Благая Бойня

      По старым и покинутым домам я бродила на протяжении нескольких часов, вплоть до наступления темноты. Старалась передвигаться достаточно быстро, в основном лёгким бегом, чтобы улучшить своё физическое состояние. А то и подготовить себя к потенциальной партизанской войне в родном городе против бритоголовых оккупантов, хех... Это было довольно сложно. Несколько часов беготни в пригород да туда-сюда по пустым и заполненным пространствам неплохо так вымотали меня, ноги болят до пизды. Однако, если бегать так буду больше, то смогу закалить себя.       Часов девять вечера. Солнце давно зашло за горизонт, и сквозь тёмные облака пробиваются последние бледно-голубые лучи света. Пока на востоке совсем темно, на западе ещё что-то видно. Я же, уставшая от таких активных прогулок, ковыляю к дому по одинокой дороге прямо на юг, любуясь клочками леса и широкими полями по правую сторону и бесконечной темнотой по левую. Там также стоит полумёртвая деревня, которую я только что нещадно обошла, а ближе ко мне - потрёпанная временем одинокая бетонная автобусная остановка, оставленная тут навсегда некогда ушедшими в вечность красными создателями. Под ней ютился плод человеческий, и имя ей - Настя, как я узнала потом.       Завидев меня и каким-то волшебным образом распознав лицо сквозь темень, она через пустую дорогу кинулась ко мне, придерживая лямки рюкзака, висевшего на спине и уже через несколько секунд поравнялась со мной, глядя на меня довольным выражением морды.       — Э-эй, я тебя помню! — радостно начала она, не спуская с меня своего яркого взгляда. — Это ты мне огромный монолог выкатила, разве не так?       Я искоса посмотрела на неё, особо не выдавая эмоций.       — Привет, — всё, что я отрезала.       — А-ам... Мы ведь учимся вместе, верно? — на её лице возникла обеспокоенность, неуверенность. Глаза стали шире, как и её реплики.       — Наверное.       Помните ту девушку, о которой я вам рассказывала в начале своих странствий? Ещё она спрашивала у меня про кабинет. Итак, её зовут Настя, и эта девица будто бы долгие годы училась меня смущать и раздражать. Особый объект для уничтожения хрупкой детской психики.       В самом начале нашего знакомства она показалась мне довольно симпатичной. Девочка 160, светлые каштановые волосы, по праздникам переплетаемые в длинную косу, худые ноги и маленькая грудь, которую разглядеть она может лишь в своих очках с чёрной оправой. Не девочка, а конфетка, на которую нету загляденья, пока я продолжаю поглядывать на неё сверху вниз, наблюдая за движениями её тонких розовых губ, слегка шелушившихся от внешних воздействий. В основном, правда, я наблюдала за дорогой, в конце которой уже стояли жилые кварталы частных домов.       Ко мне же вообще никто и никогда симпатии не проявлял. Даже в детстве, когда всё было просто, по-дурацкому и с весёлым хохотом, да признавались в любви условной Маше во время прогулки, а потом условной Ане после очередного учения математикой. Со мной такого вовсе не было, хоть я и имела раньше искреннюю тягу к жизни и здоровую, блять, голову.       Хотя нет. Нет-нет... У меня никогда не было здоровой головы, вспомнила. У меня с детства огромные проблемы с башкой. А ещё нос уродливый: маленький и не естественный, с задранным кончиком и хитрым видом. Окончательное решение еврейского вопроса я оставлю на потом.       — Не будь такой занудой, мы учимся вместе. Меня Настя зовут, или Ася, как тебе удобнее. А тебя - Света, да?       — Я не думаю, что моё имя для тебя имеет какое-то значение, — ответила я, вновь посмотрев ей в глаза. Точнее одним глазом, ведь второй был закрыт за волосами. — Ты выглядишь зануднее меня.       Я ожидала от неё того, что она продолжит доёбываться до меня со своими мотивами знакомства, но тут она взяла и замолчала, чем очень меня удивила. Мы просто шли рядом и думали о своём: я о сохранности добычи и о будущем распорядке дел, она - не знаю о чём. Наверняка думала сейчас о том, как продолжить свой неловкий разговор, думала о моей личности, об этом унылом закате и о том, что я забыла в это удивительное время в этом удивительном месте. Меня, честно говоря, стало интересовать то же самое насчёт Насти, но ещё во время нашей совместной прогулки до города меня волновало лишь то, будет она молчать и дальше, или мы разойдёмся, наконец.       Хотя вот я люблю компанию молчаливых людей. Вовсе люблю, когда люди умеют хорошо и подолгу молчать, качественно молчать. Делать это красиво, даже так скажу, с трепетом. Не берусь оценивать себя в этом плане, но у Аси молчать получалось великолепно. Молчала, как и следовало молчать, молчала искренне и лишь немного пошевелив губой замкнулась полностью, дав ощутить мне удовлетворение от столь большого таланта. Мы шли вдоль асфальтированной дороги, потрескавшейся и от времени, и от проезда тяжёлой техники, теперь уже никому не нужной и забытой где-то подальше от наших домов, и она посматривала на меня снизу вверх, пока у меня обзор на неё был закрыт. Волосы мешались.       — Ты-ы... - несколько неуверенно протянула она — Очень высокая.       Высокая? И вправду. Девка-188 с выраженными широкими плечами, смотрящая на тебя, как атлант на карлика.       В любом случае, я не просто немного выше своих сверстниц. Не-е-е, молодой дневничок, я огромная дура под два метра ростом, за которой пристально следят незнакомые уличные лица и не ходят разного роза извращенцы, подкарауливающие юных особ в перелесках, возле старых складов и не нужных никому строек. С таким ростом скрытным убийцей стать будет не очень легко, но грозным - вполне. И если уж я не смогу окончательно добраться до человека, то я напугаю его до усрачки одним лишь своим обликом. А в планах касательно облика у меня припасено ещё немало значительных элементов. Ух, как легко можно стать устрашающей...       — Высокая? — спросила я у той, продолжая глядеть на дорогу и лишь хитро ухмыляясь.       — Очень. Раньше я никогда не встречала девушек такого роста. У тебя папа высокий?       Я громко вздохнула, наверное даже демонстративно, и только затем ответила.       — Папа поменьше будет.       — Даже так? — Настя с лёгким удивлением взглянула на меня, пытаясь читать во мне какие-то эмоции и чувства. — Вау. Может, у тебя есть высокие дальние родственники, или предки?       — Может, и есть, — я качнула головой вбок, особо и не думая, что ей отвечать.       — У меня, кстати, в роду вообще не было высоких людей. Мы все, то есть Черкизовские, небольшого роста люди. Шахтёры у меня есть в роду по одной линии, по другой уже графы, и нигде не было человека выше ста восьмидесяти! Даже выше ста семидесяти пяти не было.       — Гордишься своей карликовостью?       — Что?       — В чём гордость быть таким маленьким? Вот я большая, это да. Я собой горжусь.       — Почему ты можешь гордиться своим ростом, а я нет?! — вопрошала она, ещё сохраняя самообладание.       Если я переключилась на иронию, пытаясь повеселиться на девке, то она искренне восприняла мои возгласы о росте. И вот тогда я разозлилась.       Несколько секунд замедляя шаг, я затем обернула к ней свою голову, после чего спросила у Насти медленно, тихо и очень, очень чётко:       — Вопрос в том, почему. Ты. Гордишься. Ростом?       Я спросила это, а затем встала на месте прямо на фоне парочки шуршащих листьями деревьев, ловко переплетающихся ветками во тьме уже не один десяток лет. Встала и устремила свой взгляд прямо на девушку, придерживая правой рукой старую-добрую сумку с нажитым хламом, чья лямка перекинута через голову уже какой раз - не сосчитать. Левая рука, ближайшая к очкарику Насте, витает на воздухе с застывшими чёрствыми пальцами, легко сжатыми в ненавидящий кулак под пятью ногтями со множеством складок на ладони. Он чуть трясётся, как и мои руки с ногами, и я стараюсь снова сдержать себя... Хотя бы в этот раз!       Я снова смотрю на человека так, как никто не хочет, чтобы на него смотрели хоть когда-то. От папы я слышала, что лишь я смотрю на некоторых так, как смотрит Лукавый на свою новую пищу из вечно бурлящего котла. Тогда он сказал это в порыве эмоций, при очередной ссоре. Будто я смотрю так, что вся естественность свёртывается в трубочку, сгорает в верхних слоях атмосферы, развеивается по течению космического ветра, умирает столь быстро и неожиданно, что ментальные мучения оказываются вплотную за считанные мгновения. И она смотрит на меня с постепенно мрачнеющим рассудком, неудержимо жестоко растёт недопонимание и желание покончить со всем этим, я чувствовала это.       Настя смотрела на меня, как перепуганная овечка перед голодным волком, может и есть тут преувеличение моей силы. Я заметила, как нерешительно она расставила свои руки чуть в стороны, и сделала кроткий шаг назад, пока я не снимала с неё своего внутренне злобного взора.       — Гордишься... Ростом? Ты считаешь, что генетика, сыгравшая с тобой рулетку, это предмет для восхищения? Тебе очень нравится то, что целый твой ёбаный поколениями род не смог хоть чуть-чуть меня перерасти? Или ДОСТИГНУТЬ хоть нижнего порога моего роста?       Её голос дрожал, но я заметила это уже потом. Щёки покраснели, но тело её держалось ещё твёрдо. Однако, не очень долго.       — Й-й-й... Я-я...       Сделав к ней резкий выпад, я схватила её за воротник куртки и сжала тот фалангами пальцев, покрытых красными линиями от перенапряжения. Поднеся мелкую поближе к лицу, я продолжала говорить медленно и почти монотонно сама до конца не понимая, чего именно она боится во мне больше всего.       — Какой твой повод для гордости? Что это вообще за гордость такая, сука? Ты гордишься ростом предков, ростом СРЕДНИМ для ВСЕХ людей. Для всей. Человеческой. Цивилизации. Они графы, Настя. Гра-фы. Куда ты смотришь и чем гордишься, обдолбанная вседозволенностью бестолочь?       — И-и-извини, я больше не...       — Ты хочешь боли? Я дам тебе боль, и дам её с радостью. Я умею быть презентативной. Ты будешь купаться в ней годами и страдать, пока не треснешь рассудком и не ебнёшься, вывернувшись наизнанку одними лишь руками. Пока не захлебнёшься ею и не осознаешь правильную цену гордости, какую надо оплачивать кровью. Ни серебром, ни золотом её не купить, ни твоей гордостью.       — С-слушай, серьёзно, я не думала!..       — Конечно ты не думала, — с усмешкой ответила я. — Если бы ты и думала, то из твоего рта никогда бы ничего подобного не донеслось. У меня вопрос, а когда ты вообще думала в последний раз? А предки твои думали, когда решали заводить семьи с умственно отсталыми? Ты натурально ебанутая, у тебя нет чётких ориентиров для гордости. Так и быть, я дам тебе последний шанс, малыш. До конца жизни исполняешь два моих условия:       Направляя её голову ближе к своему чудесному личику, полному дружелюбия и великолепия, чтобы она не смогла не запомнить моих слов, я наклонила к ней свою голову так, что даже стало больно шее, хотя я этого совсем не замечала.       — Ты никогда не подходишь ко мне и никогда. Не говоришь. Со мной.       Моё последнее объявление было произнесено столь чётко и понятно, что особа передо мной, судя по испуганному выражению её лица, поняла всё именно так, как я хотела донести. Осталось привнести последний штрих.       — А сейчас ты идёшь обратно на остановку и ждёшь своего автобуса, хочешь ты теперь того или нет. Пиздуй отсюда.       Нахмурившись и тряхнув рукой, я отпустила свою ментально поражённую жертву и позволила ей уйти. Она уходила несобранно и вяло, явно уставшая от моего воздействия, и по её лицу я могла понять то, что теперь я ей точно неприятна. Сделав несколько шагов назад, она развернулась и быстрым шагом потопала обратно к бетонной конструкции, время от времени утыкая взгляд в землю и наверняка теперь понимая то, что ко мне действительно никогда не стоит подходить. Потому что я не хочу общаться с вами. Ёбаная социализация, ёбаные перманентные разговоры с этими людьми, которым всё время что-то от тебя нужно и которым ты постоянно что-то должен... Требования, требования и ещё одни требования, вот тебе, ещё тележечка. Захлебнись в обязанностях, данных тебе окружающими, и ни слова больше о собственном мнении.       Пусть весь социум во всей своей красоте и многогранности идёт нахуй с моей лужайки. А если не захочет, то у меня предостаточно рвения, чтобы выгнать его не только с лужайки, но и так далеко с этой земли, насколько вообще это возможно. Чтобы я их всех никогда больше не видела, и чтобы никто из них никогда больше не возвращался. И чтобы никто новый не приходил, и никто у меня больше никогда ничего не спрашивал.       Взамен от деревень я получила два золотых колечка, ожерелье, рабочую магнитолу, кучу электроники и даже несколько золотых монет. Похожи на советские рубли. В старом тракторе, одиноко стоящем посреди поля, я даже нащупала не отстрелянный патрон! Правда, придётся ещё узнать его калибр. На всякий случай сохранила у себя.       Ну-с, если я найду пистолет, то теперь я смогу хотя бы совершить самоубийство ещё одним способом. Спасибо тебе, Судьба.