Темная сторона

Путь до Бангкока оказался не таким уж близким, — спешить было особо некуда. Покинув на рассвете Ратанакири, уже к обеду Шон и Винсент вернулись в Сиемреап и благополучно проспали до следующего утра. А на следующий день Шон отвел-таки Винсента в храм Байон, где попытался выяснить, нет ли у него какого-нибудь странного дежавю. Винсент на это ответил, что если начнет вспоминать все, что видел и где был в посмертии и непосредственно после, то снова запутается в реальностях, а этого ему не хотелось бы. Потому что мир, в котором он находится сейчас, наконец, начал его радовать. Статуэтка танцовщицы никак не проявляла себя в новом статусе. Шон носил ее с собой повсюду, как ребенка, которому показывал мир и, когда рассказывал что-то, было не совсем понятно, кому он рассказывает — ей или Винсенту. Выглядело это немного безумно, но, в общем-то, с точки зрения здравого смысла, вся ситуация была безумной. Винсент иногда подыгрывал Шону и тоже начинал разговаривать со статуэткой. Та ничего не отвечала, и никаких голосов в голове Винсент не слышал, но порой ему казалось, что черты лица куколки меняются, и где-то под слоем бронзы проступает жутковатый образ Пхи Тай Хонг. Хотя, конечно, все это могло являться только плодом его воображения. Поэтому было, конечно, интересно, что скажет Мо Пхи. В кафе они приехали, на сей раз, без предупреждения и застали Мо Пхи на кухне в фартуке. Дело близилось к вечеру и, вероятно, планировался наплыв посетителей. Мо Пхи изобразил испуг и увел их в подсобку, где с трепетом взял статуэтку в руки. Он смотрел на нее с изумлением и радостью, как, наверное, золотоискатель мог бы смотреть на слиток чистейшей пробы, случайно доставшийся какому-то профану, который мимо проходил. — Хочешь знать, там ли она? — спросил он Шона. Потом порезал палец кухонным ножом и приложил его к куколке, пачкая белые нитки у нее на груди. Капля крови тут же впиталась, и следа не осталось. — Мне нужно будет кормить ее кровью? — спросил Шон. — Время от времени. Если ты хочешь, чтобы она была довольна. Всегда носи ее с собой. Это очень сильный талисман. Самый сильный из всех, что я видел когда-либо. Он сделает тебя практически неуязвимым. На вопрос Шона, почему дух не общается с ним как раньше, Мо Пхи только рассмеялся. Талисманы не общаются с людьми. Это просто талисманы. У Хун Пхайон есть свои правила, и мир духов для человека непостижим. Вот и все. Тем не менее, Шон был счастлив. Несмотря на то, что она в этом не нуждалась, он купил своей Хун Пхайон маленький домик, куда клал цветы и карамельки. Глядя на это, Винсент назвал талисман Барби и планировал по возвращении в Штаты купить ему розовую кроватку и еще, может быть, игрушечный автомобильчик. Иногда, чтобы порадовать Шона, он резал палец и кормил куклу кровью. И, не сказать, чтобы это было ему неприятно. Странно, жутковато, но вместе с тем, — это дарило удовлетворение, будто укрепляло связь между ними тремя. Они путешествовали по Азии почти всю зиму, пока не наскучило, а к весне вернулись домой. Шон поехал в Нью-Йорк, а Винсент отправился в Балтимор. Селма была полностью погружена в работу и практически жила в офисе, сделавшись истиной бизнес-леди. Она похорошела, взгляд стал тверже и походка увереннее. Она говорила исключительно о работе и о компании, и упоминала восхитительного Дэвида Бреннана через слово. — Ты с ним спишь? — флегматично спросил ее Винент, просто для того, чтобы сбить с мысли, возмутить и шокировать. Но Селма шокировала его самого. — Это настолько очевидно? — спросила она. — Бля, Сел... — изумился Винсент, — Ты же знаешь, как все это выглядит? — Знаю. Я знаю, как это выглядит, — ответила сестра, — Но это была моя инициатива. Моя очень настойчивая, признаюсь, инициатива... Я не собираюсь за него замуж. Поэтому не нужно никаких мерзких инсинуаций. У Дэвида жена и дети, и он до смерти боится, что о его «непрофессионализме» узнает Доэрти. Потому что за такое он его убьет. Ну, не впрямую убьет, наверное... Но уничтожит его карьеру и репутацию. Потому что Доэрти очень печется о своей репутации. В общем, ты понимаешь, насколько все сложно. Поэтому мы держим все в строжайшей тайне. — Неужели, получается? Мне хватило пары часов общения с тобой, чтобы все понять. Ты плохая актриса, сестренка. — Вот только не надо выводов и заключений, братик. Я устала постоянно контролировать себя и держать покер-фейс. Могу я не делать этого хотя бы с тобой? Будь у меня подружки, я, может быть, делилась бы секретами с ними, но у меня подружек нет. — И хорошо. Подружки бы все разболтали. — И то верно. В тебя я верю, Винс. — Спасибо. — Серьезно. Не говори об этом никому. Особенно Шону. Потому что если дойдет до Доэрти... — Я понял. Твоя тайна умрет вместе со мной. Я рад за тебя, ты заслуживаешь, чтобы в твоей жизни было что-то хорошее. Хотя, я не уверен, если честно, что это на самом деле «хорошее». — Я тоже, — вздохнула Селма, — Я влюблена в лучшего на свете мужчину и не могу быть с ним вместе. Мы вынуждены встречаться тайно, как подростки, и постоянно оглядываться. В моей жизни все время все по-дурацки. Почему так? — Меня не спрашивай, — улыбнулся Винсент. Усилиями психологов, а, может быть, сама по себе Кристен вышла из состояния подавленности и почти вернулась к обычному образу жизни, начала посещать школу и общаться с людьми. Разве что, упорно продолжала злиться на Шона, считая его предателем их дружбы. Винсента настолько изумило подобное заявление, что он не сразу нашелся, что на это ответить. Сказать Кристен, что она дурочка? Понятно, что дурочка. Ей едва исполнилось шестнадцать. Но все ж таки, она уже и не ребенок... — Ты ведешь себя так, — сказал он,— будто исполнилась твоя детская мечта, и ты обзавелась личным урук-хаем, который должен тебя слушаться и делать то, что ты хочешь. А он внезапно — не делает. И ты обиделась. Но этот урук-хай сам по себе. Он ничьей дланью не помечен и очень плохо управляем. — Мне не десять лет и я не хочу никаких урук-хаев, — разозлилась Кристен, — И твои намеки вообще неуместны. Ты еще вспомни, чего я в пять лет хотела... Дело не в этом. — А в чем? — В доверии. Можешь ли ты доверять человеку или нет. Плюет он на тебя или нет. Только не говори мне, что он спас мне жизнь, — я об этом помню и благодарна. Ты просто не понимаешь! Винсент согласился с этим, — да, он не понимал. И, в общем, не особенно хотел разбираться в сложных подростковых страданиях, надеясь на то, что со временем они решатся сами собой. Так и вышло. Уверившись в том, что его присутствие в семейном бизнесе больше не требуется, Винсент вернулся в ФБР, как и планировал, переведясь в Нью-Йоркский филиал. Перемена места работы безумно его радовала: он никого не знал, его никто не знал, никаких неприятных воспоминаний, никакого пробуждения задавленных угрызений совести. Хотя, конечно, было бы любопытно узнать, как продвигается у Паркера дело с маньяком. Если, как и предполагалось, они ищут его по форумам самоубийц, то, очевидно, никак. Шеймус помог Винсенту с покупкой жилища, в общем-то, он сделал все сам практически без его участия. Небольшая удобная квартирка в Бруклин-Хайтс, с учетом того, что до работы можно добраться максимум за полчаса даже с учетом пробок, была пределом мечтаний. Кристен, когда узнала о ней, непременно захотела там побывать. Несмотря на травмирующий опыт своего последнего пребывания в Нью-Йорке, ее по-прежнему туда тянуло. На летних каникулах Винсент взял ее с собой. В его жизни и в жизни Шона мало что изменилось. Они не жили вместе и встречались чаще всего по выходным и иногда в будни вечерами, если ни у кого из них не было срочных дел. В основном Шон приезжал к Винсенту, и тот опасался, что Кристен устроит ему какой-нибудь адский перформанс с выяснением отношений. Но их встреча произошла на удивление мирно и так запросто, будто они расстались вчера и, притом, лучшими друзьями. Шон, похоже, не особо помнил о том, что произошло между ними год назад или просто не придавал этому значения, и Кристен, видя это, с явным облегчением решила тоже обо всем забыть. Кристен совершенно влюбилась в новую квартиру брата, в вид из окна и в окружающий пейзаж. Ей нравились улицы, парки, ветер с залива и даже толпы людей, спешащих на работу или бесцельно слоняющихся по городу. Она постоянно тянула Винсента на прогулки, говоря ему, что дома, в Балтиморе, как будто все время спит, и чувствует себя так, будто жизнь проходит мимо, где-то далеко от нее. А Нью-Йорк пробуждает ее и делает живой и настоящей. В одиночестве Кристен боялась гулять по городу, а Винсент был занят на работе и не особенно мог ее развлекать. Пару раз он просил Шона куда-нибудь сходить с ней. Шон, как ни странно, был не против. А потом, — удивительно, но Кристен отважилась ходить по городу самостоятельно и делала это совершенно спокойно. Когда однажды Винсент вернулся с работы уже довольно поздним вечером и обнаружил, что сестры нет дома, он сам едва не ударился в панику. Та, впрочем, сразу же ответила на телефонный звонок и радостно сообщила, что с ней все в порядке. Вернувшись, Кристен сообщила, что Шон дал ей свой талисман, и с ним ей ничего не страшно. Сказать, что Винсент удивился, — это сильно преуменьшить его чувства. Как это Шон расстался со своей драгоценной возлюбленной? Душа этого урук-хая, в самом деле, потемки! Кристен носила Хун Пхайон на груди в мешочке. — Ее зовут Дара, и она очень сильный дух. Пока она рядом, никто даже не приблизится ко мне, имея дурные намерения. Ты знаешь, ее убили, когда ей было столько же, сколько мне сейчас. Совершенно жуткая история. И происходила совсем недавно, всего сорок лет назад. Дара стала злобным призраком, и теперь сама может прикончить, кого угодно. — Шон рассказал тебе? — Нет, она сама рассказала. — Она говорит с тобой? — удивился Винсент. — Ага, — сказала Кристен с гордостью, — Шон тоже сначала не поверил. Но потом, когда я назвала ее имя, и еще рассказала какие-то вещи, которые никак не могла узнать, кроме как от нее самой, ему пришлось поверить. Когда я ношу талисман на груди или держу в руках, я будто слышу голос у себя в голове. И знаешь, — Кристен улыбнулась какой-то шальной улыбкой, — Мы вообще общаемся, как будто подруги. Она ведь меня тоже слышит. Это круто. — Да уж... Еще как. — Шон сказал, что если Дара захочет, — он отпустит ее со мной навсегда. — И что же Дара? — осторожно спросил Винсент. — Она еще не решила. Но, скорее всего, она останется со мной. Она любит Шона, но понимает, что их история закончилась, и он ей больше не принадлежит. И... — Кристен запнулась, будто прислушиваясь, — Это грустно. Но нужно жить по-новому в этом новом прекрасном мире. Как-то так. — Надеюсь, она не слишком меня ненавидит? — пробормотал Винсент. Почему-то это было бы обидно, учитывая, что он кормил ее кровью, да и вообще, если бы не он, она так и осталась бы в одиночестве в лесу. — Ты тут ни при чем, — заявила Кристен. — Как интересно... Этот дух знает что-то, чего не знаю я? — Слушай, я тебе не Вуппи Голдберг! — Кристен, имей совесть! Девочка со вздохом закатила глаза. — Она не говорит. Не потому, что не хочет. Дело не в тебе, вот и все, в чем-то другом. А, ну конечно. Что для духов смертные с их страстями? Шон принадлежит Одину, — что бы это ни значило, — поэтому не может принадлежать больше никому. Он не может даже кормить своего духа кровью. Как к этому относиться, Винсент не знал. Наверное, следовало было бы поговорить с Алексом и Анной, но, может быть, Шон прав, и они не смогли бы дать внятного объяснения его несмывающимся рунам. А просто так пугать хороших людей своим очередным внезапным появлением в их жизни не хотелось. И напрасно. Следовало все же с ними встретиться. Хотя, наверное, это ничего не изменило бы.