* * *
Том намазывал сливочное масло на зажаренный кусочек хлеба, слушая утреннюю болтовню своих коллег. — Доброе утро, Минерва! — Как прошел ваш вчерашний вечер? — Вчера я нашёл очень интересный экземпляр книги, которую по праву можно считать раритетом! Советую Вам почитать её, Помона, о-очень интересно. — Интригуете, Гораций. Периферическим зрением Том заметил хитрую улыбку зельевара. — В таком случае, оставлю её в Вашей теплице. Он давно обратил внимание на излишнюю разговорчивость профессоров — казалось, они не могли провести ни минуты времени с закрытыми ртами, — что нередко раздражало его. Том был совершенно не утренним человеком и предпочитал провести это время в уединение с собой и чашечкой терпкого кофе, в отличие от коллег, чьи лёгкие не знали покоя. Откусив небольшой кусочек хрустящего тоста, он ненароком перевёл свой взгляд на гриффиндорский стол, подавив желание закатить глаза. Этот тупица Лонгботтом нередко выводил его из себя одним лишь своим присутствием. Мальчик выглядел нелепо, и Том окончательно разочаровался в нём в самый первый день своей работы, когда Невилл едва ли не расплакался во время наглядной демонстрации Круциатуса. Возможно, он поторопился с показом Непростительного детям, но это принесло свои бесценные плоды: в тот день, вечером, в его дверь постучались несколько слизеринцев с шестого курса. Тому не составило труда узнать о причине их вечернего визита; одного лишь мимолётного взгляда на их горящие любопытством и восторгом глаза хватило, чтобы он больше рассказал им о Круциатусе исходя из собственного опыта. Им нравилось слушать его, что нетрудно было заметить; они с предыханием сидели перед его столом, разинув рты и распахнув глаза, когда Том рассказывал об ощущениях, что должна испытывать жертва во время пытки. Однако несмотря на любопытство слизеринцев, он всё же надеялся на большее от представителей факультета Гриффиндор. Его крайне удивили их побелевшие лица, но мисс Грейнджер — Гермиона — разом оправдала все его ожидания. Эта маленькая львица в одночасье вскочила со своего места и потребовала остановить пытку; вокруг её пушистых волос витала яростная магия, окутывая их, когда она, вся побледневшая, приблизилась к нему с сжатыми кулаками и непоколебимым выражением лица. Она была прекрасна. Северус был прав, когда сказал Тому, что на мисс Грейнджер стоит обратить особое внимание. Магия девушки была сильна — он мог чувствовать её ауру, когда тем утром она стояла подле него, трансфигурируя паука обратно в перо, — точно как её потенциал. Если бы не Том, он был уверен, что её талант пропал бы зря. Однако требовались тренировки, чтобы довести ведьму до совершенства, но эта маленькая деталь не составила ему труда. Ему приятно было работать с Гермионой, ведь он впервые увидел кого-то, кто мог вскоре сравниться с ним по силе. И это невероятно волновало, пробирая до дрожи в позвоночнике каждый раз, когда он замечал её возросшую в разы магию. Он посмотрел на Гермиону, уголки губ которой подрагивали — лепестки красочного бутона, которые никак не могли раскрыться, — когда она смотрела на активно жестикулирующего Лонгботтома. Гриффиндорец, очевидно, рассказывал ей что-то, что заинтересовало Гермиону, потому как она до сих пор не заметила взгляд Тома на себе. Он выпустил раздраженный рык, не сводя с наглой ведьмы глаз и не обращая внимания на удивлённый взгляд подле сидящего Флитвика. Гермиона самым наглым образом игнорировала Тома, выводя его из себя каждый раз, когда он видел её в библиотеке или Большом зале во время приёмов пищи. Ему нужна была её покорность, однако ведьма была сильным борцом и не прогибалась под ним, как то с благоговением во взглядах делали его Пожиратели. Про́клятое кольцо, что до встречи с ней носил он сам, было идеальным вариантом, если Том хотел сохранить её непоколебимый характер и вселить веру в то, что Гермиона находится под его полной властью и контролем. Девушка оказалась не так проста, как могло показаться на первый взгляд, — с трудом и спустя время, но она нашла лазейку. Ведьма поступила правильно, когда не стала в открытую говорить о намерениях Тома, предпочитая этому скрытый подтекст, что буквально сквозил в каждом её сказанном слове. Также Том заметил, что во время своей речи Гермиона трогала кольцо, что было зачарованно, тем самым давая всем присутствующим в классе очевидную подсказку, но никто, похоже, так и не понял этого — их пустые лица говорили сами за себя. Впрочем, он и не ожидал чего-то большего от них. Скрепя сердце приняв свой промах, Том усилил проклятия, теперь наверняка обладая знанием и уверенностью, что больше таких инцидентов никогда не произойдёт. Дальше следовало то, чего он так долго ждал — убийство Хепзибы. Ему было откровенно плевать на благополучие ведьмы, если бы она не забрала его медальон с собой. Северус одобрил его решение в пользу выбора Гермионы на роль палача, считая, что девушка лучше всего справится с этой задачей. Том никогда не сомневался в мозгах своего самого верного сторонника, которого знал с самого детства, и потому был преисполнен уверенностью. Гермиона блестяще проявила себя, вызывая у Тома смутное чувство удовлетворения, ведь у него, наконец, был долгожданный медальон и полезная ведьма. Однако характер Грейнджер вновь дал о себе знать, и на этот раз не в лучшем его виде — она безбожно игнорировала Тома, глядя на него с напускным равнодушием своими восхитительными глазами. Как бы он ни хотел, но это был настоящий удар по эго. Том был глубоко возмущён и разозлён из-за ранее неведомой ему хитрости ведьмы, что притворялась послушной всё это время, заставив его поверить в её покорность, но одновременно с этим испытывал что-то, отдалённо напоминающее гордость. Определённо он послужил этому. В последнее время Том стал замечать некоторые изменения в её поведении — пример может быть незначительным, но Гермиона больше не испытала угрызений совести по поводу своего вранья, — что невольно радовало его, ведь он приложил к этому руку. Однако её поведение сейчас было отдалённо не радужным. Повлияла ли на Гермиону так сильно смерть Хепзибы, или она просто капризничает — Тома не волновало. Вчерашним вечером он дал ей чёткий план последующих действий, но реакция заставила его задуматься над эмоциональным состоянием ведьмы. Тома беспокоило, что она не сможет использовать Легилименцию подобающе, когда её концентрация полностью нарушена. Он окончательно убедился в этом вчера, когда без проблем проник в её голову, с недовольством не обнаружив её окклюменционных щитов, что означало её полную рассеянность. Тома это более чем не устраивало. Если дело и дальше пойдёт в таком неутешительном духе, то толку от Гермионы будет столько же, сколько от пуффендуйца, чего ему не хотелось. Поддавшись внезапному желанию держать ведьму ближе к себе, Том отправил её в свой кабинет, дабы не подливать ещё больше масла в огонь — он прекрасно видел, как ей была неприятна его компания. Хорошо. До тех пор, пока это не станет проблемой, он не будет докучать — чёртова Грейнджер! — ей. Том никогда особо не интересовался человеческими чувствами, потому как его они попросту не волновали, и это был первый раз, когда он задумался о чужом благополучии. Более того, Гермиона была грязнокровкой, что уже было для него более чем чуждо, но Том оставил её происхождение на второй план, больше желая извлечь выгоду из потенциала Гермионы. Однажды — месяц назад — он мельком увидел её детские воспоминания. В одном из наиболее счастливых, которое он впоследствии и просмотрел, Том узрел просторное поле, усыпанное белоснежными ромашками. Он отчётливо запомнил пятилетнюю девочку, что держала в руке пушистое розовое облако — сахарную вату — и кружилась на месте, заливаясь звонким смехом. Небольшие ямочки на её пухлых щеках, запачканных в сахаре, сильно выделялись, когда широкая улыбка украсила её милое детское личико. Глаза девочки ярко светились; в них мерцали тысяча огней, переливаясь на уходящем за горизонт солнце. Тома выбросило из воспоминания прежде, чем он смог увидеть двух взрослых, идущих к девочке. В тот момент Гермиона смущённо посмотрела на Тома; её щёки залились алым румянцем, точно как в том летнем дне многими годами ранее. — Самое счастливое воспоминание, — Том смаковал эти слова на языке, когда Гермиона, хмурая и возмущённая, вышла из его класса, предварительно поворчав. Том надеялся, что его задумка растормошит Гермиону, потому что она нужна ему — он закатил глаза — «живой». Он сделал скупой глоток чёрного кофе, что едва ли не до краёв заполнял собой золотой кубок, катая горький вкус по языку, и вновь посмотрел на Гермиону. Грязнокровка торопливо доедала свои уже размякшие хлопья, вероятно, в который раз за несколько дней собираясь с головой зарыться в библиотеке. Том перевёл свой взгляд чуть левее и заметил Лонгботтома, делающего последние глотки тыквенного сока. Он хотел пойти за ней. Том невольно сузил глаза, следя за парнем, прежде чем посмотрел на своё кольцо, что было видно только ему и Гермионе. «Я жду тебя в Выручай-комнате после обеда». Даже отсюда он мог заметить, что она вздрогнула, когда почувствовала жжение своего кольца. Прочитав его послание, на лбу грязнокровки пролегла небольшая морщинка, и она наконец посмотрела на него. Том едва подавил удовлетворённое рычание.* * *
Он завернул за угол и прошёл три раза перед дверью, чёткое представляя то, что желает увидеть в комнате. Зелёное поле, обрамлённое белоснежными цветами, раскинулось перед ним, указывая на красоту окружающей его природы. Вдали виднелся изумрудный лес, где пушистые ветви мощных деревьев колыхались на лёгком летнем ветерке. Том неторопливым шагом ступал по протоптанной узкой дорожке, засунув руки в карманы мантии. Лучи заходящего солнца вытягивали его тень всеми имеющимися способами, заполнив собой земляную тропинку, и нагревали тонкую чёрную ткань на его спине. Он ни разу не бывал в таких местах и для него было сложно ходить по цветущему полю не понурив голову. Не то что он никогда не интересовался природой. Нет, совсем нет. Том видел много её красот, когда отправился в короткое путешествие перед началом работы профессором ЗОТИ. Ему нравились скалы и ударяющаяся о них вода; ему нравился раскинутый пред ним лес до тех пор, пока он не начинал слышать щебетания птиц, но ему не нравилось обилие цветов и красок, что сыпались на него из рога изобилия, когда Том шёл по голой тропинке. Найдя место с наименьшим количеством ромашек, Том сел на мягкую траву, проводя по ней ладонью. Она колыхалась на ветру, с задорностью щекоча его раскрытую руку, и, словно бы услышав его негативные мысли, задержалась острой как лезвие стороной на его безымянном пальце. Том зашипел, резко одёрнув руку; маленькая капля крови, что образовалась на мягкой подушечке его пальца, упала на траву, растекаясь по ней. Исцелив небольшой порез, он раздражённо вздохнул и провёл ладонью по волосам. — Что это? Том обернулся, следуя за звонким вскриком, и увидел приближающуюся к нему Гермиону. Ведьма ожидаемо хмурилась, скрестив руки на груди; он выпрямился и положил руку на левое колено так, что ладонь безвольно свисала, будто бы не принадлежа ему. — Поле, — коротко ответил Том. Гермиона фыркнула и остановилась перед ним, загораживая собой палящее оранжевое солнце. — Я вижу, — прорычала она; ведьма всё ещё говорила с ним на пониженных тонах, но она говорила, что было уже хорошим знаком. «Салазар, надеюсь, это дрянное представление можно будет уже скоро закончить. Я грязнокровке в няньки не нанимался», — раздражённо подумал Том, сверля объект своих мыслей взглядом. — Тогда в чём проблема? — В том, для чего всё, — Гермиона развела руки в стороны, — это. Том подавил в себе желание, что было ещё в виде зародыша, закатить глаза и слегка похлопал рукой по короткой траве, не сводя глаз с ведьмы. — Садись. Она покачала головой, отступая на шаг назад. — Ты не ответил на мой вопрос. — Сядешь — отвечу. Гермиона сжала губы и, недолго думая, с тихим рычанием села подле него, выдерживая дистанцию в несколько десятков дюймов. — Мне надоели твои сопли, — честно сказал Том и, не обращая внимания на резкое движение справа, продолжил: — Я уже сказал тебе вчера всё, что думаю насчёт твоего ребяческого поведения. Пока ты связана со мной, я не потерплю такого рода выходок, Гермиона. Ведьма оскалилась, когда услышала его последние слова. — Такого рода выходок? — распалилась она. — Не изволишь напомнить, кто мешает мне выразить эмоции? Банальную скорбь, Том! Ты заставил меня отправить на тот свет невинного человека и теперь что-то нагло требуешь взамен, притворяясь, словно всё хорошо?! Она вскочила со своего места и мгновение спустя посмела наставила на него палочку. Огненная ярость, исходящая из недр самого сердца, очертила её лицо; магия недружелюбно нацелилась на Тома, полностью обвивая ведьму, — своим видом она напоминала не менее чем оскалившуюся в гневе львицу, что выпустила на волю свои остро заточенные когти, собираясь атаковать. Том чувствовал, что ему становится непривычно жарко. — Сядь, — стальным голосом сказал он. Лицо Гермионы ожесточилось сильнее, и она крепче сжала рукоять своего древка, словно собираясь послать в него проклятье. — Я больше не стану вы... Она запнулась, когда Том резким движением руки рассёк тёплый воздух, послав в неё невербальное заклинание, и Гермиона упала рядом с ним. — Просто посиди и помолчи, грязнокровка, — резко произнёс Том, сжимая рукоять полочки. — Но если ты не можешь, что свойственно таким как ты, то я с лёгкостью могу заткнуть твой милый ротик заклинанием, которое ты вряд-ли когда-нибудь захочешь в здравом уме — ах, забыл — его же нет — опробовать на себе, маленькая злобная ведьма. Он заметил, что она сморщилась при слове «грязнокровка», но ему было всё равно на её дискомфорт. Грязнокровка вывела его из себя сразу же, стоило ей открыть свой никогда не затыкающийся рот. Как она — ведьма низшего происхождения — смела плохо говорить о нём, Волдеморте? По его мнению, грязнокровка должна быть как минимум счастлива из-за того, что он вообще обратил на неё своё внимание. Однако Гермиона ломала все его помыслы, развращая их на свой лад. Тёмная магия Тома потрескивала в воздухе вокруг них и отдавалась дрожью предвкушения в кончиках пальцев, но он, к несчастью, не мог позволить себе такое удовольствие. Том пришёл в эту комнату с целью вытащить Гермиону из кокона, коим она собственноручно оплела себя, а не преобразовать его в куколку. Он точно не мог этого допустить. Несколько минут прошло в полном молчании с обеих сторон, нарушаемом шелестом травы и листьев. — Зачем я тебе? — её хриплый тонкий голосок нарушил напряжённую атмосферу между ними, и он растянул уголки губ в мрачной улыбке. — Мои планы на будущее очень обширны, и, видишь ли, я уверен, что ты идеально впишешься в них и станешь отличным дополнением для меня. Ты сильна, умна, образована, остра на язык — опасная смесь че́рт, не так ли? — Гермиона промолчала. — Во время дуэлей ты с лёгкостью сможешь прикрыть меня в случае чего со своей манией защищать всех и вся, в то время как сама можешь быть уверена в том, что я обеспечу тебе стопроцентную защиту, — Том ближе наклонился к ней и тихо сказал: — Мы могли бы делать великие вещи, Гермиона. Она резко зажмурилась и побледнела, когда он упомянул дуэли. — Великие, — прошептала она, глядя на свои сжатые кулаки, — но не добрые. Том усмехнулся и отстранился от неё, опираясь на протянутые назад руки. — Не могу не согласиться. — А... — начала говорить Гермиона, и Том мог поклясться, что она собиралась спросить у него о Хепзибе. — Нет, так не пойдет, милая моя, — покачал Том головой. — Я разрешу задать мне вопросы, — он мог заметить, что её глаза потемнели, — только в случае, если ты перестанешь вести себя как амёба. Гермиона нахмурилась и на мгновение задумалась, играя пальцами правой руки с белоснежными лепестками ромашки, что была подле неё. — Хорошо, — согласилась она. — Шесть вопросов. — Четыре. — Пять. Он покачал головой. — Три и не более, Гермиона. Грейнджер сжала губы, но кивнула. — Что случилось с Хепзибой? — Ты имеешь в виду то, что случилось между нами? — переспросил Том. — Да, — Гермиона сделала паузу и добавила: — Без вранья. Поднявшийся ветер растрепал его до этого уложенные в опрятную причёску волосы, и он быстро пригладил их лёгким движением палочки. Том пожал плечами и начал свой рассказ, максимально сокращая его: — В восемнадцать лет, сразу после окончания школы, я устроился на работу в «Горбин и Бэркес». В мои обязанности входил договор купли-продажи, и поэтому мне часто приходилось посещать потенциальных клиентов, уговаривая их продать мне тот или иной артефакт. Тогда я увлёкся поиском медальона Салазара Слизерина, моего предка, как ты знаешь, и обнаружил его у одной из постоянных клиенток. Соблазнить Хепзибу не составило труда, но однажды она застала меня прямо в тот момент, когда я сыпал яд в её какао. Ведьма закатила такую истерику, что мне пришлось связать её. Я сказал, что не убью её, если она отдаст мне медальон. Хепзиба была упряма, но эмоции невольно выдавали её с головой, поэтому, — Том усмехнулся, — мне пришлось пригрозить ей тем, что если она что-то сделает против меня, то я оберну свои предыдущие слова в совершенно ином смысле. — Она поверила, — пробормотала побелевшая Гермиона; было видно, что ей трудно слушать о Хепзибе, но она сама спросила о ведьме, поэтому Том не станет приостанавливать свой рассказ. — Вот, что она имела в виду, когда сказала, что ты ей что-то обещал... Он кивнул. — Она очень наивна, — сказал он, — когда дело доходит до таких вещей. — Продолжай. Приказ в её голосе едва ли не заставил его улыбнуться, когда он подумал, что она могла бы стать отличным оратором. Может, в таком случае, стоит дать ей больше власти? Тому было некогда следить на своими юными Пожирателями смерти, поэтому он пообещал себе, что подумает над этим в ближайшем будущем. — К сожалению, я не учёл одного: ведьма, как я успел заметить за несколько недель, никогда не разрешала своему домовику оставаться в гостиной дольше положенного. Однако в тот вечер я совсем забыл, что она послала его за какой-то безделушкой, поэтому был совершенно огорошен, когда она внезапно трансгрессировала. Мне не составило труда понять, кто помог ей сбежать. — Ты не убил Похлёбу, — тихо сказала она спустя несколько минут молчания. — После такого, я думаю, ты был в ярости. Том невесело усмехнулся. — Даже больше, чем ты думаешь. Мои планы относительно эльфа не поменялись с лета, поэтому я не стал заморачиваться насчёт него... — ...и решил пойти по простому пути, — закончила Гермиона. Ветер колыхал её просторную кофту, ткань которой нежно касалась острых ключиц, лаская их; они едва ли не протыкали её тонкую молочную кожу, и Том невольно заметил, что в последнее время девушка сильно похудела. Он нахмурился и отвёл взгляд на свои сцепленные в замок на левом колене руки. — Я предпочитаю говорить «решил спасти тебя».