True that love in withdrawal was the weeping of me*
Она никогда не ругалась за опоздания, не устраивала сцен ревности, не ставила условий. Она была прекрасным слушателем, но и рассказчиком не хуже. Она была другом, опорой. Когда было тяжело на душе, она просто крепко обнимала и снимала с плеч груз тревоги. Она делилась заколками, когда чёлка лезла в глаза, она носила в сумочке узкие пластыри, которыми удобно было заклеивать пальцы, и пастилки от кашля, ведь его лёгкие часто напоминали о себе. Она просто была рядом. И ей можно было доверить не только мысли, но и сны. Конец августа в том году закончился для Фрэнка переломом руки, парой трещин в рёбрах и одной пропавшей линией на запястье. «Не так уж и плохо», — решил он, ведь в его жизни теперь появилась Джамия. Понимающая и поддерживающая его самые безумные идеи — настоящее сокровище. Фрэнк теперь уже не помнил всех подробностей того, что произошло с ним в день их первой встречи, но некоторые моменты всё-таки довольно отчётливо отпечатались в его памяти.***
Он очнулся в чьей-то машине на коленях незнакомой девушки, со светлых волос которой постоянно капала вода ему прямо на лицо. Слышался шум старенького двигателя и стук дождя по стеклу. В салоне пахло какой-то сладостью и пылью. Фрэнк запомнил надолго, как тепло, искренне и будто бы извиняясь, девушка ему тогда улыбнулась. Он только хотел узнать, что происходит, кто она и куда он едет, как снова погрузился в черноту. Второе пробуждение произошло уже в больнице, куда примчалась его мама, взволнованная и разъярённая одновременно. Она тогда изрядно испугала двух девушек, которые, как оказалось, нашли его на дороге и привезли к медикам. Линдси, так звали ту, что сидела за рулём, всячески пыталась избежать расспросов о себе и своей семье, но рассказала, куда они направлялись, — Саутгемптон. Она предположила, что у Монровиля они свернули не туда и в итоге оказались в пригороде Гринпорта. Джамия, так звали девушку, которую Фрэнк и увидел во время первого пробуждения, застенчиво жалась к Линдси и будто бы хотела за что-то извиниться перед миссис Айеро, но её порывы Линдси не оценила, время от времени останавливая её взглядом. Линда, кажется, и вовсе не заметила этих странностей в поведении девушек. Всё, что ей было нужно — немного ясности в этом хаосе. Она облегчённо вздохнула только тогда, когда увидела Фрэнка, выходящего из кабинета травматолога и немного болезненно ей улыбающегося. После второго круга знакомства друг с другом, было решено, что в такой шторм «милые девушки» дальше не поедут. Таким образом уже через пару часов Линдси и Джамия сидели в гостинной дома Айеро и пили с ними чай. Смущённые улыбки и разговоры до поздней ночи обнаружили много общего между девушками и Фрэнком. Например, возраст и музыкальные вкусы, что для парня было крайне важно всегда. Линда, в свою очередь, была приятно удивлена тем, как быстро её сын умудрился найти подход и к решительной Линдси, и к застенчивой Джамии. Ей казалось, что это было настоящим знаком свыше. Следующим утром девушки уехали, зато теперь у Фрэнка были номера их телефонов. На всякий случай. И случай подвернулся очень скоро: через пару недель Фрэнк уже переезжал в кампус Ратгерса, покидая ставший родным Гринпорт и маму, которая всё никак не хотела отпускать его, но всё-таки сделала это, сказав напоследок: — Ты уже взрослый, я верю, что всё будет хорошо, только звони чаще. По приезде в Нью-Брансуик и размещении в кампусе колледжа, Фрэнк вдруг решил позвонить Джамии, которая в итоге пригласила его пойти на концерт её знакомых, состоящих пока что в малоизвестной группе, в одном из маленьких клубов Джерси. Тем же вечером Джам, Фрэнк и присоединившаяся к ним Лин устроили знатное «прощание с прошлым», о котором все трое с удовольствием вспоминали потом бесчисленное множество раз. Особенно Фрэнк, на следующее утро проснувшийся с татуировкой скорпиона на шее и ни разу о ней не пожалевший…***
— Джам! Джам, ты где? У меня для тебя новости, просто замечательные новости! Ураган по имени Фрэнк Айеро ворвался в маленькую квартирку Джам ранним воскресным утром, и, боже, она ненавидела его в такие моменты. И себя, за то, что однажды показала ему, где лежат запасные ключи. — Фрэнк, какого чёрта… — простонала она, накрываясь с головой одеялом и залезая под подушку. Её единственный выходной, кажется, только что официально завершился, даже толком не начавшись. — А, так ты тут, соня. Давай вылезай, нас ждут великие дела! От того, насколько звонким голос Фрэнка был, Джамии уже становилось плохо. А от того, какими холодными были его пальцы, вдруг схватившие её за лодыжку и потянувшие на себя из-под спасительной мягкости одеяла, хотелось заорать. Что она и сделала. — Да ты совсем с ума сошёл! — растрёпанная девушка теперь сидела в слезающей с плеча пижаме в горошек и обиженно растирала глаза. Фрэнк перед ней стоял и нагло улыбался, чуть ли не подпрыгивая. Это означало сразу несколько вещей. Первое, он доволен своей шалостью. Второе, он что-то задумал. Третье, ему не терпится рассказать об этом ей, причём настолько, что он пришёл к ней в… — Семь утра, Айеро, я тебя ненавижу! — Неправда, Нестор, мы об этом знаем уже четыре года. Довольная собой сволочь. Жутко привлекательная сволочь. За что она его терпит? Как бы покороче объяснить… — Между прочим, я вчера вернулась домой около полуночи, а сегодня мой выходной. — Не я виноват, что твой босс редкостный засранец. — Иди ты к чёрту… Я так устала, и это был мой первый выходной за две недели. Выражение лица Фрэнка поменялось с самодовольного, на искренне сочувствующее. Он аккуратно присел рядом с ней на кровать, вытащил скомканное одеяло из-под её ног и закутал в него полностью, аккуратно проводя пальцами по вылезшим из-за ушей прядям волос. Джамия закрыла глаза и задержала дыхание. Находиться рядом с этим искусителем становилось всё сложнее, и ей это совершенно не нравилось. — Хэй, Джам, — тихо позвал Айеро, — ну не обижайся, пожалуйста. Просто… Я не мог уснуть всю эту ночь, а потом понял кое-что важное, и мне срочно, просто жизненно необходимо было тебя увидеть. Ты же знаешь, как мне невыносимо тяжело сдерживать свои эмоции, мне нужно было ими поделиться. Девушка вздохнула и открыла глаза: Фрэнк сидел перед ней и мучал нитки на своих рваных джинсах, время от времени боязливо поглядывая на неё в надежде услышать что-то конкретное, и она знала, что именно. — Так и быть, Айеро, я прощу тебя и внимательно выслушаю. Но только после кофе и завтрака. Радостно взвизгнув, Фрэнк подпрыгнул с кровати, затянул Джамию в медвежьи объятия и скрылся за дверью. Нестор, закрыв лицо руками, устало улыбалась. Ох уж этот её любимый ураган…***
— Что если бы я… К примеру, бросил колледж? Джамия поперхнулась кофе от таких новостей. Даже запах тостов и кардамона на её миниатюрной кухне теперь не спасал ситуацию. Аккуратно отставив от себя чашку от греха подальше, она внимательно окинула взглядом Фрэнка на предмет чего-нибудь… Нового. Например, пирсинга или татуировки — чего именно было не столь важно. Но пока ничего такого не находила. Будучи знакомой с ним уже четыре года, Джамия знала, что каждое знаменательное событие или важное решение в жизни её близкого друга обязательно отражается на его внешности. Так, он однажды пришёл к ней с дредами на голове, гордо заявив, что не даст «какому-то чванливому профессору притеснять студентов за внешний вид или музыкальный вкус». Правда, этому же профессору он потом еле сдал экзамен из-за своих заявлений, но это были лишь «неизбежные последствия его гражданской позиции», как он сам выражался. Вообще у Айеро была довольно забавная особенность, благодаря которой сокурсники называли его бунтарём, панком и иногда фриком — он любой ценой старался восстановить справедливость и равенство, защищал всех, кого по каким-либо причинам умудрялись притеснять, и вообще слыл этаким Робин Гудом Ратгерса, как ни странно, с лучшей успеваемостью и даже академической стипендией. Многим казалось, что его фантастическое везение в учёбе невозможно было совмещать с духом бунтарства в его крови, но… Фрэнк всегда доказывал обратное, становясь каждый раз предводителем любых восстаний студентов против системы. Его любили и ненавидели за его острый язык и свободное выражение собственного, нарушающего устои общества, мнения. И вот сейчас этот человек заявляет, что думал о том, чтобы бросить колледж. — Что на этот раз? — строгий и в то же время обеспокоенный голос Нестор дал Фрэнку понять, что его слова произвели нужное впечатление и были восприняты серьёзно. — Ты не поверишь, но я случайно встретился на днях с отцом. С этого момента девушке стало всё понято. Отец Фрэнка — невероятно талантливый и известный в профессиональных кругах музыкант — был для парня эталоном. Туры, концерты, записи альбомов, снова туры… Обо всём этом Фрэнк всегда рассказывал с упоением, пересказывая некоторые отцовские истории с особенным удовольствием. Не нужно было быть провидцем, чтобы понять, — ему тоже хочется быть частью всей этой атмосферы. Иного мнения о карьере музыканта была миссис Айеро, с ужасом ожидающая того момента, когда пресловутые «гены возьмут своё», и в семье Айеро станет на одного музыканта больше. В третий раз. — И чем же закончилась ваша встреча? — Джам, — восторженно прошептал Фрэнк, подходя ближе и присаживаясь перед хмурящейся девушкой на колени так, чтобы взять её руки в свои. — Я наконец понял, кто я и что мне хочется сделать в этой жизни. — Ты бросаешь учёбу, — с тяжёлым вздохом смирения, ответила на это Джамия. — Да, вопрос был риторический, я сегодня должен зайти за документами, и всё, свобода и абсолютное творческое плавание! — Но что дальше, Фрэнк? — обеспокоенно поинтересовалась она. Нет, отговаривать парня от его выбора она не собиралась, просто… Переживала, ведь Айеро любил бросаться на амбразуру, предварительно не подумав о последствиях своих поступков. Фрэнк так доверчиво и счастливо улыбался, что она поняла: он подумает об этом, когда встретится лицом к лицу с трудностями. Но, в отличие от учёбы, будущей научной деятельности и уж тем более психологической практики, он не бросит музыку ни за что на свете, не после того, как отвоевал у жизни право на то, чтобы быть её проводником. Джамия даже не сомневалась в этом и видела сейчас эту решимость в глазах друга. И это успокаивало, вселяло в неё уверенность в то, что у него всё получится. — Будешь ругать меня за это? — Нет, глупый, потому что ты счастлив, а это для меня самое главное, — сказала Джамия, улыбнувшись. — Я знал, что могу поделиться с тобой этим и ты поймёшь меня. Знаешь, почему? Заговорщическая улыбка Фрэнка стала причиной синкопы в сердечном ритме девушки. «Неужели он сейчас скажет…» — Ты удивительная, Джам. Спасибо тебе за это. Девушка про себя выдохнула и потянулась за объятиями. К признаниям посерьёзнее она явно не была готова… По крайней мере, не сегодня. — Ну, так когда пойдём покупать тебе новую гитару? — Ты сейчас серьёзно? — Нет, шучу, чтобы сделать тебе больно. Конечно серьёзно! И надо обязательно позвонить Лин, она точно поможет, если не задушит тебя в объятиях. — О да… Она может, — с усмешкой отозвался Фрэнк. На кухне воцарилась тишина, как после салюта: радостная и приятная. Когда они оба успели не только привыкнуть, но и насладиться ей, а первая эйфория немного сошла на нет, Джам решила продолжить расспросы: — Кстати, я же правильно понимаю, что ты… — Представляешь! Сам в это не верю, но мы будем записывать альбом через пару месяцев. Надеюсь, меня до этого момента не попросят из группы. — Даже не думай об этом, ты прекрасно играешь, у них не будет причин для того, чтобы расстаться с тобой. Фрэнк благодарно улыбнулся. «Интересно, сколько у его улыбки существует оттенков? Их реально сосчитать?» — Только… Мама ещё не в курсе моего решения. — Оу. Фрэнк, только скажи, что ты собирался её предупредить до того, как ей придёт письмо из Ратгерса… Фрэнк? — Я ей позвоню сегодня. Или завтра. Нет, лучше съезжу. Или всё-таки позвоню. Короче говоря, не переживай, я выдержу её праведный гнев. Но если что… — Я приеду тебя спасать. Фрэнк снова мило улыбнулся и поцеловал подругу в щёку. Скоро он будет наконец свободен от академических оков. О, этот запах музыкальной свободы… Кажется, старушка Судьба была к нему благосклонна, впереди маячило что-то новое, он чувствовал это и с удовольствием ожидал встречи.Didn't know how but I always had a feeling I was gonna be that one in a million Always had high, high hopes*