Мария Энцерсдорф, 1924 год.
Она была самым редким гостем. Настолько редким, что ее появление в замке всегда становилось событием вселенского масштаба, а обычно тихая жизнь обитателей массивных средневековых стен переворачивалась с ног на голову. Еще бы, ей совершенно некогда было объезжать семейные владения, поскольку она крайне была занята государственными делами. Любыми делами. Любыми, кроме собственного ребенка. Поэтому, словно пытаясь откупиться от чувства вины и сожалений, она всегда привозила с собой щедрые гостинцы. В этот раз – молодого черного жеребца породистых кровей. Бену подарок ужасно понравился, но уже даже будучи десятилетним мальчишкой, он все равно понимал, что у коня родословная куда лучше, чем у него. И от этого у радости был горьковатый привкус. - Осторожнее, дорогой, - сказала мать, - у него довольно вздорный нрав. И, конечно же, тут же удалилась, чтобы раздавать указания слугам, в подготовке очередного званного ужина для своих австрийских друзей. У нее везде были друзья и, конечно, она не могла отказать себе в радости светской жизни, всегда имевшей глубоко завуалированную политическую подоплеку, даже отправившись проведать сына. Бен предпочитал держаться подальше от этих сборищ, как и от людей в принципе. Слишком часто ему приходилось слышать за своей спиной неприятные перешептывания и пересуды. Никто никогда не решался говорить что-то напрямую. Но и без того не трудно было догадаться, почему мать предпочла сослать его подальше от лишних глаз и злых языков, в затерянный в лесах замок, веками принадлежавший их семье, а сейчас находившийся на территории другого дружественного государства. Мать, впрочем, прятала его не только от чужих глаз, но и от своих. Вероятно, она приезжала бы чаще, если бы не избегала напоминать самой себе лишний раз об ошибках юности. И хотя Бену не присвоили официального статуса бастарда, он все равно родился от брака, не до конца признанного законным в княжестве. Родители венчались в церкви, но что толку, когда невеста – католичка, а жених… еврей? Цыган? Безбожник? В любом случае человек низшего сословия и сомнительных моральных ориентиров. Для Бена отец оставался большой загадкой, поскольку, говорить о нем особенно было не принято. Прислуга любила пересказывать друг другу разные небылицы, а мать упрямо молчала. Все, что знал о своем отце мальчик, то, что тот долго не засиживается на одном месте, прошел пешком с ручным медведем все Балканы и вроде бы занимается какой-то сомнительной и не очень законной деятельностью. Набожные служанки считали его слугой дьявола, другие же пугали Бена, что отец выкрадет его и утащит в синагогу, чтобы принудительно заставить отречься от крещения. Бен настолько скучал, будучи заточенным в безлюдном замке, что совершенно не пугался подобной перспективы. Хоть служить нечистому, хоть в синагогу, лишь бы не томиться здесь. Конь действительно оказался весьма строптивым и агрессивным существом, но Бену это даже понравилось. Со всеми лошадьми, имевшимися в хозяйстве замка, он уже давно научился прекрасно обращаться и получить в коллекцию новый, пока еще не наскучивший экземпляр, было приятно. Без долгих раздумий мальчик окрестил нового жеребца - Буря. Сейчас он как раз заканчивал читать «Гимны к ночи» Новалиса и это имя так и вертелось на языке. Читать, заниматься с лошадьми, бродить по лесу - вот и были его основные занятия здесь, кроме изучения слова божьего, языков и естественных наук. Благо библиотека замка была богатой и разнообразной. Бену кое-как удалось утихомирить беспокойную лошадь и отвести ее в стойло к остальным. Иссиня-черный зверь оказался довольно сговорчивым, получив угощение, хотя его карие глаза по-прежнему не выражали никакой симпатии к обретенному хозяину. Мальчик как раз был увлечен обустройством жилища своего нового питомца, когда мать вдруг решила почтить его своим обществом. Терпкий аромат ее духов и шорох строгого платья наполнили помещение, казавшееся совершенно неподходящим для ее красоты и стати. Здесь пахло навозом, опилками и сыростью, а тусклый свет вдруг сделал ее лицо изможденным и холодным. Она поморщилась, оглядываясь по сторонам, и поманила Бена к себе. Потрепала его густые непослушные волосы длиннопалой рукой с фамильным перстнем, словно желая приласкать, но не имея представления о том, каким образом это сделать. Она задумчиво перебирала и расправляла спутавшиеся пряди. - Бен, - толи строго, толи все-таки нежно проговорила она, - конюх сам о нем позаботится. Тебе стоило бы переодеться к ужину, у нас гости. Он отшатнулся от нее и замотал головой, тут же испытав отвращение к этой холодной обманчивой ласке, к которой невольно потянулся. В действительности, они оба отлично знали, что его присутствие за ужином доставит дискомфорт каждому из них. Мать будет стыдиться своих прошлых ошибок, а он скучать и злиться от непонятных и бессмысленных разговором за столом. Поэтому она словно ждала, чтобы мальчик сам отказался выполнить ее приказ, избавив ее от необходимости самой принять неприятное решение. - Я хочу прокатиться на нем, пока еще не стемнело, - как мог мягко возразил он, - вернусь к ужину. Женщину устроил подобный ответ, и она удалилась. Конечно, к ужину он не вернулся. Лес уже окутывала липкая прохладная тьма, когда началась гроза. Бен не заметил, как ушел уже достаточно далеко, наслаждаясь тем, каким быстрым и ловким оказался новый конь, внезапно легко доверившийся новому наезднику. Дождь размыл узкую лесную тропу и свежие следы от копыт. Мальчик боялся признаться себе, что заблудился, тщетно пытаясь высмотреть сквозь плотную листву свет огней замка. А потом лошадь испугалась раската грома и понесла, разрывая своим гибким, сильным телом тонкие ветки, кусты и вибрирующий от озона воздух. Пока, зацепившись за какую-то корягу, не заскользила вниз по влажному, глинистому склону. Первое, что сделал Бен, очнувшись в своей комнате, это отправился в конюшню искать своего товарища по несчастью, чуть в спешке не свернув себе шею на деревянных высоких ступенях лестницы и попутно отбиваясь от заботливого слуги, возмущенного таким поворотом. Слуга всю дорогу настойчиво гудел о том, что маленькому князю жизненно необходимы отдых и постельный режим, после неудачного падения из седла. Впрочем, служащие в замке крестьяне уже давно смирились с мыслью, что любой спор с их юным подопечным, так или иначе, закончится поражением. У дверей конюшни Бен встретил мрачного и недовольного врача из соседнего городка, как раз собиравшегося уходить. Мужчина посетовал что-то на австрийском немецком и поспешил удалиться, оправдавшись другими срочными делами. Впрочем, одного взгляда на коня было достаточно, чтобы обойтись без лишних расспросов о его состоянии. Животное распласталось в отведенном ему стойле на груде соломы и тяжело и часто дышало. Перебинтованные колени передних ног кровоточили даже через повязку. Блестящие, затуманенные глаза, не способны были даже сфокусироваться на фигуре мальчика, опустившегося рядом на колени. Бен так и просидел рядом с конем много бесконечных часов, ожидая, когда же прекрасное животное наконец-то совершит свой последний вдох; периодически принося свежую воду и обтирая им горячую морду лошади. Даже сновавший в помещении обеспокоенный ситуацией конюх предпочел убраться подальше и не нарушать странную гармонию этого печального момента. Бен сам и не заметил, как задремал здесь, на холодной земле и шершавой соломе, обнимая угасающего зверя за сильную, крепкую шею. И именно в таком положении его и отыскала мать. Вероятно, она решила снова проявить хоть какую-то заботу в адрес своего опечаленного случившейся трагедией, чада, но вместо этого глухо вскрикнула, заглянув в стойло. Бен проснулся от ее крика и сразу же отшатнулся в сторону, рассеянно моргая в попытках сфокусировать мутный после сна взгляд. Запоздало он удивился, что больше не чувствовал под своей щекой теплой, короткой шерсти лошади. Сам конь невозмутимо стоял на ногах, предпочтя, убраться в дальний конец просторного загона и жадно хлебал воду из корыта. Его еще совсем недавно раздробленные передние ноги были совершенно целыми, а бинты валялись на застланном соломой полу. - Мама! – Бен забылся и от радости даже назвал ее этим словом, которое так редко употреблял даже про себя, - посмотри, он выздоровел! Но женщина совершенно не разделяла его восторга. Ее лицо было искаженно гримасой отчаяния и страха, а рука невольно дернулась к крестику, выскользнувшему из-под одежды. - Ты это сделал? – пролепетала она, и слова прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.Лаго-Маджоре, 1929 г.
Последние пять лет Бен провел в монастыре, где от мирских забот и политических интриг спрятался его дядя Лукас. Родной брат будущей княгини много лет назад добровольно выбрал путь служения церкви и теперь, в этом живописном месте, спрятанном за массивной скалой от внешнего мира, готовил к постригу своих воспитанников. Бен почти смирился с участью стать монахом как и дядя, но никак не мог добиться от себя смирения и покорности. Главной причиной тому были другие послушники дяди, его ровесники, также обитавшие в мрачных стенах Санты Катарины дель Сассо. Бена невзлюбили с первых дней его появления в монастыре. Причин для ненависти было достаточно – благородное происхождение с порченой кровью, сказки о его дьявольских силах, да и просто, конечно, его стремление к одиночеству, и совершенно скудные навыки социализации в любом обществе. Бен по привычке искал причину в своем мутном отражении в немногочисленных зеркалах – эти ассиметричные черты, сатанинские черные кудри, еврейский нос и бешено горящие глаза, вряд ли могли в лучшую сторону повлиять на симпатию окружающих. В такие моменты он жалел, что не знал своего отца и мечтал о том, чтобы сбежать из монастыря и отправиться на его поиски. Бродить по дорогам восточной Европы и северной Греции, засыпать под звездами и больше ни перед кем не раскаиваться за то, что он такой, каким его создала природа. Крошечное зернышко гнева, посаженное в тот самый роковой день в фамильном замке, за прошедшие годы умудрилось очень прочно пустить корни в его юной и чувствительной душе. С каждым днем сдерживать это становилось все сложнее, особенно, когда другие воспитанники не могли отказать себе в искушении открыто выражать свою ненависть глупыми шутками и пусть довольно, невинными, но болезненными издевками. Очередная шалость в этот раз пересекла черту. Бен направлялся в библиотеку, где предпочитал скрываться от окружающих, обложившись пыльными, древними фолиантами, когда дорогу ему преградил один из его обычных обидчиков, худой, бледный парень с рыбьими глазами. Вроде бы сам мальчишка происходил из скромной крестьянской семьи, сославшей его из-за какой-то мутной истории с соседской девицей. Отчего его скромное положение заставляло особенно ненавидеть Бена за благородную семью. - Эй!- почти даже миролюбиво сказал блондин, - моему другу плохо, нужна твоя помощь. - Почему бы тебе не обратиться к сестре Агате? – попытался отмахнуться от него Бен, но тщетно. Парень не готов был так легко выпустить свою добычу. Он ухватил Бена за край черной мантии и поволок за собой. В соседнем коридоре на нижних ступеньках высокой лестницы распластался еще один воспитанник, самый частый товарищ блондина по их каверзам. Он тяжело дышал, разметав в стороны неестественно выгнутые руки и ноги. - Арчи упал с лестницы, - затараторил блондин, подталкивая Бена в спину, - сделай… - Кажется, я вывернул лодыжку, - с готовностью застонал мнимый пострадавший, - прошу… Бен, конечно, прекрасно догадывался, что все это – не более чем умело разыгранный спектакль, но при этом, ему сложно было удержаться от своих альтруистических порывов. Ничего плохого ведь не случится, если он просто посмотрит, что с этим идиотом? Вдруг, у него действительно есть повреждения, что, конечно, маловероятно. С трудом подавив тяжелый вздох, Бен присел на корточки рядом со скрюченным парнем и внимательно осмотрел его. Воспитанник с готовностью ухватил его за руку и потянул к своей левой стопе. - Вот… здесь болит, – сказал он, - сможешь меня исцелить? - Я не… - пробормотал Бен рассеянно. У него за спиной послышался сдавленный смешок блондина. Бен сдался и положил пальцы на ногу пострадавшего, пытаясь почувствовать его боль. Он смутно помнил свои ощущения в тот момент, когда каким-то невероятным образом, исцелил коня, но сейчас отчаянно пытался выкопать их в своей памяти. Пока он собирался с силами и пытался сконцентрироваться, сзади послышался довольный голос блондина: - Жаль никто не видит, как наш принц любит щупать парней, - загоготал тот, - еще бы, ведь ему ни одна девка в жизни с такой рожей не даст… Развалившийся на ступеньках товарищ тут же забыл про свою роль потерпевшего и тоже залился гоготом, брезгливо скинул руку Бена и сел. - Отцу Лукасу не понравится, - с готовностью поддержал он. Бен попятился к стене, изо всех сил стараясь держать себя в руках, хотя в этот раз поражение в схватке с собственным гневом было неминуемым. Это было зря. Он и так знает все о себе. Что похож на какого-то библейского демона, что мать предпочла его сослать из-за проявления дьявольского дара, что все люди вокруг ненавидят его только за то, что он существует. Зачем лишний раз расковыривать эту болячку, с каждым годом становящуюся все более навязчивой, вместо того, чтобы хоть понемногу начать затягиваться? Как иронично, что он мог заставить затянуться открытые раны на ногах лошади, но не дыру в собственной душе. Бен даже и не заметил, как резко затих смех его обидчиков, сменившись странным, неестественным хрипом. Когда он оторвал от каменного пола глаза, блондин и его приятель, ползали по полу, схватившись за горло, и он не сразу осознал, что является причиной этого. В мозгу воцарилась удивительная пустота, заполненная только одной мыслью: если сейчас эти двое попросту задохнуться своим гиеньим гоготом, его жизнь сразу облегчиться. Это было… приятно. Потому что они слишком долго терзали его безнаказанно, пока он стискивал челюсти до скрипа, проглатывая очередное унижение. Если бы в тот момент, в коридоре очень кстати не появился бы отец Лукас, то Бен запятнал бы свои руки первым убийством уже в пятнадцать лет. И в тоже время, если бы дядя не оказался в нужном месте в нужный момент, вероятно, не случилось бы всего того, что случилось после. Бена быстро отсекли от остальных воспитанников, переведя в другое здание. Изоляция пришлась ему по вкусу, ведь теперь он был огражден от постоянных насмешек и презрительных взглядов, разделяя свои трапезы и времяпровождение только с молчаливыми монахами. Встречались со сверстниками они только во время богослужений и то, под четким надзором отца Лукаса. Но скоро Бен узнал, что все это делалось вовсе не для его блага, а чтобы обезопасить других мальчишек от его сатанинской силы. Через какое-то время в монастырь прибыл маститый специалист по подобным вопросам из Ватикана. Он долго беседовал с Беном и пришел к выводу, что дьявол в нем настолько хитер, что способен скрывать свое присутствие. Священник рассудил, что нельзя откладывать процедуру экзорцизма, пока еще есть надежда спасти душу мальчика. Если, конечно, ее еще можно спасти. Все это красочное почти цирковое представление Бен запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. И именно в тот роковой момент он сделал для себя неутешительный вывод, что никаким монахом никогда не станет, и вообще будет держаться стороной от любых ярых сторонников религиозного образа мысли. Конечно, он совершенно не оправдал ожиданий приезжего экзорциста – предметы в келье оставались на своих местах, распятие не жгло его кожу, да и никакие ругательства на латыни так и не пришли в процессе Бену на ум. Он терпеливо перенес бесконечно долгую ночь монотонных молитв и орошений святой водой, задыхаясь от душного, свечного чада в маленьком помещении, но никаким образом не выразил признаков присутствия в себе нечистой силы. Разочарованный священник уехал, порекомендовав Лукасу внимательно следить за воспитанником, а Бену усерднее молиться. Однако, слухи о проведенном экзорцизме быстро разлетелись по монастырю и каким-то непостижимым образом достигли его матери. Именно она сделала тот самый роковой вывод, что ее сын вовсе не стал жертвой овладевшего им нечистого, а всего лишь глубоко и безнадежно болен душой.Наррентурм, Вена, 1934
Пребывание в «Башне дураков» окончательно убедило Бена в мысли, что каждое следующее место, куда его ссылала любящая семья, намного хуже предыдущего. И исходя из этого, он сделал вывод, что самое лучшее, что может сделать для самого себя, чтобы в перспективе не оказаться в клетке зоопарка или на необитаемом острове, это просто не предпринимать ничего, быть тише воды и ниже травы. Откуда ему знать, куда еще додумаются его перенаправить родственники, в жалкой надежде перековать его естество и сделать наконец-таки приемлемым и нормальным? В замке было лучше всего, судя по его уже довольно поблекшим детским воспоминаниям. Там можно было свободно передвигаться по самому старинному зданию, его угодьям и лесу вокруг; читать какие угодно книги, ухаживать за лошадьми и гулять вместе с ними в окрестностях. Даже иногда видеть мать, все-таки изредка интересовавшуюся существованием нерадивого ребенка. Кормили там, конечно, тоже хорошо; перины были мягкими, всюду снова горничные и слуги, а кроме них больше никто не мозолил глаза. В монастыре условия были значительно хуже, но все же не так плохи. Главными минусами были другие послушники и постоянная необходимость бубнить на латыни непонятные и бессмысленные тексты молитв. Из здания открывался прекрасный вид на озеро и силуэты гор вдалеке, можно было выбраться к воде и слушать тихие, пресноводные волны. Библиотека содержала не только религиозные книги. Еда была простой, но сносной. И если бы Бен составлял путеводитель по местам своего пребывания, он не в коем случае, не рекомендовал бы соваться в «Башню дураков». Это мрачное здание, куда больше напоминающее тюрьму и его вовсе следовало обходить стороной, потому что за высокими кирпичными стенами притаился настоящий ад на земле. В действительности круглая форма строения с узким и неуютным внутренним двориком действительно больше подходила для тюрьмы и, вероятно, многие ее сотрудники, по этой причине все время путали отведенную им – вместо медицинского персонала прикидываясь надзирателями. Бен столкнулся с тем, что сдерживать здесь свои силы стало намного сложнее, потому что невинные насмешки мальчишек и в сравнении не шли со странными, жуткими процедурами и частыми побоями. Впрочем, проблема решилась сама собой, потому что большую часть времени его накачивали какими-то препаратами до полубессознательного состояния. В мозгу была звенящая пустота, а тело становилось ватным и непослушным. Он заторможено пялился в узкое окошко, выходившее в закрытый внутренний двор, и послушно шел туда, куда вели и делал то, что требовалось. Все ощущения становились размытыми и отдаленными, словно скрытые за пуленепробиваемым стеклом, а все истины утратили свой прежний смысл. Время было вязким и липким и в какой-то момент, немного вырвавшись из-под подавляющего действия лекарств, когда санитар поленился вколоть ему новую дозу, Бен вдруг обнаружил, что находится здесь уже очень долго. Сколько – он не знал, потому что нигде не было часов или календаря. Он мог судить только по тому, как отрастали его волосы, и менялось тело – вытянувшееся в высоту, ставшее таким неповоротливо крупным, долговязым и неудобным для маленьких, тесных помещений больницы. Ему наоборот хотелось скорее свернуться в клубок, максимально сгруппироваться, лишь бы только спрятаться от окружающего мира в своем собственном, и он снова злился, злился, злился. На себя. На мать. На свое тело. На санитаров. На дядю. На врачей. На других заключенных, которые часто орали ночи напролет или кидались бесцветной липкой пищей с подносов, воняли хуже бездомных и пренебрегали минимальной гигиеной. Но новый укол влек за собой космическое спокойствие и апатию. И снова злость таяла в мутном омуте. Когда Бена приволокли на прием ко врачу, он все еще находился под действием лекарств, поэтому практически не запомнил этот судьбоносный день. В принципе, он без особого энтузиазма воспринимал новые этапы своего лечения, не ожидая от них никаких перемен, а лишь новые издевательства и дурманящие мозг препараты. Белое лицо врача показалось Бену лишь очередным наркотическим сном. Этот странный, высокий, худой и словно вытянутый ввысь человек, выглядел, словно оживший призрак из старых детских сказок. Пальцы без ногтей, крадущиеся кошачьи движения, холод, наполнивший помещение от одного только его присутствия. Но голос доктора оказался удивительно мягким и располагающим к себе: - Здравствуй, Бен, - произнес он крайне дружелюбно, - что ты можешь сказать о своем самочувствии? - Ничего, - честно признался Бен, потому что из-за лекарств он плавал в каком-то бесконечном мутном болоте, в которое превратилась его реальность. На самом деле, конечно, стоило сказать, что от этого лечения, он, скорее чувствует себя намного хуже, лишился надежды хоть на какую-то дееспособность, а на теле слишком много синяков от побоев, ремней и следов от уколов. Впрочем, вряд ли бы это что-то изменило. - Тебе известны причины, по которым ты находишься здесь? – продолжил добрый доктор. Бен мотнул головой. Даже, не будучи обколотым транквилизаторами, он бы не смог сформулировать ее внятно. Потому что он не удобен своей семье? Потому что с ним что-то не так? Потому что он оживил лошадь, а двух идиотов чуть не придушил, правда, даже не притрагиваясь к ним? Вот здесь стоило остановиться, потому что подобное высказывание вряд ли поспособствовало освобождению из этой мрачной темницы. - Хорошо, - кивнул незнакомец и слегка склонил подбородок, словно кланяясь, - мое имя Мариус. Меня заинтересовала твоя история болезни, и я захотел пообщаться с тобой лично, - он кивнул в сторону бумаг, разложенных перед ним на столе, - здесь говорится, что ты считаешь, что способен исцелять и наносить повреждения… силой мысли. Это так? - Я не знаю, - снова сказал Бен, потому что горький опыт пребывания в этих стенах, научил его отрицать все, что может показаться кому-то проявлением сумасшествия. А считать себя наделенным какими-то сверхестесственными способностями, явно было звоночком шизофрении. Или от чего его там лечат? Его вообще лечат? Или изучают, как подопытную крысу? - Ладно, - сдался Мариус, - вероятно, это не самое подходящее место, для подобных разговоров. Поэтому я хотел бы забрать тебя отсюда под свою ответственность. Что ты думаешь об этом? Ничего хорошего, он, конечно, не думал. Следующая остановка будет еще хуже предыдущей, а, учитывая, насколько страшным местом оказалась «Башня дураков», впереди его не ждало ничего радостного. Однако, в его душе еще теплился огонек надежды, что этот белолицый человек хотя бы не станет накачивать его лекарствами до состояния живого мертвеца и он сможет… сбежать? Да, сбежать. И убраться подальше от католиков, от врачей и от своей семьи заодно. - Я согласен, - сказал Бен. Однако, его ожидания не оправдались и просторная квартира Мариуса в Вене оказалась вовсе не таким уж и плохим местом. Обстановка была скромной, но богатой, а молчаливая служанка заботилась о порядке и уюте в помещениях. Из окон открывался вид на соседние средневековые здания и кусочек красивого парка с пожелтевшими листьями. Значит, уже была осень. Оставалось выяснить год. Именно этим Бен планировал заняться, когда наконец-то выспится и придет в себя, но в результате, он беспробудно спал почти целую неделю. Организм медленно избавлялся от действия тяжелых, седативных веществ. Мыслям возвращалась прежняя ясность, а мир вокруг обретал четкие очертания и наполнялся деталями. Мариус терпеливо ждал и в первый же день, когда Бен наконец-то смог встать с кровати и отправился изучать место, в котором очутился, соскучившись по физической активности до невозможного, пригласил гостя к себе в кабинет. Теперь Бену сложно было не рассматривать странного незнакомца, потому что он больше не казался одним из галлюциногенных снов. Его белая кожа оказалась тонкой, поразительно пластичной маской, оставляющей открытыми только прорези рта и глаз, а руки покрывали старые, давно затянувшиеся ожоги, видимо и лишившие их ногтевых пластин. Мариус позволил Бену утолить свое любопытство, даже не смутившись пытливого и излишне внимательного взгляда, и взялся объяснить: - Я получил ожоги на войне, - сказал он, - всего тела. Поэтому вынужден носить маску и перчатки. Но в них неудобно заниматься делами. - Вы психиатр? – прямо спросил Бен, - зачем я вам? Мариус лукаво улыбнулся, насколько лукавым может быть лишенное мимики лицо. - Не совсем, - проговорил он, задумчиво, - эта наука мне интересна, однако, я не считаю тебя сумасшедшим. Прежде, чем объяснять, я хотел бы кое-что проверить. Он откинулся на кресле и выжидающе уставился перед собой. В комнату заглянула горничная со стаканом воды, на серебряном подносе, словно каким-то непостижимым образом догадалась, что должна появиться именно сейчас. Оставив воду, она удалилась. - Хочешь пить? – Мариус кивнул в сторону стакана, - сможешь взять его… без рук? Бен потянулся к воде, но услышав последние слова, остановился. В голове по-прежнему был полнейший бардак, но даже для измученного лекарствами сознания, подобное требование показалось ему крайне странным. Чего хочет этот загадочный человек? Что значит взять стакан без рук? Ногами что ли? Что вообще за чертовщина тут происходит? Он невольно представил себе, как стакан парит по воздуху, орошая стол с бумагами случайными брызгами, и это показалось ему забавным. Однако, Мариус был серьезен. Он ждал. Бен быстро взвесил все за и против и пришел к выводу, что ничего плохого не случится, если он сделает то, чего от него хочет этот ненормальный, а именно попробует. Что именно попробует, он не стал уточнять даже про себя, но все-таки вытянул вперед руку, мысленно призывая воду к себе. Ничего не происходило, и Бен уже хотел выплюнуть что-то насмешливое, когда стакан вдруг слегка завибрировал. Нет, это бред. Вероятно, где-то поблизости прошел трамвай, или Мариус толкнул стол ногой, чтобы создать этот эффект. Должно же быть какое-то логическое объяснение. Как у сросшихся перебитых ног лошади? Или двух парней, задыхающихся, словно их душат невидимые руки? Прежде, чем Бен успел как-то среагировать на происходящее, стекло вдруг треснуло, разлетевшись на множество осколков и холодных прозрачных капель. Однако, ни один из осколков не причинил вреда ни ему, ни самому Мариусу, а битое стекло так и повисло в воздухе, игнорируя все законы физики. Мариус улыбался одними глазами. - Ничего, - примирительно сказал он и легким взмахом руки заставил осколки опуститься на пол, - со временем ты научишься это контролировать. - Это? – откликнулся Бен, - что – это? - Свой дар. Продолжение следует.