Ценой свободы

Сладкий запах доносится с других комнат, заполняя израненные лёгкие. Такой приторный аромат разбудил юношу, что и так с трудом уснул из-за болей в теле, и он попытался спрятаться от него под одеялом. Его жутко клонило в сон, да и сам он хотел не чувствовать весь этот ужас, а погрузиться в свои кошмары, которые и так снились ему изо дня в день. Один и тот же день, один и тот же человек, одна и та же проклятая последняя тренировка перед уходом Дазая. Как бы он отреагировал, если бы узнал, что твориться с его учеником? Посмеялся бы или разочаровался в нем ещё больше, а может ему было бы вообще все равно? Правда ли он хоть немного думает о нем? А что если Накахара просто хотел успокоить мальчишку, даже если он прежде ему никогда не лгал, какой бы ужасной не была истина. Во всяком случае, его учитель даже не подозревает, что он сейчас в логове его врага и, скорее всего, уже никогда не выберется. На спинке рядом стоящего стула аккуратно висела белая рубашка. Когда парень принял то, что ему уже не уснуть, он встал с мягкой и теплой кровати, надевая белую ткань на полностью обнажённое, худое тело. Первые пуговицы не застегивались на огромной по размерам для Рюноске рубашке. Ну, хотя бы прикрывало низ. На полу лежало истерзанное кимоно. Царапины будто пылали, и эспер решил до конца разорвать его, накладывая их, как бинты, на самые ноющие - царапины на бёдрах. В мысль пришло заблокировать дверь рядом стоящим стулом, но почему-то это казалось бестолковой идеей. Чёрт знает, что ещё находится в этом здании, какие механизмы и как работают. Лучше лишний раз не рисковать. Спустя несколько минут послышалось тихие шаги в сторону спальни. Фёдор аккуратно зашёл, одетый в длинный жёлтый фартук с розовыми большими цветами, держа в руках поднос с чем-то сладким и двумя чашками чая. Рюноске даже невольно подметил, что волосы, собранные в хвост, на нем мафиози нравиться больше, чем распущенные. Когда Достоевский поднял голову, он светло улыбнулся, застав любимого бодрящим. Медленно положив поднос, брюнет сел на кровать и резко потянул парня на себя, заставляя сесть к тому на колени. Его ангел наконец-то рядом с ним, в его убежище, которое строилось после того, как потерял его. Как же он мечтал, что найдёт, спрячет, приучит и будет оберегать его чистоту. И не важно, что чужие руки уже погрязли в крови. Это лишь маленькая плата за опоздание. — Не смей трогать меня. — Акутагава пытался слезть с брюнета, но он намертво и до боли вцепился в его бёдра. — Отпусти сейчас же! — Малыш, не стоит буянить. Я ведь и наказать могу. — Холодные руки полезли под рубашку, от чего заложник вздрогнул и начал ерзать на коленях в попытках вырваться. Длинные пальцы рисовали узоры на бледной коже, очерчивая шрамы. Мужчина слегка коснулся одного из них на боку, задумчиво вглядываясь в серые глаза. — Выстрел. Вплотную. Это Дазай сделал? Акутагава ничего не ответил. Просто отвел взгляд и поджал искусанные губы. Даже сопротивляться перестал. Достоевский притянул юношу за подбородок, нежно переминая горячие губы. Ему хотелось отвлечь любимого от плохих воспоминаний, которые сам же спровоцировал. Рюноске и так был почти морально уничтожен, поэтому сейчас его надо исцелить, а не добить. Его мальчик шумно глотал воздух, тихо постанывая и сильно выгибаясь во властных руках, когда умелая рука ласкала его уже затвердевшую плоть, пока другая заботливо гладила его по смоляным волосам. Федору нравилось исцеловывать излюбленное личико, наблюдая как он мило морщиться. Может, если он не будет с ним груб, Рюноске примет его? Ведь сейчас мафиози спокойно принимает его ласки и даже не думает прерывать их, крепко обнимая его за шею. Но стоило брюнету повалить его на кровать, как того словно током ударило. Парень грубо оттолкнул его от себя, начиная пятиться назад и вжимаясь в стену. — Уходи. Прошу тебя. — С трудом проговорив каждое слово, Акутагава закрыл лицо руками, сгорая от стыда и отвращения. Отвращения к самому себе. Ему ужасно неприятен этот человек, так почему он так тает от каждого чёртового прикосновения Демона? — Ты правда этого хочешь? Фёдор аккуратно подошел к нему, и юноша охотно угодил в губительные объятья, отчаянно впиваясь в губы, что расплылись в самодовольной ухмылке. Грудную клетку разрывало чувство собственного бессилия. Ему хотелось кричать, пока он не сорвёт голос, биться головой об стену, пока от неё ничего не останется. Рассудок угасал в фиолетовых глазах. — Таким ты мне нравишься больше. Заложник устало уткнулся в грудь мужчины, осознавая причину тяги к Демону. Он и правда хочет быть нужным кому-то, всецело доверять и ничего не бояться. Это все мог дать Достоевский. Вот только какой ценою...