этого слышать. Она гладила, утешая меня, по волосам, по спине, и я вся, как натянутая струна, вибрировала под её пальцами и чувствовала, что она тоже дрожит. — Девочки! Почему вы плачете?! Сашенька, что случилось?! — как сквозь вату донёсся голос Леночки. И уже отчетливее другой, ироничный: — Снова колючка? Отпрянув от Саши, я отвернулась и принялась рыться в многочисленных карманах в поисках носового платка. Саша проворчала: — Ничего. Всё нормально. — Да как же нормально? — тревожилась Леночка. — Глаза на мокром месте — это нормально? — Всё в порядке, — шмыгнув носом, отозвалась Санечка. — Но… — Лен, оставь их в покое. Милые бранятся, только тешатся. Я судорожно вздохнула. Ноздри заполнила горькая свежесть с нотками сладости — аромат полыни и лаванды. «Унисекс… Надо же, у Ягини парфюм унисекс…» Странно, но эта мысль отчего-то успокаивала меня. Я вцепилась в неё, как в спасительную соломинку. — Ирина Николаевна… — Серые глаза смотрели на меня без тени ехидства. Анна Николаевна ободряюще улыбнулась и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь: — Show must go on.