Благая Бойня

      Ещë вечером мне казалось, что в течение следующих нескольких дней я была бы прикована к своему дому, словно молоденькая собачка на цепи, но на следующее утро, осматривая себя в зеркало, я смогла безо всяких проблем подняться с кровати и даже провести зарядку... Затем осознать истинный масштаб нанесëнных повреждений и по-новому взглянуть на полученную в спину рану. И хотя сегодня я отжалась пятьдесят раз за один подход, мне пришлось ужаснуться перед тем, во что начало превращаться собственное тело, даже до конца не ощущая боли.       Этим утром я чувствовала себя плохо, потому решение не идти в гимназию показалось мне наиболее правильным. Надо уметь выделять время на отдых, как учила меня мать. Я смогла лечь на жгучую спину, но после боль в прижатой пояснице вскрикнула и через пару секунд притихла, отдаваясь в сознании глухими стонами, разносящимися вплоть до левой ноги, и наконец-то после сна расслабиться — всю ночь провела на правом боку. Напрягая свежие ноги встала, чуть пошатываясь, и так же спокойно, как и каждое новое утро, двинулась в ванную комнату. На этот раз я тащилась для проверки свежих ран, символически опираясь руками на стену, чтобы не свалиться без чувства равновесия и сил посреди дома, не сломать что-то изнутри живущее и не потерять возможности убивать — самое важное достоинство, как-никак, которое хочется сберечь. В противном случае останусь никем.       Доковыляв до ванной, начала привычный ритуал — зацепилась за холодную ручку двери, открыла её. Скрипя скрепами, вошла внутрь. Включила лампочку, источающую тëплый желтоватый свет, встала перед зеркалом, опираясь на раковину обеими руками. Каждый раз я пристально гляжу в свои же глаза хоть десять секунд, хоть минут и с каждым разом внимательно, по множеству раз всматриваюсь в юные черты лица, будто не помнящие того, что они видели хоть вчера, хоть ровно месяц назад, годы назад: спокойные, узкие чëрные бездны устремляются прямо на меня, веки расслаблены, скулы будто прилипли к костям. Радужки источают всё тот же зелёный оттенок задорного веселья, какой казался оптимистичным в далёкие годы счастливого детства, а тонкие губы слегка подрагивают от желания что-то самой себе сказать. Однако, я остаюсь в глубоком молчании.       Выгляжу совершенно безразличной: пульс стабилен, тело лёгкое и дыхание ровное, указательный да средний палец постукивают по фарфоровой раковине энергичную барабанную партию. На щеке свежий длинный порез, оставленный во вчерашней потасовке, медленно заживающий. Волосы растут столь стремительно, что от типичной мальчишеской причëски они уже выросли до бесполой волосяной шапки, которая совсем скоро превратится в столь знакомое мне рыжее каре. Широкие плечи слегка напряжены, демонстрируя мышечную прочность и укрупнение относительно "заводских настроек" 17-летней девушки, кожа ярко-розовая — я буквально чувствую, как после каждого посещения бани она будто дышит сквозь поры, только что очищенные от застывших солей и пота. После полного очищения и снаружи, и изнутри (если вы понимаете, о чëм я) тело кажется настолько лëгким, что я будто тут же могу встать на пуанты и превратиться в балерину, а там и сразу в Большой театр. Легко сказать, если бы я не была настолько громадной, а в боку до сих пор не покалывало. Единственные мои достоинства — сила ног и подтянутая талия — и то не спасут положения, а потому мне остаëтся идти или в баскетбол, или в этнические чистки. Секций по баскетболу у нас нет (поколение танкистов само себя расти не заставит), поэтому выбор очевиден.       Начала пить таблетки против глистов, в книжке вычитала что они называются противогельминтными — кассир продал почти без пререканий, хотя только на кассе я узнала, что эти пререкания весьма к месту, поскольку купить эти таблетки можно только по рецепту лечащего врача. Но как известно, законы созданы для того чтобы их нарушать, потому мной было принято решение следовать собственно выдуманному по велению сердца рецепту — две таблетки в день: одна утром, одна вечером. Таблетки для моего бюджета обошлись весьма дорого, но с этой ценой легко смириться в случае если я больше не хочу видеть то, как из моей жопы вылезает целая семейка длинных тонких чудовищ, сосущих кровь прямо из стенок моего кишечника. А я не хочу больше этого видеть! Если лихорадка не закончится и только усилится, то я снижу дозу до одной таблетки в день, ну а если же поможет, то буду покупать их и кушать спустя ещё пару недель после того, как все это кончится. Отныне буду мыть руки перед каждым приёмом пищи, чтобы ещё раз, упаси Господь, не подхватить мне эту мерзкую заразу.       А теперь к хорошим новостям! С утра сменила бинты. Это было не сложно — достаточно иметь прямые руки, теоретические знания о проведении перевязочных мероприятий и вообще понимать, где находится эта рана. От положения и характера раны зависит тип перевязки, и в книгах я видела рисунки довольно замысловатых методик. Понять не проблема, но реализовать — дело другое. На руку играет моя быстрая обучаемость почти всему, за что я только принимаюсь (под "почти" я понимаю то, что шить, например, у меня никогда нормально не выходило). Старые бинты с засохшим красным пятном я спокойно выкинула, а новые сухие не менее спокойно намотала, затянула, срезала, оделась и забыла. Несмотря на то, что с десяти утра рана уже почти не болит, я решила отказаться от утренней пробежки в пользу выздоровления — по такому случаю можно устроить себе поблажку, хоть от имения такой я и чувствую себя не комфортно. Каждый день хочется работать на благо своего тела и духа, а приходится терять его впустую.       Патронов всë ещë достаточно, возле дома машины с мигалками не светятся, а значит, что этим утром мне ещë получится выжить. К тому же я планировала погулять и развеяться — день обещает быть неплохим. Интересно, свиноматки тех двоих уже оплакивают свой погибший помëт, или они ещë не очнулись от опохмела? Надо избегать то место, где я застрелила тех двоих. Лишь бы ещё вспомнить, где оно...       Ладно, надо на время отстраниться от всего этого. У меня сегодня отдых — подготовка к новой битве, я использую это время в позитив.       — ...Начало февраля ознаменовалось очередным успехом республиканских войск, — начал серьëзный голос молодой телеведущей, звучащей на фоне радостных возгласов люда. — Подразделения Третьей армии вооружëнных сил Российской Федерации под командованием генерала Зарникова освободили от террористических формирований, ассоциирующих себя с режимом Юрия Лугина, деревню Новое Усманово, полностью вернув под свой контроль Самарскую область. Прорыв, начавшийся в Тольятти, Лугинские войска остановить уже не могут. Несмотря на упорное сопротивление, террористы вынуждены массово оставлять свои позиции, отступать и бросать технику, многие сдаются в плен — счëт идëт уже на тысячи...       Скрежет металла о камень — тревожный, резкий, немного давящий, пропадает быстро и наступает снова. Блестящее на свете лампочки лезвие ходит по точильному камню, зубцы временами отстукивают собственный реквием, на столе лежит пистолет и разложенные патроны. По телевизору я вижу охваченный огнëм целый этаж панельного дома, затем — центральную площадь и проспект какого-то города, по которому разбросан мусор, гильзы, стоит сгоревшая и подбитая, раздавленная и брошенная гражданская и военная техника — аккурат в ряд, напротив торгового центра с пробитыми витринами стоят некогда припаркованные зарубежные и отечественные машинки, теперь же просто брошенные. Влетевшая в угол БМП подгорела, разорвала собственный ствол и даже потеряла целостность гусеницы. Возле неë спокойно лежит обгоревший труп с жëлтыми зубами — тощее, зажмурившееся тело, оголëнные чëрные рëбра и бедренные кости. Всë это спокойно показывают по телевизору, его с долей интереса осматривают местные постсоветские зеваки и милиция, не забывая прикрывать нос от лëгкого запаха пережаренной печени — морозы спасают. Всë вокруг, кроме тонких дорожек и небольшого пространства вблизи сгоревших автомобилей, оголяющего чëрный асфальт, засыпано снегом. На дорогах видны глубокие колеи от проезда тяжёлой техники.       — В Екатеринбурге оценивают последствия прошедших уличных боëв. По сообщениям местных средств массовой информации, за последние две недели основные столкновения проходили на территории Ордо- Орджони-кидж... Простите, Орджони-ки-дзевского района, — в голосе телеведущей послышался лëгкий смешок. — Двадцать девятого января стало известно, что один из батальонов двести четырнадцатой мотострелковой дивизии, сражающейся на стороне Лугина, был окружëн и полностью разбит в районе проспекта Космонавтов. Из четырëхсот пятидесяти военнослужащих выжили лишь девятнадцать, все они сдались в плен под предлогом отсутствия боеприпасов. Несмотря на успех республиканской армии в боях за Орджоникидзевский район, террористы продолжают оказывать жесточайшее сопротивление. Так с недавних пор стало известно, что на стороне Лугинской армии до сих пор воюют подростки, женщины и дети... — вздохнув, ведущая тут же продолжила. — Хотя официальные лица предполагали, что людские ресурсы Лугинского режима истощены, террористы продолжают использовать в своих целях несовершеннолетних для перевозки боеприпасов, уничтожения отдельных противников и даже самоубийственных атак, — завершила она.       Чего русские хотели, того они и получили — война. Россия разорвана на части и горит, источая дикий вопль, отдающийся в самых дальних закоулках мировой цивилизации. Война, большая и страшная, ею Россия убивает саму себя уже более полугода. Начатая в Москве и Хабаровске, она расползлась по всей родине госпожи Матрëшки, а потому страна-агрессор теперь горит праведным огнëм от Мурманска до Магадана, и сгорит она вся, ведь такова воля победителя. Не важно, кто ты: упоротый фашист из лугинюгенда, бывший лугинец из республиканской армии, давший заднюю или коммунист-революционер из Талименска — каждому уготовлен гробик в глубинах кубанских степей.       Суть проста: статус царя России развращает, эта власть проклята. Любой, кто возьмëт еë в свои руки или обретëт поколения на нищую жизнь в страхе, или бесславно погибнет сам, пытаясь что-то изменить в лучшую сторону. Богатства в глубинах Сибири и Кавказа развращают, этот народ — генетически оформленная орда, умеющая существовать лишь при непрерывных завоеваниях, унижениях и геноциде как чужих, так и своих. Такие порядки заведены в мозгах этой бездумной биомассы с самого еë рождения. Они плюются желчью при слове "свобода", они всегда считают, что люди в правительстве знают, как лучше и правильно, они бесконечно наивны и невероятно злы на весь мир вокруг, потому что не способны понять, что жить можно в мире без власти с инструментом насилия и народом с инструментом силы. Они не могут понять, что есть правда без оружия, что есть сила без войны, красота без выстрела и удовольствие без боли. Им это попросту непостижимо. Даже сейчас они борятся за свободу только тогда, когда в тылу стоит украинская армия, год назад оставившая от их дома одни лишь щепки, над головами летают сильные птицы свободного мира, а в море дежурят линкоры НАТО. Борятся за то, чего сами не могут понять, о чëм не могут рассказать. Россия находится в наихудшем положении в своей истории, и это лучший шанс, чтобы подтолкнуть еë к пропасти — я с радостью понаблюдаю за тем, как оголтелые свинки попробуют ещë раз доказать важность Лермонтова, Достоевского и Гагарина, а затем выпущу им кишки метким выстрелом из ружья. Но это случится не сегодня.       Сегодня у меня отдых. Я просто готовлюсь к бойне заранее, чтобы не точить нож перед самым преступлением русской воли. Выступление и в мою сторону может произойти в любой момент, а мне не хочется выйти в сражение с тупым куском металла и заклинившим пистолетом.       Отложив нож, я поправила чëлку и взялась за пульт, переключила канал — новости меня быстро утомляют, я нуждаюсь в чëм-то простом, что средняя аудитория называет развлекательным. У нас было всего три канала, а тут их целых десять (хотя и шесть лет назад в Украине их тоже было всего три), ну не радость ли? Переключай куда хочешь, смотри всё от кулинарных телепередач до хроник о войне.       MVT MTV является моим любимым каналом прежде всего из-за мультика "Бивис и Баттхед" — легендарная драма о похождении двух дегенератов, залипающих в телик и не способных произнести более двух слов подряд (прям как я!). Конечно, на MTV есть много других сериалов по типу того же "Ох уж эти детки", но ББ (какое ироничное созвучие, не так ли?) привлекает меня сильнее прочих ввиду своей... Обыденности, расслабленности, в какой-то мере наивности этих двух парней по отношению ко всему своему бытию: лютые гедонисты, эгоисты, высшей степени нарциссы и вдобавок к этому ещё и дебилы, не способные обучаться чему-то новому. Однако, они мне нравятся. Всю комичность спасает творческий подход актёров русского дубляжа, и без этой замены бесконечной серии бессмысленных междометий сериал остался бы совсем унылым. С быстрой озвучкой фраз тебе не приходится ожидать того, когда актёры оригинала выдержат эту "паузу", ты сразу получаешь панчлайн и сидишь, хихикаешь как хитрая жаба.       Хотела бы я прожить эту спокойную американскую жизнь без войны в твоём доме, беспрецедентной наркоторговли на каждом углу и продаже детских органов в поликлиниках. Бивис и Баттхед, наверное, сами не осознают, в какой прекрасной стране они живут (хоть и богатство её несколько преувеличено телевизором), ведь они не видели того, как люди вынуждены ради собственного выживания точить ножи, считать патроны и осматриваться по сторонам каждые пять минут, чтобы на них не вышли скинхеды, хачи или кто-то большой, молчаливый и одинокий (в форме или без). С одним из самых высоких в мире ИРЧП, одной из наиболее развитых культур и финансовых систем, где за относительно небольшие деньги можно купить себе и дом, и колёса (и те, и другие) им даже не нужно задумываться о том, что на другом конце Земного шара люди продолжают гибнуть миллионами от убийств, болезней и голода, ибо они могут без проблем сходить на подработку и оплатить коммуналку да пищу, пока у некоторых в Кременчуге продолжает "болеть" отопление. Телевизор, хоть маленький и с помехами, является миленьким окошком в этот счастливый мир самовлюблённой поп-культуры, маленькой розовой точкой на фоне серо-чёрной каловой мешанины, продукта деятельности шестилетней войны, изменившей мой мир и мир многих других людей навсегда. В эту точку упираться надо сильно, с усердием, не смея отводить глаз, иначе ты не словишь гламурного кайфа от всех этих идеализированных передачек про безнаказанных негодяев, творящих всякую херню от нехер делать. Если попытаешься сфокусироваться на маленькой розовой точке но так и не сможешь отвести взгляд от беспредельной серой картины бытия, то станет только хуже. Упирайся, будет проще. Отключай мозги.       Пускай два аутиста дальше творят своë преступление, а я буду отдыхать и телом, и мозгом, наблюдая за выходками этих ужасных детищ халтурного дизайна и анимации в перерывах между перестрелками по коленям и давкой в попытке добыть припасы от миротворческого контингента. Кстати о миротворцах...       Эти придурки разъезжают тут на белых джипах с чёрными буквами UN так, как будто они хозяева всего cуществующего положения. Меня не волнует, что они помогли нам одолеть бурого медведя: помогли, получили что хотели и съебались в страхе, мы и без них нормально разберёмся в своём болоте. Однако европейские союзники слишком сильно зазнались, когда они сказали о том, что Украина всё ещё нуждается в расположении миротворческого контингента. Пф-ф, мне кажется, он гораздо нужнее в России, нежели здесь — на земле, где со всей тварью разберётся глубинный народ. Как говорится, оставьте это мне, мы разберëмся сами. Но ООН, как прямолинейный и слегка туповатый воспитатель продолжает твердить своим детям, что он знает, как лучше, и ему перечить не стоит (даже несмотря на то, что нашёлся один умненький ботаник, который посмел возразить).       Я с радостью нападу на пару-тройку их патрулей, если голова внезапно исчезнет с моих плеч и вырастет кое-где поуже. Миротворцы хоть и вооружены хуже наших военных, но в отличие от меня у них есть бронированные машины, крупнокалиберные пулемёты, хорошо снаряжённые солдаты с выучкой прямо от матушки Европы и даже целые армейские подразделения. Это не просто добровольцы, а добровольцы из ряда тех людей, которые уже имели опыт в вооружённых силах других стран и желают служить на благо мировому сообществу... или просто отсылать кучу денег своей разбалованной семейке куда-нибудь в Марсель или Манчестер. В любом случае, это опасные люди, знающие своё дело, и если я полезу на них (даже со спины) со своим ножом и пистолетом, то от меня останется только мокрое место. Мой вердикт — пока с атаками на голубых касок стоит повременить и заняться более мелкой рыбёшкой. Например, местные гопники и молодёжные банды будут весьма кстати (что это за Белый Дом?). Надо переходить на новый уровень террора, а то на одних подростках и мамашах геноцида не взрастишь, ведь я уже чувствую, что стрелять стала куда увереннее и точнее.       Выхожу во двор, облачëнная в одну лишь чëрную футболку и голубые джинсы без ремня. На ногах кроссовки, перед глазами чëлка, по земле, на краю взгляда, изредка плавает грязь со снегом. Холодно, но я здесь ненадолго, ибо иду к турнику, стоящему на краю участка, возле забора. По пути тщательно разминаю кисти, локти и плечи — как самолëт тщательно мотаю обоими пропеллерами. После обязательных процедур хватаюсь за балку обеими руками на уровне шире собственных плеч и сгибаю ноги, после чего тут же повисаю. Выдыхая подтягиваюсь вверх, касаюсь балки нижней челюстью и плавно, вдыхая воздух, полностью разгибаю руки, оказываясь в прежнем положении. За один подход я повторяю эту процедуру двадцать раз — неторопливо, с сильным напряжением всего от лопаток до пальцев, чтобы каждая мышца прочувствовала нагрузку. Холодный ветерок омывает мои руки и плечи, тормошит обильную волосяную массу, но нагрузки согревают меня, а ощущение силы и банальная привычка дают стимул продолжать. Я уже заканчивала первый подход, как вдруг услышала позади себя, со стороны дороги, немного хриплый старческий возглас:       — Не жарко тебе, парень?       Сколько себя помню, парнем меня назвали всего один раз, а этот раз случился сегодня. Если начать копаться с моих наиболее ранних воспоминаний, сохранившихся прямиком с середины восьмидесятых, то девочкой меня называли все, несмотря на то, обращался ко мне самый недалёкий счастливый алкоголик, одетый с иголочки заядлый сотрудник госбезопасности или какой-нибудь очередной мутный друг отца. Друзей и "друзей" у отца было очень много, самых разных, а из моей хорошей памяти не получается почерпнуть ни одного упоминания того, коль бы вдруг меня назвали парнем. Моя впечатлительная натура бы точно запомнила это если и не до семнадцати лет, то на долгие годы вперёд.       Спутать с девочкой меня было невозможно: длинные волосы, телосложение типично девичье, лицо и голос того же вкуса дополнялись вечным ношением однотипных бархатных платьев, в которых я бегала вплоть до десяти лет, пока впервые не надела джинсы. Но что было — то прошло, ныне я испорченный человек с поломанными мозгами, чья свобода высших функций принадлежит не жизненному курсу, а осознанной идее. Моё тело служит идее, поэтому подчинённое тело потакает теперь не красоте, лицеприятной окружающим людям, а сознанию. Мне в себе всё по удобству, на себе сохраняется всё самое лучшее, остальное вычленяется за пределы физической оболочки. Так я и стала похожа на мальчика. Со спины.       Услышав зов позади себя, ручки подтянулись в последний раз и выпрямились вместе с ногами. Я встала в полный рост. Руки размялись, те на секунду поднялись к лику ладонями, чтобы продемонстрировать свои старые шрамы, оставшиеся ещё с новогодних празднеств. Шрамы представляли из себя большие грубо рваные куски, которые уже полностью обросли свежей кожей — бинты сняла не так давно. Место шрамов выглядело светлее, нежели оставшиеся целыми участки, а потому в какой-то мере ладони были похожи на пастбища родимых пятен (только если приглядеться, конечно). Посмотрев секунду наружную и секунду внутреннюю часть рук, ноги медленно развернули тело к собеседнику, а кисти сцепились на затылке, напрягая бицепс — он оказывал упорное сопротивление, не давая локтям сильнее согнуться, растягиваясь вместе с невероятно приятными движениями. Как только дедок смог разглядеть моё лицо и увидеть типично женскую талию (футболка всегда задирается, когда я потягиваюсь), его морщинистая улыбка переменилась на заметное удивление.       Он видел как большая рыжая девушка с удовольствием прогнулась в спине, мигом выпустив из ноздрей тёплый воздух, а ножки её понесли навстречу новому собеседнику. Старик ещё не знал, что эта девушка не испытывает тяги к общению, и её жест означал сугубо попытку расположения к себе, созданию линии первичных доверительных отношений на первом этапе знакомства, а не искренней симпатии или желания познакомиться, поболтать по интересам. Я стратег, а не друг народа, меня человеческий ресурс интересует сильнее человеческой мысли.       — Немного! — отозвалась я, приближаясь к калитке вплотную. Мои руки легли в карманы джинсов. — Только я не мальчик.       Хотела ещё добавить "вам бы стоило очки надеть", но грубость (пускай даже случайная и мимолётная) не располагает к общению, отталкивает. На грубых собеседников куда проще свалить все свидетельствования об убийстве человека.       — Ну надо же, — тихо удивился дед, смотря на меня с искренней улыбкой. Я улыбалась ему в ответ, но не чувствовала ничего. — Это ж' зачем тебе такие ручищи?       — В здоровом теле - здоровый дух, — парировала я на громком выдохе, — разве не этому учила нас Партия?       Правильно подобранная реплика в нужном месте может серьёзно расположить к себе собеседника. И хотя мне показалось, что здесь она звучала несколько навязчивой, дед не задумался об этом и высоко меня оценил.       — Это правильно! — на его лице тотчас возникла довольная ухмылка. — Как тебя зовут, девушка?       — Яна.       — Побольше бы таких как ты, Яна. Стране совсем не хватает хороших людей. Ну, — он убрал свою тощую руку с ограды и, кряхтя, пошëл прочь. — Всего тебе хорошего, не буду мешать.       — Да что вы, вы мне совсем не мешаете! — я попыталась спародировать деревенскую интонацию.       — А у меня своих дел полно! — отрезал дедок. — Счастливо.       Дед как внезапно пришëл, так и ушëл от меня прямо по этой дорожке, вдоль которой всë с таким же усердием пыталась проехать цистерна с надписью "Вода". Рëв грузовика заглушал любые шаркающие ноги и проникновения деревянной трости вглубь почвы, а дуновения ветра подгоняли сгорбившуюся фигуру в сером пальто. Бросив взгляд седовласому вслед, я вернулась к турникам и довершила начатое за несколько подходов, навесив рюкзак на спину и нагрузив в него дополнительные 15 кило кирпичей. Тренер учит меня: "Мышцы качают качеством". Я усердно следовала его учению, пока руки совсем не выдохлись. После этого я снова размяла их, чтобы завтра ручонки не ныли, и вернулась в дом. Ненадолго.       После просмотра телепередачи про фауну бассейна реки Амазонки (оказалась довольно интересной) я собралась и покинула свой дом, закрыв тот на ключик. Всё как и всегда: свитер, серая кофта, голубые джинсы и армейские ботинки, приятный бонус в виде пистолета и армейского ножа под одеждой. Разве должно быть что-то иначе? Обусловленная различием лишь в новых бинтах под одеждой, я впервые за долгое время вышла из дома с ощущением собственной беспомощности, когда первые робкие шаги отдались жжением в пояснице, но затем поутихли. Покинув зону комфорта, я двинулась на юг, к центру города, чтобы затем выйти на Крюковский мост и полюбоваться своей жертвой в полном объёме.       Крюковский мост открывает мой оперативный простор — не страшась сбивающего шаг ветра или грозных завываний вьюги, я стою на самом краю массивной металлической кости, а прямо подо мной, посреди злобных волн широкой реки, друг за другом бегут серые куски льда, сталкиваясь и разъединяясь в беспрерывном танце на выживание. Как разных размеров положения люди, отсюда, с вершины, каждый из них выглядит одинаково жалким и не примечательным. Кого-то делает особенным лишь собственная массивность, сложившаяся от счастливого деления, иные предпочитают выделяться мусором, оставшимся с одной из бесчисленных безымянных битв человечества против человечества. Их всех объединяет неразрывная необходимость плыть строго в русле предоставленной реки, когда как поворот назад невозможен, а остановка карается таянием. Льдины откалывают собственные края при ударах о потрëпанные опоры моста, покрытые ржавчиной и выбоинами от осколков. Желая, потеряв всë, ускориться, льдины сталкиваются и идут трещинами, уходят на дно и мучительно умирают на тëплом дне, превращаясь в пустоту сплошной живительной массы, питающей общий путь.       А выше — облака. Их свобода кажется слишком безнадëжной. Опираясь локтями на ограду моста, я высоко задираю отупевшую голову и утыкаюсь носом в практически беспросветную белизну водных испарений, плывущих в едином порыве под нескончаемый гимн Матери-Земли. Этот беспроглядный марш сотен миллионов тонн пара безостановочно движется с запада на восток — появляясь прямо над горизонтом, они проплывают над головой, слегка касаясь макушки, и всасываются в затылок. На их фоне чëрным мазком пера изредка пикирует одна-другая чайка, запутавшаяся в масштабах генетических карт — только редкий взмах крыльями заставляет думать о том, что она всë ещë жива, а это не мой очередной психологический трип, вызванный повторением одних и тех же пройденных сценариев. В ушах завывает ветер, моё тело сплошь наполняется напряжением.       Я продолжаю смотреть вверх. Шея уже затекла от напряжения, но я никак не могу отвлечься от того, что вижу!       Ненадолго решаюсь передохнуть, устремляя свой взгляд на дома, стоящие справа от меня, сразу после серого и невзрачного пляжа, усеянного кусками металла. Невероятная красота в этом абсолютном убожестве: гнилые двухэтажные хибары, выстроившись в крепкие беспорядочные линии, превратились в город. Перерезаемые кварталами пятиэтажных хрущëвок, покрытых шрамами и глубокими ранами войны, будто немецкие бараки зажаты между советскими детьми покинувших наш мир колоссов. Позади бесчисленных маленьких и широких улиц, среди которых копошатся крошечные фигурки людей в разноцветных тряпках и мчатся металло-резиновые конструкции умершей эпохи, стоит пограничье с горизонтом, а на нëм выстроены цеха, хранилища и трубы, из которых медленно и вальяжно, словно на финальный бал, выходит весь пышный род голубых кровей — затем тот уносится ветром и растворяется над пустыми полями и однородными лесами так, будто его никогда и не существовало. Далёкие и мелкие, почти незримые с такого расстояния, они двигаются, живут изнутри и демонстрируют жизнедеятельность снаружи, травят атмосферу ради выживания её обитателей, ради жизни в том числе и тех, по чьей воле создаются эти зловонные испарения, безумно воющие в высоких слоях атмосферы. Осознавая каждое слово от этой мысли я чувствую, что больше не могу сдержать собственной улыбки: края губ сильно приподнимаются, напрягаются скуловые мышцы, губы раскрываются, оголяя счастливые белые зубки с натянутыми между ними тонкими нитями прозрачной слюны с парочкой пузыриков, из глотки вырывается приглушённый смех.       Мой лоб вновь соприкасается с небом. Я тихонько смеюсь, задирая голову, ловлю ледяной воздух и жадно проглатываю, прокатив языком по всей ротовой полости. Шум двигателей автомобилей и перестукивание колёс по косточкам вымерших форм жизни сливается в сплошной шум на заднем фоне, заполоняющем сознание вперемешку с фантомными звуками погибших лет, доносящихся из-под самых глубоких корок мозга. Сменяющийся пейзаж сплошного серого неба, кажется, становится всё темнее, моё тело чутка шатается, ноги слабеют, но я крепко держусь за ограду, не давая себе упасть, уже бессознательно.       Удар футбольного мяча по двери автомобиля, шуршание новенького квадратного телевизора, вкус первого вырванного зуба. Хлопок двери, мигание задних огней автомобиля, взволнованные возгласы матери, от страха я роняю бутылочку с соком на ноги, пачкая колени. Первый гром, первый звонок, первый удар, первая кровь, первое письмо деду Морозу с просьбой о молочном шоколаде, первый самостоятельный поход без родителей, первый разговор о важном, первая в классе, первая в школе, первая на олимпиаде, первая мрачная картина прошлого, первый надлом на счастливой картине детства. Слащавое обвинение, священная похвала, горячий конфликт, славный конец, а потом пионерия. Днём с потом и честью на благо отечества, вечером первая компания, первая грязная шутка, первые друзья. Не та компания, не то место, не тот день, не те цветы на день рождения, не тот цвет нитки надо было купить. Другое молоко, другой сорт хлеба, другой род деятельности для достижения успеха, иное поведение, иные обычаи, иные социальные нормы, иная психика... Иные нормы. Падение с лестницы, перелом. Стук, вбок, подан ток, подача, сдача, выстрел, хлопок, кровь из ног, мясо под ноготок, счастливая юность, секция по баскетболу. Брат, мрак, бессонная ночь, смех и слеза, дождь и гроза, печенье за тридцать марок, грузовик, танк, Ирак, красный асфальт, кассеты. Хип-хоп, хаус, фанк, хардкор, техно-транс, драм-н-бэйс, эйсид-хаус, диско, прогрессив, биг-бит, брейкбит, горит цена, бьют по шее ритмы, движутся ноги-руки в такт, падение, ликование, лежит стена. Поезд, Украина, река, горизонт, распад, стрельба, стрельба, стрельба, стрельба, стрельба... Пронзительный скрип грузовика, взрыв, изменение навсегда.       Я резко просыпаюсь оттого, как моё горло разразилось кашлем от затёкших в него соплей. На мосту холодно, я одета не совсем по погоде. Мне хватило всего пары харканий, чтобы очистить глотку, а за полётом каждого куска полужидкой материи я следила внимательно — до того, упадёт ли на лёд или в воду. Закрыв глаза я глубоко и тяжело вздыхаю, быстро восстанавливаю дыхание, а затем, как ни в чём не бывало, поочерёдно зажимаю по одной ноздре и высмаркиваю всё содержимое, ощущая неожиданно пришедшую свежесть и ясность мысли. Плавно прокрутив шеей по часовой и против часовой, я в последний раз бросаю взгляд на маленькие льдинки, несущиеся далеко внизу, сплёвываю туда ещё раз, отхожу от ограды и торопливо возвращаюсь на левый берег, в свой район. На мосту задерживаться не хотелось — холодно.       Но... Одними психологическими трипами день не закончился. Было ещё кое-что.       В середине дня ноги занесли меня уже в восточный пригород. Преодолев переход прямо напротив потрёпанного вокзала, на котором до сих пор была перебита добрая половина железнодорожных путей, а часть служебных и общественных зданий так и вовсе была разрушена (я слышала, что в ходе освобождения Кременчуга за вокзал шли ожесточённые бои), я вышла на окраину городка, оставшуюся преимущественно целой, хоть и разграбленной. В конце моста есть пешеходная лестница, позволяющая спуститься на улицу Украинскую, поэтому мне не пришлось огибать целый квартал, чтобы выйти к студенческому парку. Не стала идти вдоль него, а свернула на север — прошла вдоль вокзала с восточной стороны и, наконец, вышла на загородную трассу, проложенную в сторону Полтавы.       Дело шло к вечеру. За время прогулки успела встретить несколько патрулей милиционеров, которые досматривали практически каждый проезжающий по дороге автомобиль (конкретно в этой очереди их стояло всего три-четыре штуки, поэтому органы правопорядка могли себе позволить задерживать каждый). Один из такой стоял сразу после проезда под мостом, вплотную к бетонным конструкциям: мужчины в форме патрульных и отрядов спецназа, с винтовками без прикладов, заставляли людей выворачивать карманы и сумки, показывать документы и справку на право ношения огнестрельного оружия, если таковое при них было. Одного мужчину обезьяней внешности вместе с его не менее чурковатым напарником пытались убедить сесть в "Броневик Беркута" (на деле обычный ГАЗ-66) стоящий тут же, на обочине, а когда я пыталась пройти мимо этого своеобразного КПП, один беркутовец в тëмной форме, бронежилете и каске (будто сдавливала голову) с молодым, но борзым лицом заметил меня и тут же резвой походкой двинулся в мою сторону, придерживая лямку автомата на плече.       Дело пахло жареным. К такой ситуации я была не готова: плохо слежу за новостями, чтобы отслеживать то, какие меры предпринимает государство по борьбе со мной, плохо себя сегодня чувствую, плохо обращаюсь с ветеранами боевых действий. И хотя этот парень выглядел молодым и необтёсанным обелиском, само его положение в беркуте, знание манер, — в левой руке он держал удостоверение сотрудника, готовясь его раскрыть, — а также наличие более весомого оружия в руках и десятка напарников позади, давало ему заметное преимущество. В голове имелось только три варианта: отговориться законами (которые я знаю плохо), отвлечь внимание (собственноручно, заболтав мента, или же указав на что-то "интересное"), попросту убежать (что я умела лучше всего). Я знала, что он идёт ко мне, хотя и пыталась уйти с его маршрута, но беркутовец настойчиво всё сменял и сменял курс в мою сторону, а потому избежать диалога с ним так и не удалось.       — Добрый день, старший сержант такой-то такой-то! — вообще не заостряла внимания на то, как его зовут. Увидела лишь в графе рождения 1974-й год. — Документы покажите, п-жалуста!       — А-а, документы? — я резко очнулась и похлопала глазами. — Зачем вам мои документы?       — Требования закона, — пояснил тот после секундной запинки. Мы уже стояли смирно "друг" перед "другом". — Вам лучше не медлить.       — Вам лучше мне не угрожать, — отметила я, смотря на него немного сверху вниз. — Я могу обратиться в суд по факту полицейского насилия.       — Девушка, будьте добры, просто покажите документы...       — На основании какого закона я должна вам показать документы?       — Не создавайте нам обоим лишних проблем, — он тяжело вздохнул, глядя на меня с прищуром, полным недоверия. Хотя совершенно не доверять стоило бы ему.       — Я спокойно шла себе по дороге, а проблему решили нам обоим создать себе именно вы. Но вы на службе, на глазах у начальства, а я безработная и одинокая дама, так что ваши риски куда выше моих.       Беркутовец переместил центр тяжести на одну ногу, а другую немного согнул, повернувшись ко мне полубоком. Парень уже давно закрыл удостоверение, но он всё так же держал его в левой руке, а правой придерживал лямку перекинутой через плечо штурмовой винтовки. Однажды мне показалось, что ему даже стала интересна дискуссия со мной, но сознательно я удерживала ту идею, что он попросту начал утрачивать внимание и воспринимать меня за дурочку. Так куда лучше — врагу никогда нельзя демонстрировать своей истинной сущности, иначе он применит нужную тактику. Врагу надо демонстрировать ложного себя, предпринимать иную тактику действий, будто твоё положение хоть и не совершенно, но довольно иное. Будь я невинной, то показала бы документы, а там и обнаружили бы мой пистолет с ножом, на которые у меня нет справки, запомнили бы моё имя с фамилией, внешность, адрес проживания... Куча хлопот. Умейте балансировать на тонких гранях состояний.       Тем временем на заднем фоне какого-то мужчину за пистолет допрашивали трое милиционеров: один держал нелегальное оружие в голой руке, другой держал наготове автомат, третий стоял рядышком и глядел на ситуацию в целом. Возле ментовоза (Некий ВАЗ, видом постарше 2107) хачезьяна совсем разбушевалась и перешла на крик вместе с одним из представителей органов защиты прав государей, который перед двумя противниками уже не ощущал силы справедливости в своём свинцовом мешочке и выглядел ущемлённым ребёнком. Перепалка звучала громко, но я в неё не вникала.       — Девушка, не так давно-о, — он начал вытягивать слова, действительно считая меня за дуру, — Верховной Ра-адой был приня-ят сто шестнадцатый законодательный а-акт, согласно кото-орому любое лицо, не имеющее аккредитации в службах МВД, СБУ и вооружённых си-ил, обя-язан предъявить докуме-енты для предупреждения террори-изма, понятно? В Кременчуге повышенный уровень террористической угро-озы, ходить по улицам опа-асно, да? Так вы покажете мне документы или вас сразу в отдел доставить?       — Не-е, ну что вы... — я старалась говорить столь вежливым тоном, что перегнула палку до степени иронии. — В отделах только клерки сидят! Давай-те ка мы с вами попробуем-       — Щ-Щякал баля! — раздался боевой клич за спиной беркутовца.       Его лицо приняло вид сонного удивления, и в эту же секунду тело развернулось в сторону клича словно только что проснувшаяся, не до конца понимающая контекста происходящего, пташка. Прямо в метрах десяти от него хачик активно проверял собственную боеспособность, отталкивая и нанося такие уверенные удары по голове мента, что тот, имея автомат в руках и дубинку за пазухой, только отходил в сторону, прижимал подбородок к груди. Поднялся шум и гам, товарищ хача начал тому помогать, беркутовец и ещë несколько сотрудников сломя голову бросились успокаивать иностранных туристов ударами дубинок и прикладов автоматов, и пока все вокруг были заняты криком, дракой и беспорядочными очередями выстрелов, эхом отдающихся в ближайшем лесу, ноги сами пронесли меня прямо сквозь импровизированный блокпост, не давая обдумать содеянное. Пролетев по обочине вплотную к бронированной машине, скрываясь за еë корпусом, стопы стремительной перебежкой выкинули меня так далеко от места свершившегося преступления, что когда я остановилась, то не слышала уже ни шума работы двигателей, ни возни, ни возгласов в пользу моего ареста. После минутного забега всë, что осталось в памяти, так это проносящиеся за мной лица милиционеров, кричащий в ушах ветер и далëкие фигурки органов правопорядка, столпившихся на правой стороне дороги. Тяжëлое дыхание довольно быстро стабилизовалось, совсем скоро я вновь перешла на шаг.       Уходя оттуда, я на секунду обернулась, чтобы убедиться в отсутствии хвоста. Менты столпились вокруг поражённого тела, не подававшего признаков жизни. После этого я как можно быстрее умчалась прочь, не обращая внимания на сигналящую полуторку, своим бабушкиным повизгиванием требующую выйти хотя бы на обочину. Никто, кроме голубого грузовичка, уже совсем не был мной заинтересован.       Если в городе эти патрули начинают действовать на постоянной основе, то мне придётся изобретать новые тактики борьбы с двуногими вредителями: раскидывать мины, натягивать гранаты, захватывать заложников и учиться искусству тихих скрытных убийств... Интересная, но сложная затея. Хотела бы научиться всем этим искусствам, но для начала стоило хотя бы купить гранаты с минами и надевать перчатки с началом каждого дела, а не по настроению.       Оттуда я быстро добралась до границы города, где вышла в громадную природную зону. Ощущение этой громадности основывалось на невероятно широких полях — раньше видела такие только в кино, здесь они везде. Практически ровные, без единого видимого сорняка или царапинки, углублений али ямы, те покрыты ровными и тонкими лесопосадками, которые от натяжения будто порвутся прямо сейчас и разлетятся отдельными деревьями по всей Полтавщине, а также нагромождениями лесов, большими и маленькими, уютными клочками разбросанными на сотни километров вокруг. Смотря вдаль, мимо направления дороги, я буквально наблюдаю горизонт, простирающийся на линии соприкосновения травы с небом, облаков с кустарниками: вижу, смотря туда, как рукава небесных тел нежно гладят ветки карликовых растений, как пробирающийся сквозь смуту оранжевый закат целует обогреваемую землю и как стаями летят незнакомые мне птицы. Пока там, на границе между мирами, кипит счастливая жизнь, я продолжаю гулять по обочине, пропуская мимо себя одинокие ржавые автомобили, квадратные автомобили и автомобили серые, невзрачные, которым нет в этой беспросветной тягостной жизни никакой адекватной альтернативы. Пока за тысячи километров отсюда множество народов живут свои жизни, радуются и горюют, рождаются и умирают, испытывают наслаждение оргазма или катастрофу пытки, я иду, изредка шаркая обувью по мокрой, грязной дороге. Руки в карманах, разум в узде, а в мыслях только одно: смесь какой-то попсовой песни и отчаянного крика солдата ВСУ.       Я не могу забыть, как он кричал.       Я не смогу забыть вида сотен изуродованных тел, сложенных аккурат на центральной площади.       Навеки вместо сна стоп-кадр: мужчине отрезают голову циркулярной пилой. И снимают на камеру. А он молчит.       Снимают на камеру. И шутят. А он молчит.       А на фоне песня: "Бывает всë на свете хорошо, в чëм дело — сразу не поймëшь"... И мне до сих пор не понять, откуда возникли такие люди, которые смогли сотворить подобное с обычными людьми. Неужели такие же обычные люди, только с зашкаливающим чувством власти? Неужели именно оружие превращает нас в алчных зверей? Отсюда справедливо возникает вопрос: откуда появилась я? От них. Вот от этих ребят. Не буквально их отпрыск, но родившийся от их деяний, разразившихся в горячем эпилоге войны.       Погружённая в мрачные размышления, я иду далее, изредка бросая взгляд под ноги, чтобы не споткнуться об очередной камень или мусор. Прохожу мимо разбитого сборища деревьев: обломаны ветки, часть обвалилась, возле них стоит сгоревшая БМП — стоит тут давно, если судить по ржавчине. Трупов нет, дверей тоже, в траве только виднеется кусочек обугленной кости, старый-старый. Вдали, на другом краю поля, огороженным очередным лесом, почти вплотную к деревьям стоит ещë одна подбитая машина, но на этот раз с уцелевшей башней. С этого расстояния мне трудно разобрать детали еë внешнего вида.       Эта дорога успела сыграть свою историческую роль в прошедшей войне. Насколько мне известно это был последний путь отступления российских войск из Кременчуга во время операции "Штиль", когда войска Украины освободили город и прилегающие к нему населённые пункты всего за три пять дней. Мне говорили, что время во время этого тянулось очень медленно, все к тому моменту или сидели по подвалам, или старались быть не в городе (а многие в качестве беженцев из 1992-го года возвращаются на прежнее метсо жительства). Это в мирное время кажется, что пять дней пролетают мигом, а вы попробуйте просидеть хотя бы пять дней под бомбёжками в сыром и холодном подвале с постоянной угрозой быть убитым или снарядом, или шальной пулей, пускай даже с близкими, без возможности выйти наружу. Я так просидела несколько недель в полном одиночестве, охотясь н       Спустя пять минут методичного прохода мимо оставленных проржавевших кусков металла некогда великой армии я вышла к представителям нынешнего времени, у которых и машина была нормальная и род деятельности у неё был далеко не военный.       На обочине стояло такси. Не жёлтенькое, не с полосами и почти совершенно неотличимое от основной массы такого же советского городского трафика, если бы не жёлто-чёрная шашка таксиста и яркая табличка компании "Добрый путь" на лобовом стекле. Стояло оно задницей ко мне, багажник закрыт. Судя по виду, это стандартный "Жигули", седан блевотно-зелёного цвета, потрёпанный временем — левая задняя фара разбита, задний бампер обладает очень заметной вмятиной и даже двумя пулевыми отверстиями. Водительское и пассажирское места открыты, как и капот, перед которым крутятся два человека. Я, подходя всё ближе, крепче зажимаю рукоятку припрятанного пистолета, всë чëтче слышу их речь.       — Генератору конец, — начал более мягкий голос водителя, очевидно раздосадованный потерей. — Моя малышка так далеко не уедет.       — А доедет хоть? — отвечает кисло-сладкий голос худенькой девушки.       — Ну-у, вообще может...       Таксист, тяжело вздыхая, стоял над откинутым вверх капотом. На нëм была тëмно-коричневая кожаная куртка с небольшим меховым воротником и приплюснутая кепка рабочего человека. Лицо круглое, щëки отъевшиеся — человек зажиточный. Я успела увидеть его резко поднявшуюся морду, полную интереса, а в эту же секунду всех троих оглушил удар пули по лбу шофëра. Патрон пробил лоб и поразил важные мозговые отделы, тело вздрогнуло и тут же упало простреленным лбом на всё ещё горячий двигатель.       Сегодня вы никуда не поедете.       Пока алая вода покрывала корпус двигателя, тот молчаливо обжигал лоб убитого. Его тело плавно сползло вниз и полностью свалилось на землю, пока ослабевшие руки ненароком цеплялись за проёмы под капотом. Оставив за собой кровавый след, тело, покинутое духом, упало с раскрытыми в немом ужасе глазами, устремлёнными в серые небеса. Его кепка слетела с головы на промёрзший асфальт, изрезанный трещинами и откровенными открытыми ранами. Всё ещё под давлением алая эссенция сползала по его бровям и носу, стекая на усы и щёки.       Девушка с молодыми чертами круглого колобковидного лица, ростом полтора метра с хуем даже не вскрикнула, а лишь резко оступилась назад, практически замерев в одном положении. Выделяющаяся носом-картошкой с прожаренной верхней губой и маленькими уставшими глазами, которые от шока попытались пробудиться, она смотрела то на меня, то на мёртвого водилу. Шея затряслась. Одетая в плотный пуховик и чёрные джинсы, она расстреливала зрачками всё моё тело. Руки раскинуты чуть в стороны, грудь дрожит и ноги медленно отступают назад, стараясь пятками и кончиками пальцев нащупать позади себя воображаемую дверь, которую она захлопнет и спрячется от меня — девочке стоило бы запомнить, что девятый калибр пробивает входную дверь на раз. По её ярким пустым глазам было ясно, что она совершенно не понимает что происходит, что делать и как при этом остаться в живых. А я знаю. Но меня это не волнует, потому что у меня есть пушка, а у неё пушки нет.       — Чё стоишь, дура?       Я чувствую, что мои щёки сильно напрягаются, образуя наверняка странную улыбку. Меж пальцев левой руки свободно гуляют волны сырого ветра, а правая напряжена от плеча до костяшек, удерживая такой маленький и никчёмный пистолет, который своей отдачей может ввести врасплох. Медленно выходя из-за левого борта машины методичными шагами, переваливаясь с ноги на ногу, я неизменно направляю ствол прямо в лицо забавной незнакомки. Четыре метра, три метра — отходит, подхожу, отступает, подступаю... Медленно, медленно, с чувством такта, с расчётом на экшн. Её смерть неизбежна, но я просто отыгрываюсь на заранее предопределённой судьбе.       — У тебя двадц-цать секунд! — отметила я с радостной интонацией, скребя обувью асфальт. — Патроны сегодня полны сил, так что поторапливайся. Но-о, но-о-о! — вскрикивала я, бросая в неё направление ствола.       Неопытное тело оступилось, шаркая ботинками по земле, чуть не упало. Тут же оно резко развернулось торсом и поясом на все сто восемьдесят градусов, успевая только обращать внимание на то, сколько объектов сменяется перед глазами — вместо меня и машины теперь перед глазами проносится лесопосадка, за ней сразу же растёт поле с низкой травкой, а за горизонт уходит без причины вьющаяся забытая Богом трасса, на которой чуть поодаль я вижу старую сожжённую Ниву, оставленную без колёс. Серый вечер. Грубо распихивая локтями холодный воздух, она побежала так же быстро, как легендарные спортсмены, которых увидишь или по телевизору, или на локальных соревнованиях в пригородных ПГТ. Задрав голову, юная дама улетала от меня быстрее ветра, сверкая подошвой и с такой скоростью шурша пуховиком, с какой 13-летние мальчики не шуршат под одеялком перед сном. Незнакомка в тëплых штанишках предпочла бежать прямо по обочине дороги, брезгуя окунуться в кюветную грязь и спасти родную шкурку ценой чужой, обвязанных вокруг еë стоп — что за лицемерие! Я тихо усмехнулась, опустив пистолет, и проследовала за ней безмолвным взглядом ещë секунд десять, прежде чем мигом натянуть заготовленные тëплые перчатки на руки и присмотреться к оставленному без присмотра автомобилю. Я не оставляю отпечатков пальцев.       Убрала упор, держащий капот, несильно захлопнула крышку чтобы ничего не сломать. Бах — приятный хлопок, подготовка к делу. После сделала широкий шаг назад, открыла водительскую дверь машины и обнаружила на сиденье ключи зажигания — одна радость впопыхах бежит за другой и не может догнать, целый день какой-то странный. Уселась в облезлое кресло с единственной претензией на то, что колени упираются в торпеду (тогда мне было даже похуй на это) и вставила ключик в скважину, сразу попавшуюся на глаза. В голове тикает таймер: двенадцать секунд, тринадцать секунд... Проворачиваю замок зажигания до упора, двигатель тарахтит и не заводится. Проворачиваю вновь — тарахтение резко перерастает в крик, я зажимаю сцепление левой ногой и захлопываю дверь автомобиля. Восемнадцать, девятнадцать — чувствую, что мои плечи плохо умещаются в кресло, но видя то, что жертва мгновение через мгновение оглядывается назад, начиная искать адекватные пути отхода, я оставляю левую руку на руле, а правой сбиваю ручник и тут же переключаю скорость на первую передачу. Правой ногой вдавливаю газ и моя отвратительная медленная колесница дëргается с места — мой до того напряжëнный корпус впечатывается в скрипящую спинку сиденья, я вижу спину и очерки лица отупевшей от страха жертвы.       Тук-тук, полоумное дитя! Ржавая колесница ушедшей империи скачет за тобой на всех порах! Я вкушаю страх маленькой душонки сквозь зловонный запах гниющего салона, вижу как девка лишь с большим остервенением бежит прямо по дороге, уже нисколечки не желая обернуться — она знает, что я в этой машине, она знает, что я за рулëм и знает, что руль поворачивает за её телом. Переезжая через труп водителя, я не сразу слышу приглушëнный хруст, а задняя ось ещë немного проносит тело по асфальту, после чего переезжает его габаритное тело, уже оказываясь. Переключаю вторую передачу, на полсекунды зажав сцепление: машину трясëт, кузов вибрирует, двигатель ревëт так, будто готов порваться по швам, вторая передача — на спидометре 30 километров в час. Таймер давно истëк, идëт охота, я уже чëтко вижу очерки шапочного узора. Его владелец резко разворачивается к несущейся навстречу машине, как будто в голове девушки маяком загорелась обжигающая сознание идея о спасении теперь уже собственной шкуры.       Правда, идея была далеко не умная.       Её шаткое тело остановилось на правой стороне трассы в метрах пятидесяти от меня. Судя по её широко расставленным ногам стало понятно, что девочка высматривает момент для резкого ухода от столкновения с моей новоприобретённой машинкой, немыслимо! Тройка — автомобиль далеко не манёвренный, но с самого начала было понятно, что обладатель такой манеры выживания не может иметь большое число извилин, чтобы противостоять даже такой колымаге. На третьей передаче, достигнув шестидесяти километров в час, переключилась на четвёртую, и в голову мне пришёл вывод: если она так жалеет свою обувь, то она не побежит в грязь. Так как к грязи, которая находится справа от меня, девушка стоит ближе, то соответственно бежать она туда не решится, поэтому... БАМ, КРИК!       Не успела мысль полностью подуматься, как тела ВАЗ-а и юной девицы соприкоснулись в истинном любовном экстазе. Машина попала в занос, человек от резкого соприкосновения вылетел на капот, сильно ударившись плечом и головой по лобовому стеклу — остались две крупные вмятины, одна над другой, от которых мигом разошлись многочисленные, крупные и мелкие трещины, образовавшие подобие причудливой паутинки. Мелкие осколки стекла выпали в салон, на пассажирское кресло, некоторые из них вылетели на мою правую руку: один впился в кофту, другой отлетел, третий прошёл сквозь все ткани и укусил за кожу, что я мигом почувствовала и тут же забыла. Знаете, когда машина в заносе, лобовое стекло пробивает чья-то голова и ты этого самого кого-то убиваешь посреди белого дня пускай даже на не настолько оживлённой трассе, тебе далеко не до того, что какое-то стёклышко нанесло тебе незначительный порез где-то вон там, на плече, наверное вот здесь или чуть ниже. Ты пытаешься просто сохранить себя в сохранности, а не думаешь о том, сколько тебе придётся платить за разбитую лобовуху. Так, стоп, это же не моя машина...       Ещё сильнее заворачиваю руль влево, ноги перескакивают с газа на тормоз, глаза вместо спидометра зацикливаются на этом чёртовом полутрупе, лежащем головой на лобовом стекле. Я не вижу её глаз, но только ухо и висок, по которому начинает течь волна тёмной крови. Машина в заносе почти полностью развернулась, остановилась, а тело девушки по инерции слетело с капота, всем грузом упав на холодный асфальт. Центр паутины наполнен кровавыми опечатками погибшей совести, от самого центра она разлилась по ближайшим окраинам. Длинный кровяной след, пушистый и невнятный по форме, разбросавший капельки по дальним концам паутинки, отвлекает на себя всё внимание, концентрирует весь существующий обзор на себе. Край зрения сжимается, фокусировка проходит успешно — на виске и щеке девушки открытые раны. Её эритроцитовый коктейль медленным ручьём стекает вниз, а когда машина делает почти полный оборот и останавливается, заставляя шины перестать визжать, тело по инерции падает с капота на холодный асфальт, да так, что я отчётливо слышу это из кабины. Я отпускаю педали, двигатель глохнет.       — Тебе надо больше практиковаться в спринте, — пошутила я про себя, покинув машину с ножиком в руке.       Быстрым шагом обогнув корпус автомобиля, я мимолётно оценила ущерб: две вмятины на лобовом стекле, вмятина на капоте и разбитая правая фара, так ещё и небольшое кровавое пятнышко. Последнее легко исправить, но вот за предыдущие косяки я решила ответить карой. Девушка лежала на правом боку, слегка задирая голову, чтобы кровь текла не наружу, а внутрь (ну и простофиля), демонстрируя разбитую губу, рану на виске и щеке, помятую левую руку. Сев перед ней на корточки и протянув в её сторону лезвие ножа, я буквально загородила собой Солнце. Она не смотрела на меня и даже не пыталась, не факт, что девочка что-то услышала или разобрала. Выглядела паршиво.       — Я похожа на Мариту Кох больше, чем ты. Она смогла пробежать со скоростью тридцать три километра в час лишь четыреста метров, а вот эта советская рухлядь может проехать от Берлина до Варшавы в три раза быстрее. Скажи мне, ты и вправду на что-то надеялась, пытаясь маневрировать перед глазами автомобилиста? Перед моими глазами, сука, на этой узенькой дорожке?       Она не отвечала, а только молча обтирала кровь с губы и смотрела на свою дрожащую, грязную руку, покрытую свежими царапинами. Кожа на её ладони была смачно разрезана поперёк, с кровью смешалась грязь — первичный ужас, острое проявление неопытности, иллюзия апатии, страх, попытка уйти в себя, "я тебя не вижу — тебя нет". Даже если меня нет ментально, то я всегда есть физически, ибо я мигом поднимаюсь на прямые ноги и ботинок мой вполне натурально бьёт по лицу трижды: по скуле, по губам, по носу. Трижды носок и подошва прилетают по сколь бы то ни было юному и невинному лицу, и оно, скукожившись от боли и новой порции мокрой земли, закрывается обеими рукавами и начинает истошно хныкать, вопрошая меня дрожащим голосом:       — Не уб-бивай, пожалуйста!       Я снова сажусь перед ней на корточки, тыча лезвием ей в рукава и шапку, будто палкой:       — А ты мне что взамен? М?       Секунда, три секунды, пять секунд, десять — ответа нет. Незнакомая шатенка не может придумать ничего связного, кроме как давить на жалость и признавать собственное уныние. Девушка старается закрыть лицо, полное соплей или потому что она всё ещё пытается показаться сильной, или потому что она просто привыкла, что скрывать свой негатив это правильно, ибо все скрывают свой негатив, ибо правильно скрывать свой негатив, ибо лучше тихо повеситься в туалете или сброситься с крыши родной хрущёвки, нежели выплакаться человеку или рассказать о своих переживаниях и чувствах. Для таких людей также существую я.       — Хотя зачем мне просить? Если понадобится... — в этот момент я заметила как издали показываются огни приближающегося автомобиля, отчего замолчала на пару секунд. — Я сама заберу то, что нужно. Кстати, вот и оно. Буэнос этернас ночес, имбефиль!       Не зря в школе ходила на уроки испанского. Он помог мне эффектно замочить ещё одного недочеловечка: говоря эту фразу я свободной рукой отдёрнула рукав от головы жертвы, а затем нанесла пять-шестов резких ударов ножом по шее поверженной дичи, воткнув или хлестанув по ней лезвием. Кровь полилась наружу и внутрь, как было и до этого, а девушка резко оживилась, ибо с появлением обилия крови везде и всюду, будь то в виде фонтанчика снаружи или озера в глотке умирать уже не особо хочется, неудобно. Пока она ворочалась и кряхтела, кашляла и умоляла про себя, барахтаясь телом, стараясь побыстрее вырыть собственную могилу, в панике захлёбываясь и видя то, что фонтан из артерии, разливающийся по телу и вокруг неё остановить невозможно, она пытается кричать сквозь массу эритроцитов, но заместо крика о помощи глотка выдаёт бессмысленное бульканье, смешанное с диким кашлем. У меня совсем нет времени за этим наблюдать. Рукавом свитера обтираю кровь на лобовом стекле, прячу его под кофту, сажусь в машину, завожу двигатель через раз и мигом уезжаю в ту сторону, откуда и приехала — в ту сторону, где солнце ещё не планирует зайти окончательно. В Кременчуг.       Что ж, это было трудновато, но красиво. Боль в пояснице практически полностью пропала, на двоих я потратила всего один патрон. Хотя после этого инцидента никто не устроил за мной погоню, а по телевизору или в сводке я не услышала никаких новых улик на саму себя, радоваться мне всё равно особо нечему. Повод для праздника один — у меня теперь есть машина. Со сломанным генератором, после которой ноют ноги, но самая настоящая личная машина!       Заметка для самой себя на утро: Света, сегодня вечером ты впервые жёстко бухаешь. Если впадёшь в забытье и Орешек тебе ничего не расскажет, то ты припарковала зелёный ВАЗ-2103 с надписью "Добрый путь" во дворе за почтовым отделением №8. Характерный признак — две вмятины на лобовом стекле. Ты угнала эту машину, так что не делай глупостей. Держи кулачки в пользу того, что поблизости не живут знакомые убитого твоими руками таксиста. И да, с добрым утром!