At the End of Time I'll Save You

      Он был забавным. Не слишком высоким, и при этом не низким, с милыми, даже немного девичьими щеками, за которые (о ужас) его любили хватать все: от бабушки до маминых подруг. За это он и ненавидел порой эти несчастные, чересчур мягкие и румяные от малейших перепадов температур или настроения своего хозяина щёки.       На дворе стоял невероятно теплый апрель, какой-то фантастически солнечный и жаркий для Нью-Джерси. И это, безусловно, сказывалось на обстановке в школе: парочек стало раза в три больше, воздух буквально заполонили сладкие, тягучие ароматы весны, щебет птиц и предчувствие счастья. Типично нетипичная весна. Немного ссутулившись, он шёл по школьному коридору к кабинету английского, держа в руках толстую, трещащую по швам папку с эскизами. Ой, ладно, всего лишь быстрые скетчи всего, что на глаза попадалось, или того, что во снах видел, выполненные в разных техниках и, к его удивлению, так высоко оценённые их учителем искусства. Этот мужчина средних лет в неизменно клетчатых рубашках никак не походил на художника, каким его рисуют нам стереотипы, но тем не менее являлся им. Может, поэтому, когда он жадно глотал глазами каждый из слегка помятых кремовых листов и хвалил тринадцатилетнего «мистера Уэя и его работы», Джерард мало ему верил? Скорее, проблема была не в мистере Килгоре, а в нём самом. Просто он вечно сомневался в своих силах, таланте, о котором твердила его бабушка, а когда кто-то начинал его хвалить, то непременно про себя повторял: «Ты же понимаешь, что люди любят лукавить, лишь бы сделать кому-то приятно, а совсем не от того, что это правда?» И в эти мгновения внутренних разговоров с самим собой (или со своим вторым голосом), лучезарная улыбка сдавала свои позиции, в то время как задумчиво-отстранённое и немного печальное выражение лица возвращало всю власть в свои руки.       Прогретый солнцем школьный воздух разрезал звонкий смех, коридоры наполняло шуршание ненавистной всеми учениками формы, которую им приходилось носить круглый год. Тёмно-синие тяжёлые пиджаки с нашивками учебного заведения, галстуки, эти бесконечные рубашки с «не дай бог мятыми» воротничками и серые брюки или юбки. Все это так надоедало Джерарду и его сверстникам, что у каждого второго ученика школы так и чесались руки покромсать на тряпки эти символы рабской покорности системе образования. Подросткам вокруг было жарко, не хватало воздуха и до одури хотелось любви; красные нити на запястьях так и горели призывным огнем, а наш герой всё продолжал свой путь к кабинету английского, чтобы уже отдать мисс Уимси своё сочинение. «Столько творческих мук! Хоть бы не заставила переписывать заново, как это было с прошлым эссе», — хмурясь и слегка фыркая думал Джерард, мелкими, но быстрыми шажками, пробираясь сквозь редеющую толпу сверстников. Да, мисс Уимси не любила странных метафор своего ученика, желая выбелить это всё из его головы, ведь, «вы только подумайте, откуда у мальчика могут быть такие странные, тёмные, даже пугающие мысли». Но переделывать самого себя ради того, чтобы понравиться одной учительнице? О нет, никогда он бы не расстался с невероятными мирами в своей голове. «Если и в этот раз не оценит текст, то больше не получит ни одного», — твёрдо решил для себя Уэй, и ему как-то даже отрадно стало от этой идеи. Нет, он ни за что не даст свои мысли в обиду. Попробуйте отнимите!       Слегка резкими, рваными движениями он пытался убрать со лба непослушную, так некстати быстро отросшую челку тёмно-русых волос, что так и лезла ему в глаза, раздражала. Руки были заняты, и оставалось только проявлять чудеса художественного свиста себе под нос, сдувая её со лба, лишь бы она перестала уже закрывать ему обзор. «Нет, так я точно не дойду, нужно оставить хотя бы эскизы, а потом уже к ней», — подумал он и свернул с намеченного пути в сторону шкафчиков. Остановившись перед своим, тем самым, по серой краске которого шли какие-то странные, будто от когтей, царапины, называемые им самим «меткой Росомахи», он только начал проворачивать ручку, как вдруг:       — Аааааааа!       Два разных по тембру крика раздались в полупустом школьном коридоре: один победный, а другой до жути испуганный. Далее последовали два «шлёп»: толстой папки, листы из которой вырвались на свободу и теперь парили в воздухе, и её хозяина, с выражением крайнего удивления сидящего на полу и во все глаза смотрящего на лохматое, странное существо, появившееся из его шкафчика.       — Ой, я что, всё-таки ошибся? — невинно хлопая ресницами, лучезарно улыбаясь, спросило это чудо-юдо, вылезая из заточения.       — Что. Это. Было?! — ошарашенно воскликнул Джерард, смотря на то, как парень напротив отряхивал себя от пыли.       — Ты вообще когда-нибудь порядок наводишь в своих вещах? Это же ад аллергика! Самый настоящий склеп! — возмущённо произнес он, наступая на падающие на пол эскизы. Казалось, ещё один раз Уэй услышит звук мнущейся бумаги, и на его месте будет проснувшийся вулкан, так быстро эмоции сменялись на его лице. Нарушитель спокойствия, заметив то, каким странным пламенем запылали глаза напротив сидящего ученика, явно смутился, перестал нагло улыбаться и даже немного виновато посмотрел на Джерарда, будто прося прощения за свою шалость.       — Эй, давай помогу, — перед Уэем появилась протянутая ладонь. Странный. Он был странным. Этот чересчур живой блеск в глазах цвета неспелого каштана, перекошенный галстук в полоску, едва наливающийся багровым небольшой синяк на скуле и мелкие царапины на костяшках рук. Джерард даже не понял, как оказался на ногах, а этот парень стал собирать его рисунки по всему коридору. Он гонялся за ними, как кот за солнечными зайчиками, ловя их в воздухе или же прямо у земли, расправляя помятые уголки, аккуратно складывая друг на друга.       — Забавные динозавры. Ни в одном учебнике не видел подобных, — бегая глазами от рисунка к лицу Джерарда, заметил незнакомец.       — Я… Я их придумал. Вернее, увидел во сне как-то раз, — неуверенно, едва слышно ответил он, снова опустившись на пол и замечая, как глаза парня, сидящего на коленях напротив него, загорелись любопытством и… Чем-то наподобие восхищения?       — Ух ты! Вот это круто! Так ты художник? — он почему-то стал идти кончиками пальцев по штриховке внутри силуэта динозавра, будто гладил это нарисованное существо. Странный. Ему что, действительно понравилось? Да быть того не может. Уэя начали раздражать собственные мысли, поэтому он резко выхватил рисунок из чужих рук и положил его в общую стопку. Недалеко от него обнаружилась папка, парень наскоро положил в неё листы, прижал её к груди и без пауз произнес:       — Если бы я прятался в чужом шкафчике и оказался в подобной дурацкой ситуации, я бы сначала извинился, а не нагло трогал чужие работы. Хорошего дня, — напоследок буркнул он и, резко развернувшись на пятках, продолжил свой путь.       — Ну подожди, стой, я и не думал тебя обидеть! Это была шутка, я просто хотел разыграть свою подругу, но перепутал шкафчик… Хотя, уже залезая в твой, я понял, что что-то не так. Слишком много тетрадок с нелинованными листами, явно для рисования, а она же не занимается этим. Но отступать было уже некуда! — парень тараторил, крепко держа Джерарда за локоть и активно жестикулируя. — Прости, слышишь? Не обижайся, пожалуйста. Вот, ты ещё эссе обронил. — Добавил он, передавая Уэю его многострадальный текст. Джерард, принимая из рук лист с собственными кривоватыми каракулями, невольно обратил внимание на левое запястье незнакомца. Ровно семь алых нитей, ярких, четких, аккуратных. Да, не то что у него, только пять, хотя ему всего лишь тринадцать. И не так бы обидно было, если бы он потерял свои из-за поисков родственной души… Так нет же, одна пропала в тот день, когда он учился плавать в озере и случайно зацепился ногой за корягу на дне — просто не успел вовремя вдохнуть новую порцию воздуха. Вторая же исчезла два года назад, когда он, спасая кошку пожилой миссис Эдкок, залез на дерево и навернулся с него. Чуть шею не свернул, благо, отделался только гипсом на пару недель. Сейчас же рука Уэя странно пульсировала, как раз в районе запястья кожа немного покраснела и припухла, будто у него начиналась аллергия. Он, лишь освободив свой локоть от крепкой хватки, закатал рукав и провёл кончиками пальцев по пылающему браслету жизней. Всё это странно, такого раньше с ним не происходило.       — Слушай, может, я тебя к медсестре отведу? Вон как у тебя кожа на запястье горит. Да и щёки тоже, у тебя, наверное, температура. — Обеспокоено отметил парень.       — Нет-нет, я сам. Всё в порядке, спасибо. — Заторможенно ответил Джерард, продолжая ловить себя на мысли, что помимо своей воли буквально пялится на незнакомца, запоминая малейшую деталь его образа. «Всё это так необычно, непривычно», — подумал он, опуская рукав пиджака вниз.       — Ладно, я пойду, наверное. Это было здорово! — снова радостно улыбаясь, воскликнул парень, засовывая руки в карманы брюк, которые явно были ему велики. Его медленно удаляющаяся фигура поселила какое-то странное, щемящее чувство внутри Уэя, ему хотелось остановить его, но вот зачем — он не мог понять.       — Подожди, как тебя зовут? — этот вопрос вырвался сам по себе, Джерард даже не заметил, как озвучил его. Парень, почти дошедший до лестницы на другой этаж, резко обернулся и вернулся к своему новому знакомому. На его лице всё так же цвела очаровательная улыбка.       — Фрэнк Айеро, будем знакомы, любитель динозавров. — Задорно произнес он, подавая руку для рукопожатия. Уэй ещё пару секунд посмотрел на протянутую в приветственном жесте ему ладонь и, перехватив поудобнее папку, подал свою. Ощущения тепла и покоя, накрыли Джерарда с головой, словно бабушкино одеяло, когда он несмело пожал руку Фрэнка.       — Ну, а своё имя ты скажешь? — поинтересовался он.       — Ах, да, конечно! Джерард Уэй. Приятно познакомиться, любитель чужих шкафчиков, — первый раз за сегодняшний день улыбаясь, ответил парень.       — Раз все формальности уже соблюдены, не буду тебя больше задерживать, а то не успеешь к мисс Уимси, она сегодня раньше уезжает домой. До встречи! — и после этих слов его новый знакомый удалился восвояси, оставив Джерарда стоять посреди школьного коридора и смотреть ему вслед. К слову, сочинение в тот день он так и не отдал учительнице английского...       Он до сих пор помнит, как тем же вечером впервые попробовал нарисовать портрет. Как же долго не мог он тогда подобрать цвет для того, чтобы правильно изобразить эти полные жизни глаза, как нервно жевал кончик карандаша, пока не довёл до совершенства каждую линию, сколько листов извёл, пытаясь верно его изобразить. Он всё не мог уснуть, а закрывая глаза, видел перед собой образ того парня, пока его запястье горело пятью красными линиями Судьбы, а внутри всё странно сокращалось от непривычного тепла. Ему явно хотелось встретиться с Фрэнком вновь, хотя бы однажды.