The Professor

      Два дня для Гермионы прошли как сквозь туман, что невесомо просачивался через её сознание, полностью затмевая его собой.       Безбожно пытаясь отвлечься любым способом, она читала много — много — книг в библиотеке с утра до позднего вечера, едва успевая добраться до башни Гриффиндора до начала комендантского часа. Зарываясь в обветшалых со временем книгах, Гермиона пропускала обеды, посещая только завтраки ужины, но даже там не отпускала фолиант от себя ни на секунду.       Такое поведение было для неё в новинку, потому как она всегда придерживалась чёткого распределения режима своего дня, позволяя себе вольность нарушить его, разве что, только во время летних каникул.       На своё удивление она также всё чаще стала замечать присутствие Невилла. Порой это могло дойти до того, что он часами сидел возле неё в библиотеке, бездельничая — в таких случаях он сам с собой играл в волшебные шахматы, изредка глядя в окно на размеренно спускающиеся с голубого неба хлопья снега — либо же читал книгу по Зельеварению. Когда Гермиона спросила о причинах его непривычного для неё присутствия, Невилл аргументировал это тем, что из оставшихся в школе ведьм и волшебников ему интереснее её компания.       После его слов Гермиона почувствовала неожиданный прилив благодарности в груди, ощущая последние несколько дней себя необыкновенно одинокой. Она подумала, что ей сейчас не помешала бы любая компания, и ей было по-своему приятно сидеть с Невиллом в умиротворённой тишине, что приносила ей долгожданное спокойствие.       Все два дня она старалась не пересекаться с Томом, чтобы уберечь своё глубоко раненое сердце от новой порции боли, коей он снова «наградил» её в рождественскую ночь. Казалось, мужчина тоже не горел желанием встречаться с ней, однако он неожиданно объявил о себе спустя время.       Тем по-зимнему морозным вечером, когда витражные окна покрылись снаружи тончайшей коркой льда, радуя человеческий глаз красивыми узорами, Гермиона удобно расположилась в кресле в библиотеке, читая книгу.       Невилл, что сидел напротив неё, скрупулёзно выводил кончиком белоснежного пера мелкие «прыгающие» буквы на своём пергаменте, время от времени останавливаясь и тупо смотря на бумагу. Это забавляло Гермиону; создавалось впечатление, будто Невилл пытается найти ответ на свой не озвученный вопрос в своих же записях, раз за разом пробегаясь по ним глазами.       — Э-э... я пытался вспомнить, Гермиона, — рассеянно произнёс он, свободной рукой смахива чёлку со лба, — но не смог. Не могла бы ты подсказать мне третий пункт? Пожалуйста, Гермиона...       Со вздохом она оторвалась от чтения интереснейшего, по её мнению, абзаца во всей книге — что была, на минуточку, растянута аж на целых четыреста страниц! — услышав жалобные нотки в его голосе. Парень низко склонился над пергаментом, словно был в любой момент готов устало опуститься на него.       Гермиона посмотрела на часы.       18:35.       Прошло всего двадцать минут с тех пор, как она повторила свойства Умиротворяющего бальзама, что они изучали годом ранее, ингредиенты, их порядок и способ приготовления, выученные назубок. За основу Гермиона решила взять именно его по той причине, что зелье часто входит в экзаменационные вопросы в СОВ и ЖАБА, хотя по своему составу оно верно считалось достаточно сложным и заковыристым.       — Третий пункт гласит, что нужно сначала добавить толчёного лунного камня, после этого помешать три раза против часовой стрелки, варить на слабом огне семь минут, а затем добавить две капли сиропа чемерицы, — резче, чем хотелось, произнесла она монотонным голосом.       Невилл стушевался под её хмурым взглядом, ёрзая на своём стуле.       — Извини, что отвлекаю тебя и всё такое, ведь я сам попросил тебя помочь мне с зельями, хотя ты наверняка даже и не хочешь этого...       Услышав его слова, Гермиона невольно смягчилась:       — Нет, это ты извини, Невилл, — она опустила книгу на деревянную поверхность стола, рассеянно проводя пальцами по красными полосами на тыльной стороне ладони правой руки. — Я не хотела отвечать резко, но ты ведь меня знаешь.       Он невесело усмехнулся.       — Это да... Ты всегда напоминаешь мне профессора Макгонагалл, когда говоришь таким... ну, тоном.       — Не одному тебе, — себе под нос пробормотала Гермиона. — Я рада помочь тебе, и надеюсь, что эта моя помощь принесёт в будущем какие-нибудь ценные плоды.       Невилл улыбнулся и кивнул, протягивая ей свой пергамент. Гермиона приняла его и в течение минуты просматривала написанные им два пункта Умиротворяющего бальзама, время от времени коротко хмурясь, когда видела ошибки.       — Ну, — наконец сказала она, отдавая ему бумагу, — для начала довольно неплохо. Теперь к ошибкам: в первом пункте, перед нагреванием воды в котле, ты написал, что надо добавить скорлупу огневицы, когда как действительно правильный ингредиент — пять наростов со спины Растопырника, которые предварительно нужно растереть в порошок. Далее, — Гермиона указала на пятое предложение во втором пункте. — Разогревать воду надо не до состояния потемнения воды, а наоборот — до её полного осветления, когда она станет ярко-белого цвета. Помешивать по часовой стрелке ровно десять раз, после чего надо добавить два коренья имбиря, а не одно. Также...       Она прервалась, когда почувствовала на своём среднем пальце — «о, нет» — неприятное жжение, что раньше вызывало у неё много боли, когда как сейчас — ничуть.       Гермиона цвела верой в то, что Риддл наконец перестанет эксплуатировать её по поводу и без, словно бы она являлась деревянной куклой, а не живым человеком. Что ни говори, но он сам подливал масла в огонь её веры все эти дни, полностью игнорируя её с их последнего разговора, когда она напоследок бросила в него неудачный сглаз.       «Приходи в мой класс».       Его неопределённость приводила её в скованное цепями бешенство, что отдавалось лишь лёгким покалыванием в кончиках пальцев, заставляя её хмуриться, когда она вновь и вновь перечитывала его сообщение.       «Как... властно».       Гермиону передёрнуло от этой мысли. Хотя она, как никак, была права, думая об этом, потому что недолгое наблюдение и нахождение в его компании показало ей, что этот человек мог только требовать и брать от других то, что ему было нужно.       В голове у Гермионы загорелась лампочка. Быть может, если рассуждать именно в таком ключе, Том позвал её к себе, чтобы снять подавляющие её волю проклятия кольца? Ведь он уже, по-сути, взял от неё то, что ему было нужно, не так ли?       Но в таком случае вставал вопрос совершенно иного характера, заставляющий её невольно ёрзать в кресле: что ему в таком случае помешает стереть ей память? Как бы то ни было, но Гермиона знала многое из того, что ей вообще не следовало знать, не говоря уже о том, кем он был.       Она запрещала себе даже думать о другом исходе, иначе как бы он объяснил причину исчезновения шестикурсницы посреди зимних каникул, когда как она даже ни разу не выходила на улицу после Рождества?       — Эй? Гермиона?       Она резко втянула воздух в лёгкие и посмотрела мутным взглядом на удивлённого Невилла.       — Что-то случилось? — спросил он, подняв брови. — Ты говорила, а потом резко замолчала...       — Мне надо идти, — перебила его Гермиона, вставая с мягкого бархатного кресла. Лёгким движением палочки она отлевитировала книгу, что читала до этого, на верхнюю полку напротив стоящего книжного шкафа. — Я совсем забыла, что профессор Макгонагалл просила меня зайти к ней без двадцати семь... Прости, но встретимся здесь завтра, хорошо?       Невилл моргнул, сжимая в обеих руках свой исписанный пергамент, и, прежде чем он успел хоть что-нибудь промолвить, Гермиона быстрым шагом покинула библиотеку.       Она судорожно сжимала руки в кулаки, проходя мимо рыцарских доспехов и колонн. Спокойствие, что она ощущала в компании Невилла, разом покинуло её, заменив бесконечной пустотой и лёгким покалыванием в кончиках пальцев.       Гермиона не понимала его политики от слова «совершенно». Какую игру, в которую она оказалась вовлечена без какого-либо согласия, Том снова вёл? Говоря в таком ключе, его целью было дать ей ложную надежду на спасение, а затем в один момент её вдребезги разрушить, разорвать, выжечь из ноющего сердца Гермионы?       Задаваясь этими вопросами раз за разом, она всё сильнее загоняла себя в тупик без права на выход.       Чем ближе Гермиона подходила к классу Защиты от Тёмных искусств — бывая там едва ли не больше, чем во всех остальных помещениях, — её ноги немели, становились ватными, посему передвигать конечностями стало практически невозможно. Она без конца заламывала пальцы, наряду с пустотой ощущая лёгкое беспокойство, что ныло в груди, не давая ей собраться с мыслями.       Небольшой коридор. Поворот. Несколько шагов вперёд. Снова поворот. Ровно семь шагов до деревянной двери. Занести над ней сжатый кулак. Бесцельно постучать. Войти.       Гермионе необязательно надо было делать предпоследних два пункта, ведь Том никогда не отвечал. Достаточно было соблюсти несколько предыдущих и последний, но с течением времени эти действия, невольно выученные назубок, стали своего рода ритуалом, без которого не проходил ни единый раз, когда она посещала Тома.       В классе стояла характерная для него темнота, с которой Гермиона невольно свыклась. Она осторожно прошла вперёд; в данный момент атмосфера, стоявшая в помещении, безбожно напоминала ей тот самый день, когда морозным вечером она зашла сюда, уповая на лучшее.       Почти глухая тишина с невероятной силой давила на виски, раз за разом сжимая их, и лишь едва слышное скрежетание кончика пера о пергамент нарушало её, безмолвно оповещая, что в кабинете Гермиона была не одна. Порой она задавалась вопросом, что не изменился даже спустя время: почему Том никогда не зажигал больше четырёх факелов? Мужчина поразительно обходился практически без каких-либо источников освещения, предпочитая работать в полутьме — хотя, по законам физиологии, это должно было давить ему на глаза, но его зрение до сих пор оставалось безупречным, — когда как Гермиона не могла обойтись без яркого света.       Том, не отрываясь от бумажной волокиты, которой у него всегда было предостаточно, махнул свободной рукой в сторону небольшого деревянного стула, стоящего напротив его стола.       — Садись, — коротко бросил он.       Гермиона скептически посмотрела на стул, но, как бы то ни было, вняла его приказу, хотя и неохотно.       Она перебирала пальцы на своих коленях, тупо смотря на толстый фолиант, посвящённый Защите от Тёмных искусств третьего курса. По всей видимости, Том проверял их полугодовые трёхдюймовые эссе о боггартах, если Гермиона правильно помнила.       Несколько минут прошли в полной тишине, нарушаемой лишь скрежетом его пера и поднявшейся вьюгой, яростно бьющей по окну. Внезапно Том остановился, и Гермиона почувствовала на себе его взгляд.       В бесцветных глазах плескалось удивление, на что она вопросительно подняла бровь, сверля его взглядом ровно пять секунд, прежде чем он произнёс:       — Ну?       Гермиона сильнее выгнула бровь, когда уловила сквозившее в его голосе раздражение. Она упорно молчала, не говоря ему ни слова, когда как раздражение мужчины усиливалось с каждой пройденной секундой в тишине.       — Гермиона, — с нажимом сказал Том, прожигая её пытливым — не просто пытливым — недовольным — взглядом. — Что опять?       Гермиона удивилась ещё сильнее, искренне не понимая недовольства Тома. Может, она сделала что-то не так? Но что?       Она опустила взгляд на свои руки, выпуская из виду нахмурившегося Риддла. Он шумно перевёл дыхание и, опустив перо, прорычал:       — Твоё напускное равнодушие, Грейнджер, совершенно необоснованно и выглядит, как минимум, по-детски. Но если тебе так угодно, то я принимаю твою маленькую идиотскую игру в молчанку. А теперь слушай, — Том откинулся на стуле и скрестил руки на груди, принимая мрачное выражение. — Легилименцию и окклюменцию мы не тренировали с начала прошлой недели, но после недолгого наблюдения я заметил, что ты относительно всегда держишь свои окклюменционные щиты. Это хорошо. На сегодняшний день твоя легилименция, конечно, далека от совершенства, но базовых умений — просмотра недавних воспоминаний — вполне хватит для того, что я приготовил.       Она резко подняла на мужчину взгляд, всем своим ошеломлённым видом задавая вопрос: «Что?» Гермиону преследовало недоброе чувство, что ей определённо не понравятся его следующие слова. Это ощущение собралось в тугой комок в её животе, скручивая его и причиняя сильный дискомфорт.       Казалось, мужчине понравилось смятение Гермионы, потому как его голос на тон потеплел, произнося следующие слова:       — Я рад, что к тебе вернулись чувства. Но возвращаясь обратно к теме, которую я начал, хочу сказать, что долго думал над тем, чтобы позволить тебе одну вольность.       В груди у Гермионы зажглась надежда, что без остановки теплилась в её сердце с самого начала ноября. Том, увидев блеск в её глазах, коротко усмехнулся и покачал головой, словно бы безмолвно отклоняя её предположение.       — С пятого января я доверяю тебе моих юных Пожирателей.       Она застыла.       Её разум безумно громко кричал: «Что?!» едва ли не оглушая её, когда как сама Гермиона тупо смотрела на его красивое лицо остекленевшими глазами, не в силах не вымолвить ни слова, ни пропустить ни одной мысли в голове.       — О, — воодушевлённо продолжил говорит Том, растянув уголки губ в улыбке, — вижу, тебя обрадовала эта новость. Ничего сложного в этом не будет, — он сцепил свои тонкие пальцы в замок, раз за разом надавливая подушечками пальцев на выпирающие костяшки. — Достаточно лишь встречаться с ними два-три раза в неделю — желательно в Выручай-комнате, ты знаешь, — просматривать их последние воспоминания и отпускать. Это не будет занимать у тебя больше десяти или пятнадцати минут, в зависимости, — его улыбка стала шире и зловещее, — от количества людей, конечно.       Гермиону затошнило.       Не успела она «переварить» предыдущие его слова, пребывая в некоей прострации, когда мужчина вновь подкинул ей пищу для размышлений. Что значит «в зависимости от количества людей»? Пожирателей, что обучаются в Хогвартсе, станет больше? Не это ли она услышала в его словах?       Гермиона судорожно сжала кулаки, когда дрожь липкой дорожкой пробежала вниз по её позвоночнику от предоставления того, что может произойти, если количество его приспешников начнёт увеличиваться в разы. И не значит ли это, что его желание власти — Гермиона твёрдо уверена в этом, иначе бы ему не зачем было делать первые попытки взятия Министерства под контроль — стало выигрывать здравый смысл?       Она оказалась в бо́льшей беде, чем предполагала ранее.       Что если Тому придёт в голову сделать её одной из них? В таком случае, он, не колеблясь, заставит принять противоположную её принципам сторону, даже не спрашивая её согласие — а оно ему и не требовалось, как бы горько это ни звучало.       Гермиона, вся сжавшаяся, со страхом понимала, что на данный момент это более чем возможно, когда его власть, ещё неведомая волшебному обществу, начала расти, пускай и не с поразительной скоростью. И одна единственная мысль твёрдо укрепилась в её голове: ей надо бежать. Но не трусливо, иначе она бы не была гриффиндоркой.       Для начала ей надо было побольше узнать о проклятиях, которые Том наложил на кольцо. Гермиона наделялась, что Драко запомнил её просьбу, и в один из дней у неё на руках появятся книги, что, возможно, даже ответят на некоторые из её вопросов. Однако было одна проблема: он мог попросту не найти их в библиотеке Малфой-мэнора, какой бы большой она ни была. Гермиона не отрицала тот вариант, что Том сам изобрёл эти проклятия, что означало бы почти минимальную возможность на спасение.       В таком случае, ей оставалось только уповать на то, что они были взяты из более Тёмной — скорее всего, даже из разряда Чёрной — магии. Возможно, Том использовал наиболее сложные из возможных проклятья — Гермиона думала, что то были Защитные, потому как ей удалось обмануть барьер, установленный на дом Хепзибы, Охранные, несомненно, и что-то ещё, она полагала, — древние либо же малоизвестные.       Далее, если удача улыбнётся ей, следовало бы незамедлительно оповестить профессора Дамблдора о своре Пожирателей в стенах старого-доброго Хогвартса и причастности к ним Тома Риддла, чтобы затем директор связался уже с самим Министерством, тем самым предоставляя дальнейшие карты ему в руки.       Как бы то ни было, Гермиона прекрасно понимала, что ей ни за что не справиться с террористами — убийцами, что уж там — в одиночку. Более того, нельзя отменять тот факт, что если проклятия будут всё же разрушены, Том узнает об этом первым.       Это бы значительно усложнило её задачу.       Но в данный момент, когда её цель под названием «правосудие» находилось в поразительной отдалённости от неё, Гермионе оставалось лишь безмолвно смотреть в пустоту чёрных глаз, тщательно скрывая все свои эмоции и мысли от них.       Его хорошее настроение, когда ему, казалось, удалось вызывать серию эмоций на лице Гермионы, с треском испарилось, стоило мужчине заметить вновь появившееся равнодушие.       Том хмыкнул и встал из-за стола, покручивая в руках бледную палочку.       — Может, — рассуждал он, бесцельно бродя взад-вперёд позади неё, — мне следует проклясть тебя, чтобы ты стала более сговорчивой? Как думаешь, Гермиона?       Кровь в её жилах похолодела, когда он задумчиво продолжил:       — Риктусемпра? Ты же ведь боишься щекотки? Я уверен, за десять минут ты бы обязательно произнесла хотя бы пару слов, — он на пару секунд замолчал, обдумывая что-то. — Хотя... нет, это слишком просто. Может быть, заклинание невидимого хлыста? Это бы наверняка выбило из тебя все капризы, ведьма. Или... — Том внезапно замер, и Гермиона почувствовала его пытливый взгляд на своём затылке. — Круциатус, а? Как насчёт него?       Она побледнела, невольно вспоминая те ощущения, что испытала, когда Том пытал её. Быть может, явная угроза в его голове заставила произнести её следующее необычайно слабым голосом:       — Почему?       Гермиона опустила голову, вперив взгляд в своих ледяные руки, что были едва ли не намертво переплетены меж собой. Он выпустил смешок из уст и прошёл обратно к своему месту, садясь на резной, искусно выполненный деревянный стул.       — М?       Она поиграла желваками.       — Почему тебе обязательно надо, чтобы я что-нибудь сказала? — спросила она спустя минуту, практически через силу заставляя себя произнести эти слова. Она помнила себя излишне болтливой ведьмой, на что постоянно указывали её друзья, и для неё было крайне непривычно проговаривать какие-либо слова едва ли не с трудом.       — Не пойми меня неправильно, — сказал Том, вновь сцепив руки в замок. — Я уважаю молчание людей, когда веду монолог, до определённого момента времени, не требующего чужого вмешательства, но ненавижу, когда меня намеренно игнорируют. Как делаешь сейчас ты, к примеру.       Она хмыкнула и прикусила нижнюю губу, лаская пальцами ноющие полосы на правой руке.       Гермиона чувствовала непреодолимое желание оставить это своеобразное клеймо, оставленное ей напоследок Хепзибой в качестве небольшой, но мести. Она знала, что заслужила куда больших увечий, но это было единственное, что она могла оставить на своём теле в качестве шрамов-напоминаний о своём грехе, который она невольно на носила на груди.       Гермиона злилась, когда Том залечивал её кровавые полосы на руках, что она собственноручно нанесла себе. К сожалению, он упорно продолжал игнорировать её просьбы оставить заслуженные раны, раз за разом щёлкая кончиком палочки по ним, чтобы затем провести основанием по воздуху, без умолку проговаривая заклинания заживления на латинском.       Том раздражённо вздохнул, в упор глядя на неё.       — Устала?       Неожиданный вопрос, который она меньше всего на свете ожидала услышать из его уст, вывел её на мгновение из колеи, огорошив своим смыслом. Риддл закатил глаза и цокнул языком, вновь вставая из-за стола.       — Мне совершенно понятно твоё удивление, — себе под нос пробормотал он, и Гермионе потребовалось несколько секунд, чтобы разобрать его слова.       Она повернула одеревеневшую голову по направлению ему, следя за каждым его движением. Мужчина, обогнув первых две парты правого ряда, подошёл к массивному книжному шкафу, выудив с верхней полки одну толстую, обветшалую по краям книгу.       — Читала «Развитие и упадок Тёмных искусств»?       Гермиона нахмурилась, чувствуя образовавшуюся складку на лбу.       — В «Хогвартс-экспрессе», когда первый раз ехала в школу, — сухо произнесла она.       Том хмыкнул, в ускоренном темпе листая страницы книги, словно вспоминая её содержание. Она была уверена, что он прекрасно его помнил.       — Неплохо, — прокомментировал мужчина, захлопывая фолиант. — Это была моя первая книга о Тёмных искусствах, которую я купил, когда впервые побывал в Косом переулке. Я прочитал её за два дня перед отбытием в Хогвартс и позже ещё несколько раз, когда стал интересоваться более... запретной магией.       Гермиона едва удержалась от того, чтобы закатить глаза, вполне ожидая от него чего-то подобного.       «Кто бы мог подумать. Наверняка он зачитал её до дыр».       — Можешь пройти в мой кабинет, — Том подошёл к ней и отдал тяжёлый фолиант. — Если устала, то там есть довольно уютная софа.       Его голос звучал сухо, словно ему было неловко говорить о таком, но Гермиона решила не отказываться от предложения, мысленно сославшись на то, что действительно устала и морально, и, как бы это странно ни было, — физически. Том, в свою очередь, выглядел так, будто бы надеялся на совершенно иной исход событий, но только лишь сжал губы, глядя ей в спину.       Гермиона зашла в небольшое помещение, что до этого по ошибке считала за личную библиотеку. Действительно, книг здесь было достаточно — по периметру всей комнаты стояли книжные шкафы, до отказа заполненные различными книгами, благодаря чему она оказалась ещё меньше, чем предполагалось ранее.       Посередине комнаты стоял большой лакированный стол, выполненный из красного дерева. Гермиона подошла поближе, проводя пальцами по прохладной поверхности, с любопытством замечая раскрытые книги и свитки. Однако она отошла от него, в раздражении скривив уголки губ, когда прочитала заголовки книг — все они были посвящены Тёмным искусствам.       С волнением Гермиона поняла, что он действительно, как она и предполагала ранее, изучал искусство самодельных заклинаний. По всей видимости, в скором времени Том собирался изобрести одно — или более — заклинаний, и ей оставалось лишь только уповать на то, что это будут не проклятия.       В комнате практически отсутствовали окна, — единственное, что было по ширине как два дверных проёма, было прямо напротив софы, о которой ей говорил Риддл. Гермиона прошла в самый конец кабинета и села, рефлекторно проведя кончиками пальцев по мягкой кожаной обивке, выполненной, на удивление, в молочном цвете.       Софа находилась в углубление небольшой ниши, точно как и огромное витражное окно, через которое она могла видеть снежные хлопья, неторопливо спускающиеся с небес и «танцующие» в холодном воздухе.       Гермиона глубоко вздохнула и устроилась удобнее, открывая книгу на самой первой странице, посвящённой предисловию.