Благая Бойня

      Посреди бескрайних степей, среди которых веками зарождалась и гасла жизнь, когда-то давно начали расти города. Прокладывались пути, на них наложили асфальт, возле них возделали поля, а вокруг десятками поколений подряд помирали старые и появлялись новые люди. В одной из общин, затерянной посреди бесчисленного количества населённых пунктов Восточной Украины, было суждено родиться и вырасти Светлане.       Я родилась и жила в маленькой жопе мира меж низких трав и редких лесов, что располагаются в области, название которой нам совершенно неинтересно, да и вовсе не нужно. Она была пустой, водянистой и свежей, промозглый ветер гулял по ней круглый год, а чайки то и дело нависали над нами, пожирая серолиственных телом конкурентов с европейской земли.       Безымянная для нас область располагается в вышеуказанном месте. Его территория затерялась посреди кустов, окутавших всё пространство на сотни, если не тысячи километров от Чернигова до самого Мариуполя. Бесчисленные деревья, словно души некогда покинутых тел, шелестят листьями и трепещут ветками, подпевая в темп редким дуновениям холодного ветра, разбегающегося по невероятно огромной степи, в которой потеряться страшнее, чем в той же Сахаре. Температура здесь не так часто поднимается выше двадцати градусов летом и совсем редко опускается ниже минус пятнадцати в самый разгар зимы. Город с населением в 250.000 человек живёт в типичном для европейца цикле температур, заставляя надевать на себя зимой куртку, либо хотя бы кофту да тёплый свитер, а летом панамку, чтобы зимой не сдохнуть и летом не сдохнуть. Это Дом. Мой дом.       Дом... Он есть начало, есть пророчество и есть корень всего что будет, и что есть. Что было, то и стало домом, а чего не было - того и не будет в том, что станет из Дома. Дом не есть просто место - это то, что сподвигает нас, когда опасность явна, и отговаривает, когда нет смысла двигаться вперёд. Ощущение дома не есть ощущение телом - ощущение дома есть ощущение самим собой, своей душой - чистой иль чёрной - молодой, как ползущее по бесконечным утробам рождённое во вселенских муках создание, подверженное вечному хаосу и разрушению, или старой, как мёртвый ночной свет посреди тёмного неба, окутанного тайной родного человечеству невежества. Невежество хлипкое, влажное и большое, покрытое многочисленными жировыми складками, не имеющее лица и формы, не знающее желания и мечты... Не знающее чувства сопереживания и великодушия, человеческой любви. Мы кормим его, ухаживаем за ним, гладим его покрытую жиром кожу с неестественной ухмылкой, а затем с пренебрежением моем руки, отхаркивая то, что стоило бы забыть. Ощущение дома даёт нам его знания, его понятие как наше происхождение, его тепло как наш долг. Он цветёт и горит, гниёт и блещет, рушится и восстаёт из гор мусора, вспоминая отчаянный крик последних, кто некогда попросту сдох, забрав с собой предначертания.       Дом - деревенского образца здание, стоящее около длинной дороги в нескольких километрах от центра города. Над ним воет ветер, рядом живут звери, мимо проезжают творения прямоходящих. На душе пусто - всегда так холодно от ветра становилось, но теперь становится холоднее. Уже осень, а дальше планируется хладнокровная зима. Будет холоднее, будет холоднее и хуже, хуже и хуже, хуже и морознее, но пока снег больше не идёт, не трещат ото льда зубы. Над трупом свежего кролика балуется ворон, выхватывая из тёпленького тельца новые и новые ткани, познавая окружающий его мир. Весело стукает клювом чёрное животное, празднуя типичный природе триумф, хлопает крыльями и боязно озирается вокруг, лишь бы не нагрянула уже его очередь на обед. Чёрная мразь лишь кажется человеку умной - хитрость, не более, нужная для возвышения себя над такими же чёрными братками. Чёрный ворон не жалует труда, а собирает блестяшки. Он будет брюзжать слюной от чужих богатств, каркать громче и громче, вцепится когтями и сдерёт твою шкуру, чтобы было весело и было что пожрать.       Ёбаные чёрные. Насилие как путь наружу, как лестница к свету, насилие как ниточка к выживанию, и не будет ничего святого. Бей чайку - будет добро, и только вместе, а не то прибудет смерть. Оно не хочет умирать. Сильный белый, достойный белый, умеющий давать отпор, далёк от этой земли и позабыл о ней, оставив слабых на съедение чудовищной толпе жалких ценителей этих узких пространств. Мне не хотелось смотреть на них, мне не хотелось жить с ними в одной стране и сидеть с ними за одними и теми же местами в городском автобусе, сидеть за одними и теми же партами, говорить на одном и том же языке... Хотя, какой это один язык? Чёрные вороны исказили его до такого безобразия, что выходцев из некоторых районов попросту не разобрать. Вороны каркают мерзко, но люди это любят. Эстетика садомазохистского фетишизма уже давно срезала им крышу.       Чёрные животные, да сколько кличек вам можно придумать? Вы прекрасны во всём своём ужасе, каком вы себя преподносите, и это меня даже забавить перестало. Как эта ворона, что поедает кролика прямо на пороге моей обители - вы же не достойны тупого лезвия. Как бы вас закидать камнями, чтобы никому не стало обидно? Заинтересованность ваших спасителей в сохранении ваших жизней обусловлена лишь финансовым успехом и вашим же оружейным оборотом. Эй, чёрные братья, когда проснётся в ваших умах нрав отцов, а не только начнёт дышать гордость в горячих сердцах? Не отдай мозги на растерзание, мой братец чёрный, посмотри вокруг: мир прекрасен. Трепещут прочие перед наступлением рассвета, раскрываются человеческие губы, самовольно впуская в себя воздух матери-Земли, пропитанный холодом отступающих на летнюю спячку морозов. Набухают на ветках почки, взрываются они и распускаются в живительных цветах первые листья, летит новый цикл! А ты? Новый цикл, одна из тех бесконечностей, что будут идти в ногу с нами вновь и вновь, пока не потрескается кость и не рухнет осознание нами пространств, он вновь идёт! Снова весна, снова боль, и начинается новый год, полный страданий для человеческого рода! Чем же ты смягчаешь наше бытие, моя миленькая птичка?       Ты не работаешь. Люди дали тебе хлеба, на который ты и твоя зубастая жена с орущими отпрысками жрут и срут, не зная дела. Да простит вас Бог. Пока ты предпочитаешь не делать более ничего полезного, чем просто мародёрствовать, не жалея никого из остальных птиц со своей чёртовой бандой, пока твоя жена травится пластиком и учит ребёнка кушать из клюва, я...       Я...       Буду вас убивать. Меня тошнит от одной мысли о том, что ваша нация всё ещё жива и травит мою страну своей токсичной натурой. Я больше не хочу видеть вас в своём доме. Я предпочла бы вовсе более никогда вас не видеть, вороны. Я вскидываю руку и говорю "Хайль" вам в лицо, зная то, что за мной никто не пойдёт. Я объявляю войну всем вам, зная то, что этого никто прямо не одобрит. Я буду крошить ваши черепа и ломать кости, понимая то, что в конце своей жизни вы будете летать надо мной и забивать лапами с клювами... Но не забывайте, как я давила берцами ваших птенцов, пока сверкали на них мои белые шнурки. Я буду убивать вас всех до одного, пока все ваши души не будут гореть в вечном пламени огня, пока не погаснет последний свет в ваших глазах, пока не затихнет гнев внутри меня и вы, наконец, не заткнётесь.       Я с апатией смотрю на то, как ворон в страхе улетает от меня восвояси, кидая свои последние крики на инстинктивном уровне. Перед моими глазами остаётся лежать мёртвое животное. Столь же недалёкое и тупое, дружелюбное и безвредное животное. Белое животное. А ворон улетал, пока слетала с его клюва бордовая кровь синеватого оттенка.       — И где мне теперь хоронить тварь...? — тихонько спросила я у самой себя, глядя на замученное животное. Из тела кролика торчали яркие, белые рёбра, отчасти покрытые остатками мяса и обилием крови, медленным потоком стекавшей вдоль шерсти на холодную землю.       А он улетал дальше и дальше. Улетал всё увереннее, пока не пропал в белоснежном тумане нашего скромного альбиона, пока не растворился посреди воздушной пустоты. Романтично и весьма дурно.       Насколько помнилось, лопата лежала где-то на чердаке.

***

      Чёрт меня побери, где же погода бывает ещё ужаснее, чем в нашем биоме? Где ещё светит солнце лишь сквозь сплошной слой белоснежного облака, уходящего в совершенно бесконечную даль своими невидимыми краями? Откуда солнце сможет осветить мне путь, когда будет израсходован последний патрон? Где я смогу в последний миг ощутить искреннее тепло частички Вселенной, как всполыхнёт пламенем Земля, и исчезнем все мы за роковые пятнадцать минут? Когда суждено будет увидеть мне голубое небо, поняв свои разучившееся любоваться глаза? Нагрянет ли антициклон, подарив мне улыбку на новое мгновение моей жизни? Где же этот погодный шанс? Оно раздавит моё несчастное тело, с ним умрёт и моя заблудшая душа. Будет немного больно, но, в целом, обмякнут мои кости, разложится мясо... Ах, умрёт последнее и настанет умиротворённая сингулярность, столь ожидаемая мною уже многие годы.       Спокойствие безо всяких невзгод, без беспокойного будущего. Что же может быть лучше этого? Хаос вечно кипящей, безумной беготни вокруг стульев, которую и мы называем своей жизнью? Мы счастливы, борясь за новое седалище каждый раз, когда теряем предыдущее? И это ещё окружающие называли меня ёбнутой. Кто из нас ёбнутый, когда ты соглашаешься на безоговорочное терпение придурка, с которым ты борешься за место под солнцем, а я ему лишь противостою? На одном седалище две жопы долго не усидят. Либо он тебя скинет, либо ты его. "Но как же дружба, как же любовь?" - спросишь у меня ты, и, возможно, будешь прав. Но что есть дружба?       Дружба, любовь - лишь адаптация, условие для выживания. Дружба - стаи, любовь - инстинкта размножения, а сострадание - просто ошибка генетического кода. В мире животных, даже таком развитом, как человеческом, пощаде места нет. Либо ты его, либо он тебя. Остальное прелюдия, постепенно сгорающее терпение, обман. Признание этого факта и есть начало для становления тебя человеком.       Пока закончен мой сказ. Есть ещё на свете много дел, которые придётся выполнять помимо подготовки к совершению мною заданного. Время есть, и остаётся лишь хранить ключи от шкафов подальше от чужих глаз. Отец не понаслышке знает про вред огнестрельного оружия. Он для чего-то зовёт меня к себе, всё говоря о каких-то запчастях, но я пока не совсем понимаю, чего он хочет.