Нам и не снилось

Мизансцена была как в дешёвой мелодраме: я застыла на корточках возле Санечки с гримасой паники, словно меня застукали на месте преступления. Ладони на её коленях обличающе свидетельствовали против меня. С порога на нас строго взирала тётя Валя. Как нашкодивший ребёнок, я мгновенно спрятала руки за спину. Хотя почему «как»? Именно так я себя и чувствовала. Опомнившись от испуга, я пружиной вскочила на ноги и бросилась с объятиями: — Тётя Валя! «До чего же нелепая попытка сделать хорошую мину при плохой игре… Фу! И не стыдно тебе?» — забрюзжал внутренний голос. Волна радости, поднявшаяся от узнавания родного лица, поглотила это дребезжание. — Это Саша. Ой! Александра Павловна. Моя начальница. Мы с ней были в командировке, — затарахтела я. Санечка невозмутимо поднялась со скамейки, улыбнулась и протянула руку для приветствия: — Здравствуйте! Просто Саша. Тётя Валя ответила рукопожатием. — Валентина Ивановна, тётя Ирины… Николаевны. До чего же странно величать тебя по имени-отчеству, — обратилась она ко мне. Лицо её, непривычно серьёзное, озарилось улыбкой. У меня отлегло от сердца. Как же хорошо, что она здесь! — Ира на вас очень похожа, — сказала Санечка, рассматривая нас с журналистским любопытством. — Конечно! Мы ведь с Колей, её отцом, двойняшки. Я бросила взгляд на Сашу, пытаясь понять, что она по этому поводу думает. Нравится ей тётя Валя внешне, а соответственно, и я? Короткие чёрные волосы тёти Вали обильно украшала седина. «Интересно, если мне подстричься коротко, как Саша к этому отнесётся? Нужно как-нибудь выяснить поделикатнее… У Яны… — Я вспомнила лицо с монитора: красивая, зараза! — Волосы длинные, как у меня сейчас, вроде бы… Ох, да сколько можно!..» Тёмно-серые глаза лучились морщинками, прорезавшими загорелую кожу, огрубевшую в полевых условиях. «Понятное дело, человек почти тридцать лет в экспедициях провёл, а не по подиуму шагал, визажистами обработанный… Тьфу! Опять эта Яна!» Мой взгляд приник, как к спасательному кругу, к губам — полным, чётко очерченным. «Красивые… У меня такие же или потоньше?» Я развернулась к зеркалу и придирчиво уставилась на себя: глаза испуганные, в пол-лица. «А я и правда похудела! Ноги торчат, как палки. Хотя баба Шура всегда говорила: «Комплекция у ней такая — шкелет!». Тётя Валя тоже худая… Нет, скорее, худощавая: мышцы на руках отчётливо проступают…» — Ирин, ты чего? Смотришь на меня, будто к мясу на рынке прицениваешься, — усмехнулась тётя Валя. Я вспыхнула, наверное, до корней волос и перестала теребить многострадальную нижнюю губу. Стоит разволноваться — и я её то кусаю, то пальцами мну. Дурацкая привычка! Уже на нервный тик смахивает! — Нет, просто соскучилась, — пробормотала я. Умения оказываться в нелепейших ситуациях — в самом эпицентре! — мне не занимать. Я опять обняла тётю Валю. — Ещё надоем, — тихонько ответила она, ткнувшись губами в мою макушку. Я замотала головой и прошептала ей в плечо, вдыхая неповторимый запах дыма и солнца, который с детства у меня ассоциировался с путешествиями и приключениями: — Нет, ты мне очень-очень нужна. Тётя Валя чуть отодвинулась и внимательно посмотрела мне в глаза. — Потом, — одними губами откликнулась я. Она кивнула. И мне вдруг стало спокойно и уютно. Ощущение, снедавшее меня, — точно мне предстоит прыжок в ледяную прорубь — жуткий и вместе с тем желанный, — ушло. — А давайте пить чай! — проснулась во мне гостеприимная хозяйка. — Отличная идея, — поддержала меня тётя Валя, — только мне нужно бежать. — Лицо её потускнело. — Я ведь вернулась сигнализацию включить, никак не привыкну, что она есть. А вы, конечно, почаевничайте… Чай — наипервейшее дело! Саша, приятно было с вами познакомиться. — Взаимно, — ответила Санечка, с готовностью снова пожимая протянутую ладонь. Входная дверь захлопнулась, и мы с Сашей остались одни. — Чай? — предложила я снова, чувствуя, как меня опять начинает потряхивать от волнения. — Ты любишь чёрный или зелёный? Пойдём на кухню. — Ира. — Саша коснулась моего плеча, и мысли о чае мгновенно исчезли. — Мне надо идти. Да и Буся уже заждалась. — Так Бусинку можно пойти и забрать, пусть с нами посидит, — уцепилась я за шанс побыть с Сашей ещё. — Ириш, в другой раз. Я сейчас правда не могу. Нужно в сервисный центр. — Да, конечно. Камера. Конечно. — Обида сдушила горло. «Ты имеешь на неё какие-то права? — заёрничал внутренний голос. — Рабовладельческий строй вроде как отменён. Или это были бы сексуальные игрища?» — «О!» — я судорожно сглотнула от тотчас представленной картины: Саша — покорная, у моих ног, преданно смотрит на меня, восседающую… — Не сердись. Тонкие пальцы аккуратно убрали прядь с моего лица, заложив за ухо. Я потянулась к этим пальчикам, чтобы припасть к ним губами и поцеловать каждый. «Вот тебе и патриций! «Санечка у моих ног», — передразнил внутренний голос. Она обхватила моё лицо ладошками и, притянув к себе, поцеловала в губы — жарко, но тут же отстранилась. — Мне надо бежать, — сделала шаг к двери, — откроешь? Я шагнула следом: — Подожди! Пожалуйста… не надо… — Глаза заволокло пеленой, я шмыгнула носом. «Попрошайка! — укорил внутренний судья. — Как тебе не стыдно! У неё своя жизнь, а ты словно на войну провожаешь! Угомонись!» Его резоны не могли заглушить панику, просыпающуюся где-то внутри и грозящую вылиться во что-то безумное. — Ириш, мне ещё домой заскочить нужно, документы на камеру отыскать… Но я всё никак не могла отпустить её, казалось, если она сейчас уйдёт, я потеряю её навсегда. — Я приеду домой и сразу тебе позвоню, хочешь? — Точно позвонишь? — Я уставилась на неё во все глаза, пытаясь заметить малейшие сомнения заявленному. Таковых не нашлось. Тяжело вздохнув, я наконец открыла дверь. — Пойдём провожу. В лифте мы целомудренно держались за руки. Саша ободряюще улыбалась. Я попыталась ответить тем же, но улыбка вышла грустной-прегрустной, о чём Санечка не преминула сообщить, когда мы вышли на улицу. — Извини, — выдавила я, — не получается у меня радоваться, что мы расстаёмся. — Ну почему расстаёмся?! В понедельник увидимся! А до того — созвонимся! — пылко заверила она. — Я понимаю, конечно, всё нормально… — заспешила я, уловив нотки раздражения в её голосе. «Да ты кому угодно мозг вынесешь! Возьми себя в руки! А то ускачет к той, видя, какой ты неадекват!» — принялся стращать меня внутренний голос. «Я — адекват! Просто мне очень грустно!» — «Ну и дура! Любимого человека нужно держать на открытой ладони, как бабочку! А ты в кулаке зажала!» — «Ничего я не зажала! Я всё понимаю! Просто мне очень-очень печально…» — Ира, машина здесь. Я остановилась, оглядевшись вокруг. За внутренней перебранкой я не заметила, как миновала Сашину машину. Ну точно как не в себе! «Соберись, тряпка!» — напутствовала я себя, шагая обратно. «Улыбаемся! Волна позитива пошла-а-а!» — надрывался внутренний советчик. Я растянула губы в резиновой улыбке: — Задумалась. Извини. — Да ничего. — Саша коротко меня обняла. — Поедем мы. Буська вон как беснуется, чтобы выпустили. К тебе на ручки хочет, — засмеялась она. Я посмотрела на лающую собаку, призывно уткнувшуюся мордой в стекло, и сама чуть не заскулила от нахлынувшей тоски. «Но ты молодец, смогла собраться! — похвалил внутренний голос, когда я махала вслед машине. — Только хватит уже улыбаться!» — обеспокоенно добавил он.