Запись 6
8 марта 2022 г. в 00:27
В той же комнате ведётся допрос мужчины лет пятидесяти. На висках его тёмных волос проявляется первая седина, внешностью тот походит на представителя одного из народов Поволжья, имея более смуглую кожу. Его тело имеет явный лишний вес, выглядя в глазах окружения в меру упитанным. Голос спокоен, интонации слабо различимы, но большинство людей, слушая его, искренне сильно проникаются рассказом - во многом потому, что речь у этого человека развита очень хорошо: не используя слов-паразитов, почти не делая пауз от потери мысли или же её медленного хода.
Внизу кадра надпись: «Руслан Доброхотов. Бывший военный», но одет этот человек по-простому, по-житейски: бледно-синяя клетчатая рубашка с расстёгнутым воротником и неприметные наручные часы на левой руке. Ухожен, причёсан, а всё остальное - за кадром.
— Для начала представьтесь, пожалуйста, — начал допрашивающий из-за пределов кадра.
— Меня зовут Руслан Доброхотов, — кратко ответил мужчина тяжёлым голосом.
— Вы - бывший военный, правда?
— Да, это так.
— В какой части вы служили, ваше звание?
— Ну, сначала я был служащим в милиции, потом перешёл в Днепропетровский ОМОН, — начал мужчина, ненадолго опустив взгляд вниз, — а ближе к началу войны уже командовал им в полном составе. Я для этого военную кафедру проходил. В самом начале девяносто второго из наших ребят сформировали батальон, который тут же присоединили к двести тридцатой мотострелковой бригаде, и батальоном я уже до конца войны командовал в звании полковника.
— Интересно. Возможно, вам будет трудно отвечать на этот вопрос, или он может показаться некорректным, но-о... Что вы можете в целом сказать о войне, которую вы прошли? Как бы это не звучало, каковы ваши впечатления?
Очевидно, этот вопрос смутил полковника. Его брови нахмурились, лицо постепенно покраснело, а голова опустилась куда-то вниз, пока грубые подушечки пальцев плавно ходили по влажному лбу, а голова вспоминала подробности, вместе с тем думая о том, какой же идиот перед ним сидит. На несколько секунд уйдя в себя, полковник вновь поднял голову, глубоко вздохнул и посмотрел на собеседника так, будто всё нормально. Или пытался так смотреть. Бог знает, что у мужчины творилось в голове.
— Страшно. Ужас. Один большой ужас. Война была тяжёлым временем для всех: что я, командир батальона, что мои подчинённые, подчинённые моего врага, что гражданские, или даже миротворцы - страдали все. Сами понимаете, что любая война, насколько бы быстрой или "человечной", — человек интонационно выделил это слово, — она ни была, всегда приносит страдания и жертвы. Понимали это если и не все, то точно большинство.
Представьте: прошло чуть больше пятидесяти лет с начала Великой Отечественной, а кончилась она всего сорок шесть лет назад. Мой отец прошёл эту войну, будучи ещё совсем молодым парнем, и оба моих деда эту войну прошли. Они все знали, что это такое, когда людей, которых ты давно знаешь, убивают прямо у тебя на глазах. Они все с этим знакомы не понаслышке и им всем от этого было больно. А потом они убивали, и они знают, какие ужасы скрывают под собой войны, помимо убийств и разорванных в клочья тел. Война - это гораздо больше, чем просто кровь и мясо, и вы это сами прекрасно знаете. Сам узнал об этом лишь в сорок лет. Такая у нас семейная традиция: все в семье воевали, какое поколение не возьми.
К чему это я... Прошло сорок лет, и появляется сначала Ельцин, а потом и Лугин. Появляется его шайка: Антонов, Кропивницкий, Герман, Шустрова, вы сами знаете все эти фамилии, которые в один момент создают свою партию, зовущую себя Национал-демократическая Россия. Сразу же завоёвывают широкую долю доверия у населения, потому что население перед собой видит людей, имеющих серьёзное образование - Лугин мало того, что прекрасный оратор и кандидат наук, так ещё и книгу написал, которая "выстрелила" во времена перестройки. "Россия на взлёте" - так назывался этот сборник... Беспримерной лжи. Беспримерной лжи, ксенофобии и несбывшихся мечтаний о Русской Империи, которые народ, только-только избавившийся от идеи интернационала, подхватил покруче либерализма Ельцина.
— Как вы считаете, почему Лугин оказался популярнее Ельцина?
— Я думаю, Лугин просто не нагружал мозги. Он ведь какой идеологии следовал - нацизм.
— Сам Лугин ведь всё ещё заявляет, что он патриот, но далеко не нацист. Разве это не так?
— Лугин попросту пользуется подменой понятий. Давайте я поясню: если смотреть в сути вещей, то нацизм - это очень простая в понимании идеология, заключающаяся в том, что мы - хорошие, они - плохие. Почему мы хорошие, а они плохие? Потому что мы - это мы, а они кто? А их определяют по цвету кожи, религии и языку, а мы, русские, даже без слов друг друга определяем. У нас связь на ментальном уровне, мы друг друга по лицу или действию отличим. Не об этом речь. Они - это почти все чужие, если не все. Они плохие потому, что они не такие, как мы, что они в других богов верят, что они на другом языке говорят, что они мыслят и рисуют по-другому, танцуют по-другому, едят другую еду. Они плохие потому, что нашей воле они не подчиняются, что считают не так, как мы считаем, и вообще они подчиняются воле западных стран, которые испокон веков нам были врагами, как считает сам Лугин. И он вместе со своей шайкой призывал завоёвывать Украину. Ему легко говорить, когда он сам ни разу в жизни не нюхал пороху. Вот..!
Полковник напрягся: привстав со стула, он сел ближе к краю, наклоняясь ближе к собеседнику с напряжённым выражением лица.
— Этот Лугин никогда не видел того, что видел я своими же глазами.
— Что вы можете вспомнить?
— Вот он видел, как ребёнок над трупом матери кричит? Натурально визжащее, заплаканное лицо ребёнка, который смерть матери осознал, но принять не может, он видел? А видел ли он, как артиллерия бомбит многоквартирные дома, в которых, блин, укрываются обычные люди, без оружия, которых в России точно таких же десятки миллионов? Он видел расстрелянные на трассе Новоазовск-Мариуполь трупы двоих детей на заднем сидении? Он видел голову шестилетней девочки, лежащей на обочине, с улыбкой на лице? Я, — полковник собрал перстень и прижал к груди, выражая искреннюю злость на лице, — откровенно говорю, видел. Я видел, как ею играли в футбол.
Он резко замолчал. Казалось так: самого мужчину схватил ступор от сказанных им слов. Секунд пять он молчал, глядя широко раскрытыми глазами на допрашивающего, и не сразу решился продолжить перечисление всех ужасов войны, какие он видел лично.
— Что голова помялась, я в лицо этих ублюдков видел! Я видел парня, которому оторвало сначала одну руку и ногу, а потом и вторую, а тело у него... Просто брыкалось его тело. Извивалось, словно т-толстый червь.
Мужчина, не выдерживая своих же слов, был вынужден упереть правый локоть в стол, а на руку положить красный лоб.
— А в самые первые дни, когда мы ещё ОМОН-ом были, русская армия эта, ССГ-шная, по нам стреляла изо всех стволов. Как из пулемёта, постоянно что-то взрывалось, а мы сидели или в траншеях, которых тогда ещё мало было или лежали вплотную к земле, потому что дома обрушались и людей замуровывало под обломками в подвалах. По часу, по два могли так лежать, и бесперебойно что-то падало. Геноцид натуральный. Мы потом атаку отбивали кое-как, в восточную часть города въезжали, чтобы снова позиции занять, а там...
Мужчина поднял левую руку, выпрямив её и плавно поводил ею из стороны в сторону, обозначая линию горизонта.
— Всё сгорело. Всё разбомбили. Всё разнесло вдребезги. Все дома обгорели, все повреждены, стёкла либо выбиты, либо лопнули. На одной стороне улицы лежат ноги человека, а на другой уже его туловище. Вон там - семья, превратившаяся в уголь, у одного из трупов жёлтые зубы на всеобщее обозрение выставлены. В третьей стороне тело лежит, живое ещё, у которого рёбра обломанные из-под одежды торчат, а на них висят куски мяса. А ближе к концу войны нас перевели на южное направление, чтобы взять Мелитополь. Когда украинская армия его штурмовала в последний раз, я с отрядом своим забрался в дворовые дебри, и мы там женщину какую-то нашли. На всю жизнь её запомнил: яркие зелёные глаза, очень большие, обессмысленные. Волосы у той каштановые, длинные, тело дистрофированное, у неё явно было недоедание, а обеими дрожащими руками она из последних сил держала за передние и задние лапы крысу, которую жевала сырой, а рядышком с ней лежал складной ножик с запачканным в крови лезвием. Она сидела у подъезда, подложив ноги под себя, и просто смотрела на нас своим измученным лицом, с большим энтузиазмом пережёвывая даже крысиную шерсть. Вокруг рвались снаряды большие и малые, тут и там звучали выстрелы, бегали люди, а ей было всё равно. Она просто ела, высасывая крысиные кишки и хрящи, грызя глаза и рассасывая хвост...
Мужчина снова ненадолго замолчал, переводя дух и тяжело вздыхая.
— И что бы сказал Лугин, увидев её? Он бы хотел продолжать войну? Он бы вновь и вновь призывал с трибуны продолжать бомбить города Украины? Лично я думаю, что да. Он просто придурок. Ёбнутый придурок. Раз он не был против существования таких людей на территории страны, которую считал частью своего государства, раз он осознанно вёл политику по созданию таких отчаявшихся людей... Ему нет никакой цены. Я рад, что мы избавились от него раз и навсегда.
— Если бы вы были вправе избрать наказание для Лугина, то вы...
— Смертная казнь, — не дожидаясь конца вопроса, ответил мужчина. — Точно смертная казнь. После всего того, что я увидел на войне, которую затеял он, мне его уже совершенно не жалко. Пускай он почувствует, каково это - не иметь контроля над своей судьбой. В конце-то концов, пусть он просто подохнет. Всем от этого только лучше будет.