***
You should have raised a baby girl I should've been a better son My Chemical Romance — Mama
Вы когда-нибудь просыпались с утра счастливыми? Переполненными этим светлым, тёплым, как чай с молоком или мамины объятия, чувством? Тогда вы невероятный везунчик. Джерард уже не помнил, когда в последний раз с ним подобное происходило. Его обычное утро начиналось болью в каждой мышце из-за неудобной позы во время сна (ох, как же этому способствовал Майки). Уже вымотанный и нерадостный, с тёмными кругами под глазами и следами подушки на левой стороне лица, он становился грозовой тучей за семейным завтраком, выражая всем своим существом тяжесть бытия. И ему было не важно, что именно приготовила мама или насколько хороша была трель птиц за окном — Уэй-старший ненавидел утро. И причины для этого у него находились каждый раз новые. Да разве их мало? Одно утро слишком прекрасно, чтобы в своём продолжении стать спокойным и удачным днём, другое воскрешает в душе чувство неуверенности в себе, подкреплённое врожденным перфекционизмом, с которым живет каждый творческий человек, в иное же просто не хочется жить. Почему? «А потому что». И это самая вершина айсберга различных причин, по которым можно ворчать на утро. Правда, одна из них реже остальных появлялась в голове Джерарда, но именно в этот день заглянула на чашку кофе. Ох, эта проказница, раскачивающая лодку мнимого спокойствия, имя которой предчувствие. Причём чего-то такого, что может разрушить любые надежды. Это утро, прекрасное, разливающееся сладкой карамелью по воздуху, согревающее изнутри небольшим, но удивительным пламенем, вызывающим улыбку, умудрилось окатить «примерного сына» Уэя-старшего ведром ледяной воды, благодаря одному диалогу с матерью. К моменту его начала Майки уже давно ушёл к себе, а на кухне оставались только Джерард и Донна Уэй. Эта женщина выглядела гораздо старше своего возраста. А особенно прибавляли ей годы её попытки казаться моложе, чем она есть. Пустынный блонд её волос, убранных в нечто наподобие высокой прически наспех, явно излишний для раннего утра макияж, особенно сильно подчёркивающий болотного цвета глаза довольно толстой линией чёрной подводки — это всё было отзвуком моды молодости Донны, но никак не нынешней тенденции умеренности, привычной для женщин среднего возраста. Она будто всем своим видом заявляла миру: ещё не всё потеряно, жизнь только начинается. Казалось бы, что в этом такого? Проблема была в том, что выглядело это, на самом деле, как довольно неказистая попытка бунта, порыв внезапно очнувшейся ото сна души. Особенной же нелепости всему этому добавлял факт наличия двоих уже почти взрослых сыновей, существование которых она периодически отвергала. Однако и у неё были приступы материнской нежности и заботы, которую, будучи маленькими, её сыновья ждали как чуда. Сейчас же расстановка сил немного поменялась, и если Майки продолжал надеяться и верить, и, обретая желаемое, светился счастьем, то Джерарда, одной ногой стоявшего на пороге взрослой жизни, каждый раз пробивало неприятное чувство непривычности; становясь всё старше, он закрывался от матери в своём мире, где всё под его контролем. Этим утром двое, мать и сын, потягивая обжигающе горячий кофе из больших кружек, перебрасывались, словно теннисным мячиком, дежурными фразами, которыми принято поддерживать разговор. До тех пор, пока один из этих «мячиков», неожиданно тяжёлый, не попал Джерарду прямо в голову. Накрутив выбившуюся из причёски прядь соломенно-белых волос на палец, Донна как бы невзначай произнесла: — Майки уезжает на неделю. Внимательный взгляд на сына. Это не к добру, сразу понятно. Сделав ещё один глоток кофе, Джерард отставил чашку со стуком громче обычного, но всё же спокойно ответил: — Да, я знаю. — Но он же не может поехать один, ведь так? Взгляд становится похож на иглу, которые он так не любит. Кажется, уже понятно, к чему всё это. — Но его же повезёт бабушка, он не будет один. К тому же, там его встретят. Глубокий вздох. Опущенная голова Донны. Кривоватая, опасная улыбка и фраза: — Ты поедешь с братом в Гринпорт, и это не обсуждается, Джерард. Елена не сможет его отвезти, поэтому эта миссия переходит к тебе на правах старшего. У тебя всё равно каникулы. Так вот оно что… Его лишают тишины и на последнюю неделю свободы в этом учебном году. Просто прекрасно. Сжатые в кулаки руки под столом — лишь бы не заметила, как всё это выбивает его из колеи. Спокойный выдох, и: — Мама, у меня были свои планы. К тому же зачем ему там моя компания? — Какие же, сын мой? Пялиться в альбомные листы? Не выходить на улицу целыми днями? Послушай, это прекрасный шанс развеяться перед окончанием учебного года. Потом тебе будет не до этого. Тесты, долги… — ещё более острый взгляд, чем прежде. Откуда она знает? — Да, я говорила с некоторыми твоими преподавателями. И они настоятельно просили меня напомнить тебе, что необходимо закончить этот год как можно лучше. Ты же не хочешь упустить возможность окончить школу с достойными отметками? Это важно для поступления. Ну вот, дошли до шантажа. Кошмар какой, разве он давал повод для подобного отношения? Когда всё успело так измениться? — Ты так говоришь, будто я неуч какой. Ты же знаешь, что я стараюсь в меру своих сил, мам. Просто эта вся зубрёжка — это не ко мне, мне это неинтересно. — Джерард… — протяжное, с акцентом на «а». Ничего хорошего не жди. — Что? Опять начнёшь говорить, что я сплошное разочарование? — с вызовом спросил Уэй, готовясь к вербальному противостоянию. Что же, начало положено, ваш ход, мэм. — Послушай, я так никогда о тебе не думала. — В голосе Донны усталость. Рука так и тянется к карману кардигана, где лежит пачка сигарет. Она почему-то постоянно пыталась скрыть от сыновей то, что курит, хотя они давно это знали. Но утаивать друг от друга то, что уже известно, было их любимой семейной игрой. Так было удобнее и… Привычнее. А сейчас, когда напряжение кололо кожу, женщина инстинктивно желала расслабиться хоть немного с помощью одного из своих любимых средств. Однако в последний момент она одёрнула себя, понимая, что сейчас не время. Закончить бы разговор миром на приемлемых для обеих сторон условиях… — Пожалуйста, если врёшь сама себе, то мне рассказывать эти сказки не надо. — Досада невероятной силы сквозила в голосе Джерарда. Лицо Донны принимало всё более печальное и одновременно решительное выражение. В последний год её отношения со старшим сыном совсем разладились, а она не умела с этим справляться так же успешно, как её знакомые, которых она считала идеальными матерями. Женщина явно такой не была и признавала это, но вот менять себя не собиралась. Однако любовь к своим детям теплилась в ней, иногда даже прорываясь наружу. Джерард замыкался в себе, редко проявляя хоть какие-то другие эмоции, кроме недовольства этой жизнью, собой и окружающими. Конечно, порой и он, её ранимый и добрый сын, выпускал шипы, и вот как раз о них так часто стала раниться Донна. Просто однажды она потеряла его доверие и попыток вернуть его не предпринимала по той простой причине, что считала его уже достаточно взрослым для того, чтобы понимать мотивы её поступков. Но каждая новая ссора с сыном всё рушила. — В конце концов, у тебя есть Майки, уж он точно оправдает надежды, — спустя некоторое время продолжил свою ядовитую тираду Уэй-старший. — Джерард Артур! Замолчи немедленно и прими как данность — вы с Майклом братья, а не соперники. Я вас не намерена сравнивать, а уж тем более делать ставки на ваш успех, будто вы скаковые лошади. — Да что ты? Тогда почему его ты поддерживаешь буквально во всём, а я встречаюсь со стеной непонимания? Знаешь, иногда у меня возникает ощущение, что я был нежеланным ребёнком, ошибкой твоей молодости, — гримаса боли исказила отдалённо похожие лица. — Хватит! — звук соприкосновения сжатой в кулак руки с поверхностью стола, и подпрыгнувший от силы удара кофейник. Инстинктивно сжавшийся в комок сын, полыхающие негодованием глаза матери, и ощущение порвавшейся струны терпения, которая буквально ударила, словно хлыстом, самых близких друг другу людей. Джерард понял, что перегнул палку, Донна, резко и до конца наполнившая лёгкие воздухом, старалась успокоиться. Немного придя в себя, женщина взглянула на сына, в чьих опалово-зелёных блестящих глазах плескались разные по силе эмоции: сожаление, непонимание, злость, обида, даже ревность. О, эта химия её почти обожгла. Но завершить этот разговор стоило уже давно — взглянув на часы, Донна поняла, что невероятно опаздывала на работу. Ещё раз вздохнув, она охладила свой взгляд до арктически отрицательных значений, всегда прекрасно влиявших на людей, а особенно на её детей, и произнесла: — Не желаю больше продолжать это бессмысленное препирательство. Всё, решено окончательно. Ты поедешь с братом к кузенам, хочешь ты этого или нет. Возьмите мою машину, так будет быстрее. Мне всё равно, что ты планировал на эту неделю, слышишь? Тебе просто необходимо проветрить голову от всей той гадости, что в ней накопилась, может, начнёшь контролировать свои эмоции и думать, наконец, что ты говоришь и кому, а также какой это эффект имеет. Всё, можешь идти, спасибо за завтрак. После этого она встала из-за стола, небрежно кинула свою любимую чашку из-под кофе в раковину и проследовала к себе, так и не показав, насколько сильно ранили её новые, ядовитые шипы её сына. Покидая дом в полной тишине, она всё продолжала удивляться тому, откуда в голове её мальчика появились подобные мысли. Она курила уже неизвестно какую по счёту сигарету за это утро, пытаясь остановить мелкое подрагивание губ и неприятное жжение в глазах. Получалось скверно, как и всё этим днём, но она пыталась склеить себя и свою семью хоть ненадолго. Вот только кто знал, что клей давно уже негоден и наносит только больший вред.***
Let it take you under, Feel your worries disappear Nothing but Thieves — Graveyard Whistling
— Напомни, пожалуйста, почему мы едем вместо трёх часов уже почти шесть? — нотки недовольства так и сквозили в голосе Уэя-младшего. В ответ парень не получил ни звука, ни даже взгляда в свою сторону. Он пытался вывести Джерарда хотя бы на ссору, лишь бы тот перестал прожигать дыру в оконном стекле. На протяжении вот уже часа с небольшим он смотрел в пустоту, и от этого чувства холодного безразличия не только к себе, но и, казалось, ко всему миру, исходящего от него, Майки было не по себе, всё внутри него будто скручивалось в морской узел. О как бы он желал сейчас не быть настолько эмоционально связанным с братом, ведь это было невыносимо. Обида и боль вперемешку с виной, излучаемые его братом, сводили Майки c ума. Он понимал, что снова произошла ссора между мамой и Джером, но вот из-за чего — оставалось гадать, ведь сразу после завтрака он благополучно слушал музыку и погружался в миры Брэдбери. Потом уже, по прошествии нескольких часов, он обнаружил Джерарда в его комнате, что-то остервенело черкающим в блокноте. По полу были разбросаны комки бумаги, на иных из них были не просто мрачные картины, а будто вырванные из досье серийного убийцы фото: слишком много агрессии, крови, от этого всего становилось дурно; в воздухе стоял дым от выкуренных им сигарет, настолько густой, что очертания предметов были будто сильно растушёваны, размыты. Но сколько же удивления было у Майки, когда он услышал новость о том, что брат не только повезёт его в Гринпорт, но и останется там с ним на всю неделю. Вернее, на десять дней, ведь выезжать они планировали «непременно сегодня, неужели ты не рад, давай скорее, опоздаем». И кто же мог предположить, что Джерард даже не подумает всё-таки воспользоваться маминой машиной, а назло неизвестно кому, себе или же ей, потащит брата к автобусу до Нью-Йорка. А оттуда на вокзал, после которого их ожидали ещё две смены поездов… Никогда Майки не чувствовал такой усталости от дороги. Казалось, что он уже никогда не увидит старенький маяк, не почувствует покалывание океанического воздуха на щеках и его слегка солёный привкус, характерный для прибрежного города. Уэй-младший грезил о возвращении в Гринпорт ещё с прошлого лета, когда он провёл около месяца в доме брата матери и его жены в обществе их неугомонных детей-близняшек Джея и Дейзи. Джерард кузенов не любил настолько, насколько Майки, он вообще не понимал того, как можно называть детей в честь героев книги с далеко не самым счастливым финалом*. Да и вся эта романтика бывшей рыбацкой деревушки его почему-то не привлекала, хотя, казалось бы, что может быть лучше для художника, чем такое количество сюжетов буквально на каждом углу? Привлекательная тихая бухта с вечно спокойной водной гладью, отражавшей цветные лодочки и небольшие парусники, удивительные закаты и вид на весь Лонг-Айленд, заповедные леса, цветочные поля… Здесь будто бы было всего понемногу. Кусочек земли мечты и тихого счастья недалеко от города, где уровень тревоги, враждебности и паранойи* высок, как ни в одном месте в мире. Майки искренне считал, что подобное отношение к этому волшебному по его мнению месту у старшего сложилось только из-за того, что у него не было таких экскурсоводов, как близнецы Ли, и приключений, которые они устроили для него тем летом. И сейчас, если бы не усталость, гудением крови в ногах напоминавшая о затянувшейся дороге, Уэй-младший бы уже подпрыгивал на месте от предвкушения того, что его ожидает в обществе Джея и Дейзи. Сейчас же он просто слегка улыбался, ведь мысль о приближении к Гринпорту грела его всё больше. Джерард не произнёс ни слова с момента ссоры с матерью. Даже записывать свои мысли в блокноте уже не было сил. Он понимал, что и он, и она, скорее всего, не правы в чём-то своём. Но вот окончательно признать это не мог. Может быть, в силу возраста или же из-за своей упрямости. Всю дорогу Уэй-старший смотрел будто сквозь людей, искал что-то родное в пустоте, при этом совершая каждое необходимое движения с точностью швейцарских часов. Майки не проронил до недавнего времени ни слова о состоянии брата, только украдкой посматривал на него, то ли сочувствуя, то ли пытаясь самостоятельно постичь причины его замкнутости. Он же продолжал следить пальцами по стеклу за тем, как плачет небо. Удивительно, что вообще вдруг пошёл дождь, но не случайно точно. Он, отбрасывая тени на щёки и заострившиеся скулы Джерарда, был отражением состояния его души, чувствовашей себя как никогда одиноко. Через некоторое время стук колес прекратился, поезд замедлил ход, а из-за окон показались небольшие домики с одной стороны и гавань с другой. Гринпорт встречал путников неизменным запахом соли, вереска, только что скошенной травы и морёного дерева. На платформе под миниатюрной крышей стояли четверо представителей семейства Ли. С первого взгляда ничем не отличающаяся от других среднестатистическая американская семья, но вот при более близком знакомстве всё оказывалось совсем иначе. Это были люди противоречий, конфликта внутреннего и внешнего. За невероятным радушием они могли прятать не самые добрые намерения, однако это не распространялось на близких им людей. У Генри, главы семейства, мужчины с ледяными глазами и согревающей улыбкой, была своя маленькая винодельня* здесь, в Гринпорте, доставшаяся ему от деда. У его жены Эстель, женщины, сочетавший в себе мягкость и строгость в идеальной пропорции, — свой книжный магазинчик на Фронт стрит*. Их дети, близнецы на бумаге, а на деле абсолютно разные люди что внешне, что по характеру, были нетерпеливы и очень амбициозны. Это подкреплялось их изобретательностью и фантастической способностью избегать проблем в последний момент. Сейчас они с нетерпением ждали прибытия кузенов, хотя и проявляли это по-разному. К примеру, Дейзи в сотый раз измеряла небольшую платформу шагами, ругая на чём свет стоит транспортную систему за опоздания, а Джей лишь изредка смотрел на циферблат наручных часов, совсем недавно перешедших ему от деда, тихо вздыхая и снова возвращаясь к сюжету книги в левой руке. Импульсивная, нетерпеливая Дейзи и её расчётливый, спокойный брат, на самом деле, представляли собой страшную силу, когда объединяли свои усилия ради какого-либо предприятия. Они оба умели располагать к себе людей, усыплять их бдительность, а потом использовать в своих интересах. И пусть сейчас это были в основном детские шалости… Вылетевший из вагона Майки сразу же был окружён радостными возгласами и крепкими объятиями женской части семьи Ли, пока Джерард, кивком головы поздоровавшийся с Генри, проследовал к Джею. — Здравствуй, Джерард, — не отрывая взгляда от книги произнёс Джей. — Привет. — Устало ответил Уэй, присаживаясь на скамейку рядом с кузеном. — Мы не ожидали, что ты тоже приедешь. Прости, план действий и развлекательная программа готовы только для твоего брата. Кривая полуулыбка коснулась губ Джерарда, когда он заметил многозначительно выгнутую бровь кузена. — Поверь, я страдать от этого не буду, только отдайте мне ту замечательную комнату с окнами в сад, и вы меня не увидите целую неделю. Мне просто нужен покой. — Опять что-то случилось? — Я не хочу об этом говорить. Ещё одной особенностью семьи Ли была невероятная проницательность. Поэтому между двоюродными братьями снова возникло молчание. Но оно не было тяжёлым, наоборот, тишина с тем, кто не желает нарушать твоё личное пространство, даже лечебна. Помогает успокоиться. Но и она не может длиться вечно. — Знаешь, когда мама узнала, что ты тоже нас навестишь, она была счастлива. Ты, перед тем как уйти в свой «идеальный мир, где всё тебе подвластно», обними её хоть, она скучала. — Джей, я не бессердечное, эгоистичное чудовище, не учи меня, прошу. Пока Майки купался во внимании родственников, разговаривая то с дядей, то с тётей, то отвлекаясь на радостные возгласы Дейзи, Джерард пытался сделать вид, что его и не существовало, старался раствориться, исчезнуть во времени, желая лишь тишины и чашки терпкого зелёного чая. Этот день слишком его утомил. — А Майкс как всегда в центре внимания. Прямо душа компании растёт, — с усмешкой наблюдая за семейными сценами, отметил Джей. — Хоть один из нас. — Ты стал ещё более мрачным, брат. — Мы виделись в последний раз два года назад, немудрено, многое изменилось с тех пор. Более реплик между этими двумя в последующие два часа не было, зато звонкий голос тёти Эстель постоянно пронзал звенящую тишину. Она пыталась выведать у Уэев любую информацию об их жизни, интересах, планах на будущее и прочих чисто семейных предметах разговора. И всё это происходило параллельно с её объятиями, в которых она чуть не задушила обоих Уэев, ужином в просторной гостиной дома, а затем чаепитием у небольшого камина в библиотеке. Беседы о любимой легенде семейства Ли о предназначенных друг другу влюблённых избежать и в этот раз не удалось, как, впрочем, и десятка других, связанных с ней, «реальных» историй. К удивлению Джерарда, из уст Эстель, трепетно сжимавшей руку своего мужа во время рассказа, та бабушкина история звучала ещё таинственнее, невероятнее, чем раньше, но вот надежды, как в далёком детстве, в Уэе-старшем больше не пробуждала. Скорее наоборот, чем глубже и внимательнее он вникал в смысл древних слов, тем больше начинал чувствовать свою неправильность, результатом которой станет его вечное одиночество. Ему уже целых семнадцать, на запястье всего пять линий, а того человека, с которым бы он захотел прожить свою жизнь, всё не было рядом. Расцветающее алым маком в тумане тоски чувство безнадёжности, несправедливой предопределённости, захватило его с головой, едва позволяя сдерживать эмоции, так некстати блестящие в его глазах. Майки же слушал речи тёти с нескрываемым восторгом, блеском надежды в глазах (Джерард был уверен, что это были не отсветы огоньков в камине на линзах двуцветной оправы брата). Джерарда до глубины души удивляло то, что даже его брат, почти каждую ночь мучающийся кошмарами как раз из-за странного устройства их мира, трепетно оберегал огонёк веры в своей душе. В это время Дейзи и Джей пытались не сойти с ума от скуки, занимая себя гаданием по книгам. О, в их распоряжении были наиболее редкие и дорогие фамильные экземпляры, буквально дышащие стариной, рассказывающие каждой страницей не только сюжеты, но и судьбы тех, кто до близнецов прикасался к ним, проливал над ними слёзы или же наоборот в порыве смеха случайно заламывал края бумаги. Дом в этот вечер дышал для каждого его обитателя по-своему. Одних он согревал, успокаивал ароматом чернил и таинственности, гречишного мёда, других обволакивал пеленой веры, ароматами древесины, ореха, сандала, иные же с удовольствием принимали тонкий флёр розы, шёпотом кричащей о царивших в стенах этого дома с богатой историей гармонии, любви… Вскоре после семейных посиделок все обитали единственного в Гринпорте дома в колониальном стиле со стенами цвета бургунди и французскими окнами в пол быстро уснули, будто по волшебству. Или всё-таки дому надоело слушать этот гул разговоров. Кто знает… Тем не менее, даже Майки сладко сопел под тёплым, похожим на облако, одеялом спустя несколько минут после «спокойной ночи, дорогие мои» Эстель. Однако в этом не было ничего удивительного, ведь у тётушки был припасён для таких, как у младшего Уэя, случаев, особый травяной сбор с лепестками пионов, мелиссой и лавандой, который она добавляла в чай. Это чудодейственное средство, рецепт которого женщина однажды абсолютно случайно нашла в старой поваренной книге на чердаке дома, позволял любому, кто его примет, спать спокойно на протяжении всей ночи. Несмотря на многозначительный взгляд Эстель, предлагающий Джерарду тоже принять отвар перед сном, юноша предпочёл любезно отказаться от него, под предлогом отсутствия усталости. На самом же деле, он всегда любил проводить звёздное время суток бодрствуя, прогуливаясь в личном лабиринте мыслей при удобной возможности, чем-то его завораживала идея мысленного диалога с миром, когда ни одна живая душа не может его прервать нечаянно брошенной репликой. Вот и сейчас он крадучись дошёл до библиотеки, захватил с собой цветастый плед, «Бочонок Амонтильядо»* и отправился на веранду, чтобы погрузиться в ротондовое кресло, напоминавшее уютный кокон. Ночь прибрежного городка накрыла его бархатной темнотой насыщенного сапфирового оттенка, поблёскивающей звёздами, полной звуков стрекотания светлячков, поцелуев холодных волн с берегом и запахов мокрого дерева на пирсе, листвы и пионов тёти Эстель. Издалека ненавязчиво доносились ароматы лаванды и мяты, а также тёплого молока, которое домочадцы (и, видимо, не только они) любили пить перед сном. Погружаясь в эту атмосферу с головой, ощущая бег мурашек по коже от приятной прохлады ночи и мрачности «Амонтильядо», Джерард чувствовал, как его переживания, негативные эмоции, растворяются в воздухе, покидают его душу с каждым выдохом. Действительно, мама оказалась права, ему нужна была эта поездка, и сейчас он мысленно просил у неё прощения за утреннюю ссору, за резкость и юношескую горячность, смотря на особенно яркую звезду на небе. Она напоминала ему своим зеленоватым отливом мамины глаза. Глядя в небо, где чуть западнее луны мерцал крохотный источник света, он вспоминал истории бабушки о том, что небесные светила обязательно передадут твои слова тому, кому они предназначаются, лишь только попроси. Джерарду становилось от этой мысли немного легче, свободнее дышать, рой голосов в голове постепенно засыпал, слушая размеренные удары сердца. Он решил, что завтра же утром позвонит Донне, попросит прощения, а потом, может, отправится слушать музыку океана. Тревога отступила, дав алому маку его души спокойно сложить лепестки. Всё непременно наладится, он знал это, чувствовал каждой клеточкой. Скоро, совсем скоро, ветер перемен придёт, добрый, ласковый... Неделя в Гринпорте ещё даже не началась, но кто знает, что она приготовила Уэю-старшему, сможет ли она изменить его жизнь? Кто может дать ответ, почему вдруг спустя четыре года снова горят огнём линии Судьбы на его запястье, пока он погружается в долгожданный лечебный сон, так и не дойдя до свой комнаты? Почему снова мерещатся ему глаза неспелого каштана из детства, запечатлённые в его старом альбоме, и снова касается тонких губ лёгкая улыбка?..