Гермиона не отрывала глаз от женщины, которая, в свою очередь, смотрела на гриффиндорку с животным ужасом, исказившим её морщинистое лицо до неузнаваемости.
Где та упрямая Хепзиба Смит, которая наказывает своего домового эльфа за проявление эмоций? Которая всегда держит подбородок высоко и смотрит на людей, как на букашек? Где та Хепзиба Смит, которая, в конце концов, удавится за вещи, что по праву даже не принадлежат ей?
Эта женщина исчезала по вине Грейнджер, растворяясь в подступающей агонии.
В комнате стало невероятно тихо; казалось, будто все внешние звуки исчезли, точно как и треск поленьев подле ведьм. Глаза Гермионы распахнулись шире, когда тыльной стороной ладони она почувствовала тёплую жидкость, а в воздухе уловила крапинки металлического запаха.
Ведьмы словно завороженные посмотрели вниз, туда, где на розовой ткани неторопливо появлялись кровавые круги, уродуя безупречную чистоту дорогого платья. Хепзиба приоткрыла рот в немом крике, хватаясь побелевшими пальцами правой руки Гермионы, в то время как девушка стеклянными глазами смотрела на расползающееся, подобно чернильной кляксе, карминовое пятно.
Глаза старой ведьмы, что до этого она выпучила, стали медленно закрываться, а сама она опадать, обмякая в руках девушки.
Гермиона как сквозь туман заметила побелевшую кожу Хепзибы, когда они вдвоём опустились на пол, приняв сидячее положение, и кровь, что тоненькой струйкой вытекала из её закрытого рта. Гриффиндорку сильно затрясло, а голова пошла кругом; её тошнило от запаха крови и вида умирающей женщины, и она не смогла сдержаться, когда желчь подступила к её горлу.
Согнувшись пополам, Гермиона не могла справиться с позывами, что раздражали её глотку раз за разом, стоило ей поднять глаза на Хепзибу. Она скомкала в ослабевших пальцах пушистый ворс ковра, насквозь пропитанный алой жидкостью, кашляя от нового приступа и острого чувства удушения, что сковало её дрожащее и липкое от хладного пота тело.
Сильнейшая судорога прошибла девушку, когда на тыльной стороне своей ладони она почувствовала длинные ногти, изо всех имевшихся сил ведущие кровавую дорожку вниз, раздирая тонкую кожу. Гермиона как ошпаренная одёрнула руку и посмотрела на женщину, словно бы и не замечая того, что наполовину покрыта остатками своего ужина.
Заметив, что та явно хотела что-то сказать, она сняла заклинания.
— Н... де... юсь... — хрипела ведьма, схватившись за витую рукоять кинжала белыми пальцами, покрытыми её собственной кровью и Гермионы, — Ад... от... к... ыт... для... тебя.
Она резко закашлялась, и кровь, сочащаяся из её уст, попала на Гермиону, забрызгав половину её лица. Однако Гермиона не обратила на это внимание, в искреннем, неподдельном шоке уставившись на Хепзибу.
В какой-то момент — Гермиона не знала, сколько времени прошло с тех пор — реальность свалилась на неё как обухом по голове, обозначив границы, которые она прекрасно чувствовала.
Ладонь Хепзибы постепенно расслабилась, точно как и пальцы, сжимающие до этого рукоять кинжала, и она заскользила по платью, со шлепком упав в багровую лужу крови. Её глаза закрылись, а грудная клетка опустилась, и Гермиона закричала.
Громко.
Истошно.
Впоследствии разрывая свои голосовые связки и перепонки звонким криком, раз за разом покидающим её глотку.
Она заливалась криком, упиваясь своей острой болью, не знающей границ, пока отползала назад от побелевшего трупа. Кровавая дорожка не покинула её даже тогда, когда Гермиона приблизилась ко входной двери и судорожно распахнула её трясущимися руками, выбегая наружу.
В данный момент её не интересовало и она не задавалась вопросом, почему Похлёба не пришла сразу же, услышав крики. Неужели приказы Хепзибы не беспокоить их...
были настолько безапелляционными? Однако эта мысль не прорезалась в её голове даже тогда, когда она, судорожно глотая ртом морозный воздух, что колол её лицо и лёгкие, лежала на снегу.
Слёзы толстой и мутной пеленой застилали её глаза, из-за чего она теряла связь со зрением. Из уст Гермионы вырвался громкий мученический всхлип — со стороны этот звук наверняка можно было бы сравнить с коротким воплем раненого зверя, — и она примкнула пальцами к глазам, стирая слёзы.
Девушка замерла.
Медленно убрав с лица руки, она оглядела их: её ладони были полностью покрыты липкой багряной жидкостью, сверкающей в серебряных лучах, точно как и куртка.
И лицо.
Истерика вновь накрыла её с головой, когда снег покрылся кристалликами крови, что стекала с тыльной стороны её правой ладони. Прямо из того места, где Хепзиба разодрала её кожу своими длинными и острыми ногтями.
Так себя чувствовал Том, когда убивал? Она не сомневалась, — она была уверена, что он не способен чувствовать такие личные, такие грязные эмоции, что именуются болью и животным страхом, раздирающим плоть, а также совесть. Он наверняка был ей обделён.
Гермиона не могла нормально дышать, задыхаясь каждый раз, когда перед глазами всплывал образ глаз Хепзибы, в которых она прочитала многое — даже больше, чем ей когда-либо хотелось, — и её хладного бледного тела, так доверчиво обмякшего в её руках, её кровь. Багряная, густая, насквозь пропахшая металлом, предсмертным страхом ведьмы и самой смертью.
Теперь Гермиона сама знала её запах и вкус.
Тоненькая струйка проложила свою липкую дорожку вниз по её щеке, спускаясь к подбородку, её губам, медленно затекая в ротовую полость, нежно скользя по зубам и языку и, наконец, смешиваясь со слюной.
Она не знала,
чья это была кровь. Вероятно, жидкости двух ведьм смешались, когда Гермиона опустила свои окровавленные руки на лицо.
Всхлипы девушки превратились в тошнотворный рёв, когда она кричала, плюясь кровью, когда она плакала, и слёзы ее были на вкус и цвет как кровь.
Кровь.
Кровь.
Кровь.
Она была везде.
Гриффиндорка сняла куртку и начала яростно проводить ногтями по своей запачканной коже, словно бы желая стереть с неё любое упоминание о женщине, лежащей на полу в особняке напротив. Она не чувствовала ослепительной боли, когда её руки от запястий до сгибов локтей покрылись длинными, глубокими царапинами.
Из них струйка за струйкой сочилась
её кровь подобно святой воде, что должна была очистить Гермиону от грязи и греха, столь халатного убийства, что до конца жизни будет непосильной ношей лежать на её груди.
— Я должна избавиться от неё... — как под мощнейшим гипнозом шептала она, ни на секунду не переставая наносить себе увечья. — Я должна... Да... Точно... Это поможет мне...
Гермиона резко закашлялась, почувствовав острую тошноту в глотке, что увеличивающимся комком ползла вверх, практически достигая её опухших гланд, и ей захотелось выплюнуть лёгкие, дабы избавиться от этой скованности в груди; ей захотелось разломить свои рёбра, что сильно давили на грудную клетку своей неподъёмной тяжестью; ей захотелось вырвать своё сердце, чтобы больше не испытывать эту пронзающую, подобно остро заточенным лезвиям, боль, но...
— Тише, всё закончилось.
Она услышала шёпот, почувствовала ласковое касание широких ладоней к её плечам, что подрагивали от колючего холода, окутавшего её тело. Она услышала шорохи рядом с ней, против воли прижалась к груди человека, сидящего рядом с ней на промёрзлой земле, и положила голову ему на плечо, громко всхлипывая.
— Я... я... — заикаясь, начала Гермиона хриплым голосом, сжимая дорогую ткань в кровавых пальцах. — Я её... её...
Длинные пальцы обхватили её затылок и прижали ещё крепче, словно бы желая тем самым заглушить её голос.
— Успокойся.
— Я её... уб... уб... О боже, Том...
— Я знаю, что ты сделала, Гермиона. А теперь успокойся.
Гермиона сильнее сжала мантию и потянула на себя, одновременно с этим отстраняясь от мужского плеча. В темноте глаза Тома необыкновенно блестели, что со странным взглядом наблюдал за ней, а в безднах играли серебряные искорки лунного света.
— О боже, — она в шоке распахнула глаза и посмотрела на мужчину, словно видела его впервые. — О боже, Том... Я её убила...
Ей показалось, будто что-то умерло в ней после этого осознания и теперь будет гнить в сердце, не давая забыть о себе. Что-то очень важное; то, что она всегда боялась потерять и бережно хранила в себе...
Человечность.
В детстве она боялась монстров, что, как она думала после рассказов её двоюродных братьев, жили у неё под кроватью и в шкафу. У неё был мишка Денди, который должен быть защитить её от них, а также она никогда не выключала свет.
Но однажды ночью Гермиона проснулась и обнаружила, что свет был выключен. В страхе ей привиделись тени, что ползли по дверце её нового шкафа тонкими длинными щупальцами, и она громко закричала.
Она кричала что есть мочи, мёртвой хваткой вцепившись в Денди, пока не прибежали её родители с испуганными лицами.
После той ночи они рассказали ей, что монстры — самая обыкновенная выдумка, придуманная с целью запугать таких же маленьких детей, как она. Гермиона разозлилась на своих братьев за то, что они соврали ей, и на себя, потому что поверила им, поэтому с тех пор перестала верить в любые сказки, коими делились соседские дети меж собой.
Спустя несколько месяцев, когда ей исполнилось четыре, её родители купили самый первый в семье телевизор, который стоил достаточно дорого, чтобы на него пришлось копить около полутора лет.
Девочке, на её счастье, разрешили смотреть любые мультики по часу в день, которые, на самом деле, крутили целыми днями. В один из знойных летних дней, чувствуя любопытство, она в тайне от родителей переключила на другой канал, которым оказался новостной.
Однако одной минуты просмотра ей с лихвой хватило, чтобы выключить телевизор практически сразу. Девочка хмуро смотрела на погасший экран, прокручивая в голове сказанное телеведущей.
В тот же вечер она спросила у своего отца, недавно пришедшего с работы домой, значение слова «убийца», невольно выдавая себя.
— О чём ты говоришь, Гермиона? — удивлённо спросил мужчина, опуская вилку с намотанными на зубчики спагетти обратно в тарелку.
Девочка покраснела и посмотрела на свои коленки, чувствуя себя неловко.
— Ну...
— Ты услышала его по телевизору, верно? — спросил её отец, не сводя с неё светлых глаз.
Гермиона едва ли различимо кивнула, внутренне сгорая от стыда.
— П'ости, папа. Мне было инте'есно...
Мужчина вздохнул и наклонился к ней, будто бы желая рассказать строжайший секрет.
— Слушай, Гермиона. Убийцы — ужасные люди, которые забирают жизнь людей, словно дети чужие игрушки в песочнице.
Глаза Гермиона расширились, а по телу пробежал холодок, когда она представила всё это.
— П'авда? — спросила она.
Мужчина кивнул и притянул её к себе, сопровождая крепкое объятие мягким поцелуем в лоб.
— Да, девочка моя. Эти люди не знают грехов и человечности, и их не гложет совесть, поэтому таких людей нужно остерегаться, солнце, иначе они могут сделать очень больно.
В голове у Гермионы чётко закрепилась мысль, что монстрами являются не выдумки, а самые что ни на есть настоящие люди, что окружают друг друга большую часть жизни.
И Гермиона безумно сильно боялась потерять эту часть себя, о которой ей говорил тем летним вечером отец, но вопреки всему судьба посмеялась над маленькой девочкой, что сидела в ней и по сей день, плача горькими слезами.
— О боже... Нет, нет, нет...
Глаза Гермионы бегали по его каменному лицу, пытаясь выявить в них хотя бы толику раскаяния.
— Мне было так... так страшно... А её... — она вцепилась в его плечи, — а её кровь, Том... Такая липкая, такая красная кровь... Я вся в ней, от макушек до пят, Том... Ты слышал, как я кричала? Конечно, слышал... Но... Я же не... нет, конечно, я... я не могла убить Хепзибу, — из её горла вырвался хриплый смешок, и она посмотрела Тому в глаза. — Скажи, что мне показалось. Скажи, что это всё неправда. Что мне приснилось... и снится до сих пор... Не знаю... скажи что-нибудь... прошу.
Том молча смотрел на неё, выглядя уставшим.
— Том? — осторожно спросила девушка. — Скажи, что я...
— Гермиона, — резко оборвал он гриффиндорку голосом, не терпящим отлагательств. — Нам надо возвращаться в Хогвартс.
— Скажи...
—
Сейчас же.
Слабая улыбка, полная надежды, разломилась на куски и спала с её уст. Гермиона начала судорожно пытаться выбраться из его рук, что подобно липкой паучьей паутине обвили тело, но мужчина держал её излишне крепко.
— Отпусти, — прошипела она надломленным голосом, вонзая ногтевые пластины в его запястья.
Он сморщился, но не издал ни звука, когда дёрнул девушку на себя.
— Хватит, Том, — взмолилась Гермиона, — отпусти меня, прошу. Ты делаешь мне больно...
Складка на его лбу разгладилась после её слов, и он обвил её голову руками, мягко целуя в лоб.
— Успокойся, Гермиона, — Том прижался лбом к её, смотря девушке прямо в глаза. — Хепзиба Смит мертва и твои слёзы ничем ей не помогут. А сейчас, когда благодаря тебе медальон у меня, нам надо в Хогвартс, если ты, конечно, не желаешь разборок с Дамблдором.
Благодаря тебе.
Гермиона в шоке уставилась на него, несколько минут никак не реагируя на его слова. Она до последнего думала, что он...
Что? Проявит сочувствие?
Девушка зажмурилась, прогоняя голос из головы.
Сострадание? Думаешь, у него заиграет совесть? Вспомни, Гермиона Грейнджер, что он Тёмный Лорд, он заковал тебя в свои оковы, он удерживает твою волю, он отправил тебя сюда.
Гермиона глубоко вздохнула.
«Я помню».
— Ты, — прошептала она, желая заколоть его тем кинжалом и в презрении растянув губы, — самый отвратительный ублюдок, которого видел свет, Том Риддл.
Гермиона заметила на его лице лёгкое замешательство и удивление, но оно пропало так же быстро, как и появилось.
— Ничего нового я не услышал, Гермиона. Словарный запас закончился? — девушка зарычала, вонзая ногти в его предплечья. — Попробуй снова.
Ярость проснулась в ней, и она была готова наброситься на Тома и заставить его страдать, как страдает она, как страдала Хепзиба.
— Бесчувственный монстр, который...
Однако мужчина не дал ей договорить, когда всё вокруг закружилось в водовороте, в глазах потемнело, а в голове опустело.
* * *
Утро для Гермионы прошло как в бесцветном тумане.
Девушка проснулась в четыре утра в своём общежитие совершенно одна, смутно понимая, что её соседки уехали домой на праздники. Когда же реальность наотмашь ударила её по голове, веки Гермионы опустились вместе со слезой, одиноко пробежавшей по её щеке.
В её груди поселилась пустота, что любовно зияла в виде огромной кровоточащей дыры, разъедая едким ядом плоть и внутренности.
Гермионе хотелось перевернуться на бок и вновь забыться во снах, пусть те и были ужаснейшими кошмарами. Однако время шагало против неё, и ровно в восемь Гермиона стояла пред дверьми, ведущими в Большой зал.
Её воспалённые глаза пронзали тысячи ножей, когда она осматривала чуть преобразившийся зал. Гермиона заторможено заметила летающих возле столов всех факультетов миниатюрных фей, что, пролетая мимо голов студентов, осыпали их хлопьями снега из своих деревянных корзинок.
Возле входа всех подходящих на завтрак студентов ожидал старый домовой эльф, что выдавал подросткам рождественские шапки и веточки остролиста с красными ягодами размером с два дюйма.
Гермиона без интереса приняла вещицы, но по инерции кивнула эльфу в знак благодарности, направившись к своему столу. Привычной еды, которой привыкли лакомиться студенты на завтрак, практически не было, поэтому девушка вяло потянулась к шоколадному пудингу в хрустальной чаше.
— Эй, — услышала она у себя за спиной, ложкой размазывая кокосовую стружку по шоколадной поверхности сладости.
Периферическим зрением гриффиндорка заметила движение справа от себя и без интереса посмотрела на Невилла.
— Доброе утро, Гермиона, — улыбнулся он, заливая медовые хлопья молоком.
Девушка кивнула и положила ложку с пудингом в рот, не спеша смакуя сладость на языке.
— Кстати, — сказал Невилл, хватая со стола зеленую шапку, отделанную по низу красной лентой, с белым помпоном и миниатюрную ветку остролиста, — эта шапка волшебная, ты знала? Она автоматически подстраивается под размер твоей головы, когда ты её надеваешь. Круто, да?
Гермиона промычала что-то нечленораздельное, когда почувствовала почти что невесомое — до того оно было лёгким — прикосновение прохладной мягкой ткани к своей голове. Она с безразличием смотрела на красивый остролист, слегка сжатый в широкой ладони гриффиндорца, когда ощутила морозный холод по коже.
Бесцветные глаза неотрывно смотрели на неё, обжигая болезненно пульсирующие внутренности ледяной пустотой. Том перевёл свой взгляд чуть ниже её ключиц, и ровно в этот момент она почувствовала прикосновение декоративной ветви к своей груди.
Гермиона опустила глаза, смотря на остролист, который прикрепил к ткани её свитера улыбающийся Невилл, тем самым теряя всякую безмолвную связь с мужчиной, что сидел далеко от неё.
— Вот, — сказал довольный Невилл, делая скупой глоток тыквенного сока. — Тебе нравится?
— Спасибо, — тихо произнесла она спустя минуту молчания, ощупывая яркие листья своей броши хладными пальцами.
— Кстати, а почему ты осталась? — непринуждённо спросил он, словно бы и не замечая, что Гермиона была
не в настроении вести светские беседы. — Моя бабушка уехала с подругами отмечать Рождество в Египет, сказав, что я уже достаточно взрослый, чтобы остаться в Хогвартсе на каникулы.
Девушка сжала губы и уставилась на полную чашу, вновь вяло перемешивая уже ставшую безобразной массу.
— Твои родители тоже куда-то уехали, Гермиона?
Она кивнула и повела плечом, чувствуя при
разговоре с Невиллом огромную дыру в животе. Через несколько минут, когда тяжёлое молчание достигло своего апогея, он прокашлялся и опустил металлическую ложку в свою тарелку, поворачиваясь к Гермионе.
— Я тебя раздражаю своей болтовнёй? — решительно произнёс он, нахмурив брови.
Девушка прекратила движение и подняла глаза на Лонгботтома, встречаясь с поразительной эмоциональной наполненностью в его глазах.
Крапинки лёгкого недовольства...
— Нет, — она покачала головой.
... сменились безмолвным вопросом...
Он поднял брови и сказал:
— Всё в порядке, Гермиона? Ты выглядишь такой уставшей и... без обид, но, если честно, то так себе.
...что исказило беспокойство.
Гермиона моргнула пару раз и, до побеления сжав пальцами ложку, слабо улыбнулась.
— Да, я просто... не выспалась. Но, — она на мгновение поджала губы, опустив глаза, и осипшим голосом продолжила: — спасибо за беспокойство.
Невилл неотрывно смотрел на неё в течение одной минуты, словно пытаясь найти неведомые ему следы на её лице, но в конце концов медленно кивнул, возвращаясь к пище.
— М, Гермиона, — сказал он, отрываясь от златого кубка. — Где ты была вчерашним вечером?
Девушка разом побледнела, чувствуя всем телом колючий холод, что преследовал её вчера. Ей показалось, что кольцо на её пальце раскалилось до бела, причиняя ей чудовищную боль, но одного беглого взгляда хватило, чтобы убедить себя в лживой галлюцинации.
— Я просто думал, — застенчиво продолжал Невилл, когда Гермиона посмотрела на него, впервые за всё утро чувствуя сковывающий её, пусть и притупленный, ужас, — что мы... э-э... могли бы поговорить о... Травологии, да, но не нашёл тебя даже в библиотеке...
Невилл запнулся, когда внутри Большого зала эхом пронеслось протяжное уханье первых утренних сов. Практически сразу же после этого на стол возле её чаши с пудингом приземлились две аккуратно запечатанные посылки. Использовав специальное заклинание, Гермиона разрезала две картонные коробки и заглянула в самую большую из них.
На самом дне лежал красный вязанный свитер с золотистой буквой «Г» посередине, тех же цветов пара перчаток и длинный полосатый шарф с вышитыми на нём миниатюрными первыми буквами её имени. Подле одежды, которую, безусловно, любовно сшила всем членам семьи и их друзьям миссис Уизли, лежала стопка из двух книг, в которых Гермиона узнала сборник «Теории магии» авторства Адальберта Уоффлинга.
Сверху на толстых фолиантах лежал белоснежный конверт, за которым она сразу же потянулась, вместе с этим ощущая увеличивающееся жжение в груди, что разбавляло в адской смеси её пустоту.
«Дорогая Гермиона,
Всей семьёй мы поздравляем тебя с Рождеством и желаем счастья! Очень жаль, что в этом году ты не смогла приехать к нам на праздники, но надеемся, что ты отлично проведёшь время в Хогвартсе. Обязательно будем ждать тебя на летние каникулы, дорогая!
С любовью, Молли Уизли».
В сердце у девушки невольно защемило, когда она прочитала полное тепла письмо, адресованное
ей. Переведя затруднённое дыхание, она продолжила читать:
«Привет, Гермиона!
Мы надеемся, тебе понравились наши с Гарри подарки на Рождество. Знаешь, мы бы подарили тебе что-нибудь другое, но у нас возникли с этим небольшие проблемы. Однако вчера, когда Гарри вспомнил про книги, о которых ты рассказывала нам в прошлый поход в Хогсмид, эта проблема разрешилась.
Но до тех пор (пишет Гарри), когда ты начнёшь утолять свою жажду знаний, мисс Всезнайка, жди от нас мини-«письмо».
С любовью, твои Гарри и Рон.
P.S. Мы надеемся, что монета у тебя сейчас с собой».
Гермиона почувствовала жжение в кармане брюк и инстинктивно потянулась за галлеоном.
«Как тебе наши подарки? От Рона».
«Ты же уже посмотрела? От Гарри».
Девушка провела большим пальцем по монете, «стирая» последнюю надпись и одновременно с этим собираясь со своими мыслями.
«Да, Гарри. Мне всё очень понравилось, спасибо, мальчики! Гермиона».
«О! Отлично! Зато теперь меня не будет преследовать твоё жужжание насчёт этих книг. Что ты в них вообще нашла? Полнейшая скука на мой взгляд».
Гермиона тщательно продумывала свой ответ, когда смотрела на появляющиеся раз за разом «прыгающие» буквы. Она всем своим нутро не хотела вызывать повторное беспокойство у друзей, поэтому ответила короткое:
«Рон!» — в своей привычной манере.
«Вы забыли подписаться, ребята. Гарри».
«Ой, Гарри, ты сидишь рядом со мной, следовательно знаешь, что пишу я, а что Гермиона. Рон».
«Ладно, Гермиона, нас миссис Уизли зовёт на завтрак. Мы с Роном напишем тебе в обед, хорошо? Гарри».
Гермиона смерила галлеон долгим тяжёлым взглядом и в конце концов ответила:
«Хорошо. Приятного аппетита. Гермиона».
Когда за её словами последовало молчание, девушка убрала монету обратно в карман и занялась второй посылкой.
«Дорогая Гермиона,
Нам с отцом очень жаль, что всё так сложилось, но мы надеемся, что если ты и злишься, то не сильно.
Кажется, в прошлом году ты хотела именно эту пижаму? Я помню твоё хмурое личико, когда я отказалась взять этот тёплый комплект одежды с маленькими Санта-Клаусами на оленях. Боюсь, я тогда тебя сильно огорчила, потому что ты довольно редко просишь что-то купить тебе из одежды.
Проходя этим летом мимо того самого магазина, я увидела на витрине эту пижаму, и мы с отцом решили порадовать нашу дочь разнообразным подарком на Рождество.
Надеюсь, она понравится тебе сейчас так же, как и тогда, и будет греть тебя, дорогая, даже в самые сильные морозы.
Говоря о твоих подарках, то они нам очень понравились, детка, спасибо! Хотя они весьма... необычны, но мы с отцом стараемся не заострять на этом внимание.
Также желаем тебе счастливого Рождества и надеемся, что ты проведёшь его также хорошо, как и дома. И если соберёшься выходить на улицу, то одевайся тепло, дорогая! Я слышала, что в Шотландии сейчас холоднее, чем обычно, поэтому не дай себе заболеть!
С любовью, мама и папа».
