Шторм

      После каждого раза, когда их отношения продвигались на «новый уровень», Чимин оставался рядом с Чонгуком, чтобы проследить, что с ним все действительно было в порядке.       Были моменты, когда Чимин просыпался посреди ночи, потому что начинал ворочаться на кровати и вдруг не находил парня рядом с собой – он, доверясь интуиции, шел в кухню и находил Чонгука там. Тот всегда сидел на стуле около окна и медленно попивал воду, уйдя глубоко в себя, что даже не замечал Чимина, пока тот не подходил совсем близко. Он извинялся за то, что разбудил старшего, но Чимин не принимал его слова и просил выговориться, чтобы успокоиться и пойти дальше спать. Чонгуку снились кошмары – очень редко и несильные, но, тем не менее, они заставляли его проснуться, и заснуть опять было тяжело. Не известно, было их причиной развитие их отношений, или это были просто отголоски прошлого, или все вместе – их близость, повлиявшая на возвращение ужасных воспоминаний.       Чимин вновь и вновь напоминал себе, что нужно двигаться медленно. Чем дальше они заходили, тем больше времени требовалось Чонгуку, чтобы привыкнуть. Чтобы чуть отдохнуть, убедиться, что все в порядке, повторить, закрепить результат, привыкнуть и начать думать об этом спокойно. Уходили месяцы – полгода превращались в целый год.       – Если чувствуешь, что бессмысленно тратишь свое время, брось все это прямо сейчас, – сказал как-то Джин, когда они готовили вместе на кухне, а Чонгук еще не вернулся из академии. Это был его день рождения, самое начало осени, первое сентября. – Даже если захочет, Чонгук не сможет влюбиться ни в кого другого, но, может, если это произойдет сейчас, еще есть надежда, что он забудет тебя.       Чимин почувствовал тяжесть в сердце и прекратил раскладывать закуски по тарелочкам. Джин все еще не доверял ему до конца. Он так сильно заботился о Гуке, что изо всех сил пытался оградить его от любой возможной боли – Чимин не мог винить его, потому что сам понимал это как никогда хорошо.       – Я не собираюсь уходить. Не беспокойся. Только если сам Чонгук решит, что больше не хочет меня видеть.       Джин усмехнулся очень странно – не по-доброму, но и не зло.       – Тогда ты подписываешься на наше общество пожизненно.       Чимин промолчал. От этой фразы было тепло. У всех были недостатки, но он хотел, чтобы именно эти люди окружали его до конца жизни. Он не тратил свое время впустую. Он просто жил, наслаждаясь танцами, хорошей и плохой погодой, общением с друзьями и семьей. Его жизнь текла так, как это было нужно – если Чонгук скажет, что ему нужен год или несколько, он будет ждать. Даже если он иногда уставал удовлетворять сам себя, это не было важно, потому что секс не был самым важным в их отношениях и, к тому же, они не просто стояли на месте.       Чимин начал приглашать Гука к себе домой, и у них появилось больше мест, чтобы они смогли спокойно отдохнуть после завершения рабочей недели.       Одна вещь, которая никогда не переставала удивлять в Чонгуке, была его многогранность и изобретательность. Несмотря на то, что иногда ему было тяжело из-за своего прошлого, часть его продолжала быть невероятно творческой, и Чимин не мог не заметить, что тот любил пробовать новые вещи и рисковать. Его тяга к познанию мира была неугасаемой.       Он любил фотографировать Чимина и делал это очень часто, и Чимин обожал его взгляд, когда он, довольный работой, рассматривал получившиеся снимки – его фотографии, любовался, увеличивал, разглядывая детали, и тут же выключал камеру, когда Чимин ловил его на этом занятии. Поэтому, когда младший сказал, что хочет снять его серьёзно, а не просто мимоходом за прогулкой, он не мог отказать.       Они были у Чимина дома – пол спальни занимал большой пушистый светло-пурпурный ковер, и он лежал на нем среди разбросанных цветных подушек, кривляясь на камеру. Чонгук смеялся и вновь просил сделать лицо попроще.       – Как мне лучше повернуться?       – Как хочешь, ты всегда прекрасен, – будничным тоном отвечал Чонгук, скрывая часть лица за камерой, и Чимин распластался по ковру звездочкой, приводя волосы в полнейший беспорядок.       Все начиналось довольно серьезно. Он специально сделал себе макияж, подведя глаза, но теперь совершенно не мог собраться. Было просто хорошо, и он не мог перестать улыбаться, а Чонгук, так профессионально следя за ним камерой, немного смешил. Он не знал, делает ли он только фотографии или снимает видео.       – Ты сам попросил меня позировать, а теперь молчишь. Что еще мне делать? Откуда я знаю, может, ты хочешь эротическую фотоссесию, – он водил руками по ковру, словно валялся в снегу, и замер, когда получил ответ.       – Давай.       – Что? – спросил, уверенный, что ослышался.       – Снимай футболку.       У Чимина пошли мурашки от его тона. Чонгук больше не просил, не стеснялся – он хотел видеть его без футболки и говорил, что он должен делать. Строго, немного отрешенно.       Чимин не мог сказать, что это ему не понравилось.       Улыбаться больше не хотелось. Он посмотрел прямо в камеру и приподнялся, стягивая футболку через голову – Чонгук тяжело сглотнул, снимая его.       Чимин кинул футболку куда-то на кровать и вновь лег на ковер, ощущая пушистые ворсинки спиной. В комнате было чуть прохладно, и он чувствовал это голой грудью и животом и вспомнил, что Чонгук еще ни разу не видел его татуировку – nevermind прямо на ребрах с правой стороны. Он закинул руки за голову, позволяя рассматривать себя.       – Что теперь?       Чонгук не ответил. Подошел чуть ближе, держа перед собой камеру, присел и невесомо коснулся татуировки. Провел камерой дальше, и Чимин понял, что он снимает видео.       – Ты можешь коснуться всего, чего хочешь, – если это не было прямым намеком, Чимин не знает, как тогда говорить. – Вы тут главный, мистер фотограф.       Чонгук издал короткий смешок, но послушал его. Он вел рукой дальше, касаясь невесомо – впервые, но Чимин тихо лежал, не двигаясь, и он осмелел и положил на его живот всю ладонь, тонкими пальцами щекоча кожу.       – Где тебе приятно? – его голос стал теплее, но все равно было что-то строгое, серьезное.       – Везде, – просто выдохнул Чимин, когда теплая ладонь спустилась едва не к кромке штанов. – Везде, трогай где захочешь.       Он почти просил его: трогай меня, прикасайся ко мне, к каждой частичке моего тела, не важно, как, просто не останавливайся. Прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями, как вдруг почувствовал, как рука Гука проскользила по груди и легла на ключицы, чуть залезая на шею. Чимин посмотрел в камеру и хитро улыбнулся за мгновение до того, как прикрыл глаза и выгнул шею, мурча как кот. Может, он и пытался возбудить Чонгука, но сильнее возбуждался сам.       – У тебя красивый голос, – услышал, наклоняя голову вбок.       – Хочешь услышать больше?       Чимин прогнулся в пояснице, прижимаясь к его ладони, и согнул одну ногу в колене. Он не хотел действовать слишком резко и делать вид, что действительно ждет от него чего-либо, но… он так надеялся.       – Ты снимаешь? – Чонгук издал звук, похожий на согласие. – Тогда, если хочешь записать больше моих стонов, тебе придется самому их добиться.       – Хочу заставить тебя кричать… Но не могу пока.       Чимин не ожидал этих слов и широко распахнул глаза, чтобы потом осознать их смысл и болезненно вскинуть брови – он тоже хотел. Боже, как он хотел этого прямо сейчас!       Но он мог делать только то, что хотел Чонгук, иначе схема рухнет, и приходилось ждать, когда он сам прикоснется к его бедрам, проведет вверх-вниз и зацепит край штанов, чуть оттягивая.       – Сними.       Он приподнял бедра, охотно выскальзывая из одежды, и Чонгук помог стянуть штаны с лодыжек, чтобы остался в одних боксерах. Холод больше не чувствовался.       Он хотел увидеть лицо Чонгука – какой был его взгляд в этот момент, но не хотел отрывать его от съемки. Рука Гука гладила его живот, ноги, но обходила самое главное, очень нервируя – его член уже стоял, отчаянно требуя внимания, натягивая ткань боксеров.       Хотелось выть, но Чимин лишь закусывал губу, следя за действиями парня.       – Не молчи, – попросил Чонгук, и вот тут его прорвало:       – Что ты хочешь, чтобы я сказал? Мне умолять тебя, Куки? Черт возьми, если раздел меня и возбудил, то неси ответственность, – он вновь повернулся к камере и широко развел ноги. – Давай, пожалуйста. Ты доволен? Заставил своего хёна умолять…       Он задохнулся в собственном стоне, когда Чонгук положил руку прямо на него, и несдержанно толкнулся бедрами, больше себя не контролируя. Под закрытыми веками стало темно-темно и одновременно слишком ярко. Так приятно. Он так ждал этого.       Сам факт того, что Чонгук видел его сейчас такого возбужденного и почти голого, кружил голову, заставляя забывать, зачем вообще они это все устроили. Или, может быть, все это было хитрым планом младшего, чтобы…       Он не смог закончить свою мысль – тонкие пальцы Гука аккуратно прощупывали его твердый член, чуть надавливая, поглаживали круговыми движениями, и он чувствовал, как падает куда-то все глубже и глубже. Рядом с ним он был словно подросток в нестабильный пубертат и вроде был и спокоен и терпелив, но одно прикосновение, пара тяжелых взглядов, одно слово шепотом – и у него вставало, даже если он всеми силами старался этому помешать.       Чимин тихо застонал, недовольно, когда рука Чонгука исчезла. Стало тихо, он открыл глаза – они постоянно закрывались сами, от удовольствия – и увидел, как младший отходит немного назад.       – Разденься, хён, – а вот это уже было сказано мягко, чем-то напомнило его собственный голос, когда похожее он проделывал с ним самим. Чонгук быстро учился.       Не раздумывая над просьбой, он потянулся к боксерам и снял их. Теперь он лежал на светло-фиолетовом ковре совершенно обнаженный. Лежал и ничего не делал, дышал тяжело да и все. Пусть Чонгук сам скажет, что хочет увидеть.       Но Гук пока ничего не говорит. Лишь подходит ближе и садится прямо между его разведенных ног, словно безликий оператор без лица, без голоса – направляет камеру на него и ждет не пойми чего.       – Потрогай себя, – и все, будто снова исчезает за камерой.       Чимин начинает медленно, самого себя дразня. Проходится языком по губам, большим пальцем размазывает влагу, приоткрывает рот и выгибается, словно рука эта – не его; словно есть кто-то другой, кто сжимает его шею, гладит плечи, грудь, разгоняя кровь в упругих мышцах; словно есть кто-то, к кому он льнет так доверчиво и к каждому прикосновению тянется; может быть, у себя в голове рука его – не его вовсе. Может быть, он представляет на ее месте Чонгука, и поэтому так пронзительно, тяжело, темно в объектив смотрит.       Поэтому так вздыхает облегченно, когда касается члена. Сжимает себя крепко, рвано водит рукой, ведь сил больше никаких нет терпеть.       Он знает, Чонгук смотрит. Записывает каждое движение, наблюдает – и вдруг протягивает руку и кладет ее на бедро, прямо на внутреннюю сторону, и сжимает, а потом гладит. Чимин коротко стонет. Не просто приятно – прикосновение Гука жадное, он давит на мышцы, заставляя развести ноги сильнее, и скользит выше, по ягодице, с самого краю, по боку. Чимин хочет почувствовать эту руку на своем члене, прямо сейчас, но не просит, терпит невыносимую, прекрасную пытку, впитывая в себя каждое движение. Он скоро кончит – он ощущает это, словно надвигается конец света, будто потом он раствориться на частицы и исчезнет, но продолжает подводить себя к краю.       И срывается с него, когда Чонгук, отложив камеру, надвисает прямо над ним. Чимин приоткрывает глаза, чтобы встретиться с его взглядом, и он находит в нем что-то странное, чего не было до этого. Та же бездонная темнота стала опасней – Чонгук словно пожирает его глазами, вспарывает кожу, ломает кости, уничтожает. Чимин стонет в поцелуй, когда его губы неаккуратно сминают, вылизывая языком.       Это конец.       Все, можно умирать не жалея – что он почти и делает. Сжимает свой член, сквозь шум в ушах продолжая водить рукой. Он рассыпается, растворяется в пространстве, теряя себя, пол и ковер под спиной, только губы Чонгука все еще на его. Кончая, он замирает и раскрывает рот, словно пытаясь что-то прокричать, и Чонгук сцеловывает, выпивает из него беззвучный стон, держа одной рукой за талию.       Он гладит его кожу, не давая остаться в забытье надолго, пока Чимин пытается отдышаться, вспомнить, где он находится. Младший напряжен, настойчиво сминает его бедра, и, опустив взгляд, он вспоминает, что изначально все это представление было устроено именно для Гука.       – Давай помогу тебе, – хрипит Чимин непослушным голосом и переворачивает того на спину.       Он сам еще не отошел от оргазма, а тело похоже на мармелад, но заставлять парня ждать не хочется. Прелюдии уже не нужны – он сразу упрямо тянет за край штанов, зацепив вместе с ними нижнее белье, и спускает, когда Гук чуть помогает сам.       – Ты так красиво кончаешь, – выдает младший, но тут же замолкает, шипит, откидывает голову назад, потому что он берет его твердый член почти на всю длину, помогая рукой.       Чимин честно не знает, что может быть в нем красивого, когда он дергается в оргазме как утопающий, но вот Чонгук прекрасен – за это он ручается.       Особенно за мгновение до, когда забывает обо всем, сам двигается в его горле. Когда выкрикивает что-то невнятное, но отчаянное. И когда гнется напряженной пружиной, кончая, дышит мелко и рвано, то ли поскуливая, то ли хрипя.       Самый красивый.       Чимин ложится на ковер, расслабленно наблюдая за Чонгуком, как тот, все еще немного заторможено, берет камеру и фотографирует его.       – Не думаю, что сейчас я выгляжу хорошо, – ворчит Чимин, чувствуя, как на животе собственная сперма засыхает неприятной корочкой. Нужно срочно в душ.       – Ты невероятен, – улыбается Гук, убирая камеру. – Хочу запомнить этот момент.       Чимин полностью с ним согласен, но. Прежде всего нужно помыться.       Потом Чонгук перекидывает фотографии на компьютер, что-то редактирует и на следующий день показывает их ему. Он отказывается смотреть на половину из них, потому что видеть себя голым на фотографии с хорошей четкостью – такое себе. Но есть парочка и хороших, из тех, где он еще одет, улыбается в камеру среди подушек. Он уверен, что где-то у Чонгука есть и видео, но его он смотреть тоже не собирается. Пусть младший смотрит сам, может, это тоже ему поможет.