Love, love is a verb
Love is a doing word
На часах было две минуты шестого вечера, когда Джерард переступил порог маленького музыкального магазина. Если быть точнее, то в этой лавочке, где пахло пылью, потрескавшимся деревом и старыми конвертами для виниловых пластинок, продавались только акустические гитары и аксессуары к ним. Они, горделиво показывая себя каждому входящему посетителю, ждали своего человека в подставках, пока на причудливо изогнутых крюках висели ремни всех возможных расцветок, а на полочках в идеальном порядке лежали струны в отдельных упаковках. Повернув голову влево, Джерард заметил целую стену с фотографиями — видно, особенно дорогих сердцу людей — и плакатами с автографами изображённых на них великих музыкантов. На стекающую с воротника пальто Уэя дождевую воду хмуро смотрел Джимми Хендрикс, да так выразительно, что Джерарда передёрнуло, захотелось извиниться за беспокойство и уйти. У этой «стены памяти» стоял небольшой диванчик, поверх которого были небрежно накинуты цветастые пледы. Джерард поёжился, ощутив, как застыли ноги в кедах, и вжал шею в плечи, в тщетной попытке согреться. Пледы — это то, что нужно, в этом, кажется, вечно промозглом городе. Продолжая рассматривать магазин, он заметил чуть стёршуюся надпись на табличке у кассы, обещавшую бесплатное лечение гитар всем, кто приобрёл их у Чича. «Как мило», — подумал Уэй, всё ещё не решаясь сойти с коврика у входа, и убрал мокрые волосы за уши. Теперь вода с них стекала за шиворот, и он уже начал прикидывать в уме, что стоит на обратном пути зайти в аптеку или в крайнем случае в маркет за лимоном и имбирём, потому что уже предчувствовал, чем для него может закончиться эта вылазка под холодным чикагским дождём. Вообще-то и в самых безумных мечтах он не мог даже предположить, что обстоятельства сложатся так, что ему придётся жить в этом городе буквально в ожидании чуда. Эмили всё ещё находилась в коме, и врачи при каждом визите в больницу говорили ему с точностью до слова одно и то же: ждите, молитесь, если верите, динамики нет. Это было и не хорошо, и не плохо — никак. Это не означало ровно ничего, и Джерард иногда бессонными ночами задумывался, а не было бы всем легче, если бы чаша весов жизни и смерти уже перевалила в какую-нибудь сторону. Возможно, всё, что ему пришлось пережить в последний месяц настолько сильно потрясло его, что теперь он не чувствовал ничего. Вернее, почти ничего, если говорить об Эмили. В общем-то и раньше между ними не было чего-то большего, чем понимание и дружеская любовь, а теперь он ощущал либо вину, которую старался заглушать всеми доступными способами, потому что слышать осуждающие голоса в голове иногда становилось невыносимо, либо пугающее спокойствие, которое посещает человека, когда он смирился с уготованной ему участью, отказываясь от сопротивления року. Любимым его коктейлем для спокойного сна были пару десятков капель настойки мелиссы на банку пива, позволявшие ему спать, как убитому, ночи напролёт. Наутро всё это, правда, заканчивалось не здорово, в основном, фантомной болью по всему телу, тошнотой и головокружением, но ради забытья хотя бы на пару часов он был готов потерпеть побочные эффекты. В конце концов, у него были похмелья с последствиями и похуже на первых курсах Школы искусств… Что он, с чьего мокрого до последней нитки пальто текла вода, делал в лавочке, где всё дышало преданностью своему делу и любовью? Он, будто тонущий в ледяной проруби, испытывал своё счастье. Елена говорила ему, что он везучий, когда на Хэллоуин ему всегда доставались его любимые конфеты (гораздо позже он узнал, что она сама покупала эти конфеты, а потом подкидывала в их с Майки корзинки, пока никто не видел), так почему бы не проверить это? И пусть в последний раз. Загвоздка была в том, что успех того, что он задумал, зависел не только от него. Как в общем-то и всё, связанное с отношениями истинных. Пошёл уже второй месяц, как чёртов Фрэнк Айеро пресекал любые его попытки всё исправить. Всё ему было не то и не так, поговорить, как взрослые люди, он не хотел, встреч избегал под любым, даже смехотворным предлогом. И ленивый бы заметил, что всё это он делал лишь из вредности и… Обиды. Джерард видел в его глазах колючую, словно дикий ёж, обиду, возникшую из-за его поступков в прошлом. И несмотря на то, что Уэй после Обретения вспомнил всё, что они вместе пережили в мельчайших подробностях, частенько теперь врезавшихся ему в сердце, он никак не мог понять, что всё-таки сделал не так. Что-то не то написал в одном из писем, когда им было не больше семнадцати? Трусливо сбежал из студии, так и не объяснившись, когда им было по двадцать с небольшим? Что, чёрт возьми, ещё он сделал не так, чем заслужил такое отношение к себе от человека, чьего понимания и тепла теперь большего всего на свете желал? Этим октябрьским вечером в преддверии Ночи всех святых он решил сделать последний шаг навстречу этим отношениям. И, в случае неудачи, бросить все попытки, перестать бегать за ним, как потерявшийся щенок, и разорвать связь, чтобы не мучить их обоих. Он вычитал в той очень кстати присланной ему книге от Кристы, что это вполне возможно при достаточно веской причине, необратимо и, главное, избавляет от душащей боли из-за эмоций, разделённых на двоих. Природа их мира была жестока и несправедлива, и он всё ещё не понимал, почему так повелось издревле, что Судьба после проступка хотя бы одного из двоих топила обоих своих подопечных, как котят в холодной воде. — Добрый вечер. Кого-то ищешь? Перед кассой стоял седовласый мужчина с густыми, ещё темными, несмотря на его явно солидный возраст, бровями. Мозолистые руки были сложены на груди, а эти совиные брови изогнуты в знакомом, слегка надменном, но больше интересующемся выражении. Быстро окинув его фигуру опытным глазом художника, Уэй понял, почему этот мужчина задал ему именно такой вопрос. Он оценивал его, и Джерард старался не оплошать, хотя уже плохо скрываемая дрожь из-за холодящей кожу мокрой одежды, порядочно мешала ему оставаться уверенным под этим острым взглядом. Спустя пару минут гляделок, Уэй, откашлявшись, произнёс: — По всей видимости, вашего, сына, сэр. Мужчина нахмурился и ещё раз внимательно окинул Джерарда взглядом, правда, уже на пару градусов потеплевшим. С парня капала вода, в глазах горела решимость, пальцы до белизны были сжаты в кулак. Ведь сам таким же был когда-то давно… Тяжело вздохнув, он опустил руки в карманы потёртых джинсов, вышел из-за прилавка и подошёл к старавшемуся не опускать взгляд парню и протянул руку. Джерард посмотрел на повёрнутую кверху ладонь мужчины и смутился: он совершенно не понимал, что от него хотят, на рукопожатие этот жест совсем не похож, тогда что… Видимо, замешательство слишком явно читалось на его лице, потому что мужчина, коротко улыбнувшись уголком губ, произнёс: — Отдай мне пальто, сынок, иначе ты скоро заработаешь себе воспаление лёгких. Джерард, стуча зубами и почему-то злясь на себя за это, с трудом стянул с себя потяжелевшее в десятки раз пальто и чуть не уронил его, вовремя подхватив у пола и передав мужчине, который водрузил пальто на вешалку, сразу же покосившуюся под его тяжестью. Джерард мысленно дал себе подзатыльник, потому что только сейчас заметил эту вешалку в углу. — За прилавком есть комната для персонала, там в шкафу лежит пару толстовок, возьми любую, их хозяин не будет против. — Спасибо, сэр, — пролепетал Уэй, отвечая на сдержанный кивок Айеро-старшего. — Ну же, не мнись на месте, мы не на свидании, — хохотнул он, обернувшись и заметив, что парень продолжает стоять на коврике у входа и нерешительно обнимает себя руками. — Проходи давай, я поставлю чайник. — А… — Пако пока нет здесь, а я не кусаюсь, не бойся. — Простите, Пако? — Ах, точно, тебя же не ввели в курс дела, — задумчиво пробормотал Айеро, копаясь в ящике небольшой покосившейся тумбочки за прилавком в поисках нужной банки. — Я всё объясню, только ради бога, иди уже переоденься, у меня скоро головная боль от твоего клацанья зубами разыграется. — Подняв слегка раздражённый взгляд на промокшего насквозь парня, прокомментировал мужчина. Тот в ответ улыбнулся уголком рта, предпринял попытку сойти с места, но умудрился споткнуться о собственные ноги и только чудом не распластался на полу. «Ну вот, теперь отец Фрэнка подумает, что я ходячая катастрофа», — подумал Джерард, закусив губу; не поднимая взгляда, он торопливо зашёл за шторку, оказавшись в помещении для персонала, как его назвал мистер Айеро, вот только это вовсе не было похоже на кладовку или подсобку, скорее, на небольшую уютную жилую комнату. С заготовками для будущих инструментов оставленными тут и там, правда, но аккуратно свёрнутое постельное бельё в углу дивана и фотографии в рамках на стене говорили сами за себя — это место явно использовали как убежище. Упомянутый шкаф был почти у входа, в нём и правда лежали несколько толстовок, одну из которых, с каким-то подстёртым зелёным чудиком, выглядывающим из кармана, он и натянул на голое тело. Вымокшая рубашка сначала полетела на пол, потом всё-таки оказалась повешенной на спинку стула неподалёку. Джерард запоздало подумал, что, наверное, надо было её отжать. — Кеды, брюки тоже снимай, там есть тёплые носки и штаны! — донеслось из-за стены, когда Джерард подошёл к фотографиям и уже едва коснулся кончиками пальцев улыбающегося во всю свою беззубую улыбку малыша на руках у родителей. Он вздрогнул от неожиданности и отошёл от стены, решая последовать совету. Через пару минут он вышел из-за шторки, мужчина, увидев оказавшиеся коротковатыми пижамные штаны в гусеницу на парне, прыснул в кулак, театрально закашлявшись. — Да уж, хозяин вещей будет счастлив узнать, что они тебе пригодились… — отметил он, улыбаясь. — Проходи, присаживайся. На чили аллергии нет? — Вроде бы нет, эм… — Фрэнк, меня тоже зовут Фрэнк. Через пару минут Джерард сидел на диване под напряжённым взглядом Хендрикса, зажав заледеневшие руки между ног. Всё пошло совсем не так, как он себе представлял. Совершенно не так, и он понятия не имел, что с этим делать. В его первоначальный план входило заставить, как оказалось, Фрэнка Айеро-младшего поговорить с ним, вернее, раз и навсегда уже определиться, чего он хочет, и от этого уже действовать дальше: либо заключить в объятия и не выпускать на протяжении нескольких часов, потому что тактильный голод скручивал его уже не первую неделю, либо тихо уйти и воплотить в жизнь план Б. Теперь же всё полетело кувырком, он сидит рядом с отцом своего соула и не знает, как себя вести с ним. Его полномочия на общении с отцами заканчивались сразу же, спасибо родителям, ему скоро будет тридцать, а он стесняется, как какая-нибудь школьница, человека, который его старше примерно на пол жизни. И Айеро старший совершенно не облегчал ему задачу своей отцовской заботой. Он разрешил Джерарду усесться на диван по-турецки поджав ноги, накрыл его плечи одним из пледов и вручил в руки огромную чашку кофе с перцем чили, от которой он пришёл в восторг, хоть губы невозможно теперь жгло. Мужчина рассказывал уморительные истории из своих туров, аккуратно расспрашивал Джерарда, не переходя границы уж слишком личного и болезненного, за что Джерард был ему безмерно признателен. — Спасибо, мистер Айе… Фрэнк, — тихо и абсолютно искренне, поблагодарил он мужчину, улыбавшегося так тепло и знакомо. Всё-таки соулы-родители и их дети так похожи… Внезапно входная дверь в магазин рывком открылась, запустив внутрь холод и шум дождливых улиц. — Ты не поверишь, па, в такой ливень все будто сбренди… — отряхиваясь и снимая капюшон, Фрэнк младший резко замирает на полуслове, когда замечает человека на диване, — ли. Сердце Джерарда подскакивает в горло и болезненно начинает стучать в спотыкающемся ритме. Ну вот же он, давай же, где вся твоя бравада. А её будто и не бывало. Как будто он превратился в каменное изваяние под взглядом Медузы Горгоны. Воображение сразу услужливо же подкинуло пару картинок Фрэнка с длинными волосами-змеями, от которого Джерард смущённо опустил взгляд в чашку и едва заметно улыбнулся. Ему бы пошло, наверное. — Что ты здесь забыл? Сколько раздражения, вызова, в его голосе было. Конечно, он и не ожидал тёплого приёма от Фрэнка с порога, но отчего-то было очень больно это слышать. — Я разве не ясно в последний раз выразился? Оставь меня в покое. — Фрэнк… — попытался возразить Айеро старший, вставая с дивана, но сын посмотрел на него так, что сразу стало понятно: слушать его он не намерен, потому что всё для себя решил. Весь в мать… Хоть бы раз руководствовались ещё головой, а не только сердцем. Решив, что ему лучше удалиться, он забрал чашку из снова побелевших рук Джерарда, поставил на полку и похлопал его по плечу. Парень должен справиться с этим ураганом сам. Предупреждающе взглянув на сына, Айеро старший схватил куртку и направился к выходу. — Там всё ещё идёт дождь. — Уж покурить на крыльце он мне не помешает, — отрезал мужчина, выходя из магазина и оставляя этих двоих наедине. Он очень надеялся, что ему не придётся вскоре думать, как спрятать два трупа посреди дня. Магазин погрузился в вязкую тишину. Фрэнк стоял напротив с каждой минутой всё сильнее сжимавшегося в комочек Джерарда со скрещенными на груди руками и изо всех сил сдерживался от того, чтобы поддаться инстинктам и броситься на него с объятиями. Ну уж нет, судьба судьбой, но гордость у него тоже есть. Это по милости вот этого, сейчас притворяющегося несчастным, товарища у Фрэнка сорвалась запись альбома однажды, а сейчас сломано пару рёбер, и приходится ездить на приём в местную больницу каждую неделю. Это из-за него теперь невозможно нормально спать, потому что воспоминаний слишком много, они буквально душат и топят. Нет, он слишком сильно зол на этого человека по многим причинам, чтобы простить его здесь и сейчас. — Я не собираюсь тебе говорить что-нибудь, кроме того, что уже множество раз повторял: нам не о чем говорить, Джерард. — Я так не думаю, — прохрипел Уэй, поднимая затравленный взгляд на него, от которого Айеро будто бы сначала холодной водой окатило, а потом кипятком. Он даже тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. — Да что ты? Снова скажешь мне, что тебе очень жаль, что так всё вышло? Письма не дошли, смелости не хватило, да? — Но если мне действительно жаль… — Джерард, ты… — Фрэнк с тихим рыком провел по коротким волосам рукой и шумно выдохнул. — Ты исчезал из моей жизни без объяснения причин дважды, и это только те разы, что я помню, я больше не хочу собирать свою жизнь по кусочкам, когда ты снова решишь уйти. Разрыв проживается обоими. Ты это можешь понять? Джерард закивал головой, словно какую-то ниточку, удерживавшую её на месте, кто-то срезал. От того, как с каждым кивком он всё сильнее ссутуливал плечи, Фрэнку становилось не по себе. Но и донести свою точку зрения он на этот раз решил окончательно. Он просто устал начинать всё сначала, это было и вправду больно. Вот только, он вряд ли был в этом одинок, и прекрасно понимал это. — Я… На самом деле, я уже не понимаю, зачем сюда пришёл. — С горечью произнёс Джерард. У Фрэнка в горле начал формироваться предательский ком. — Наверное, хотел попробовать что-то исправить, но, видно, уже поздно. Прости, я не буду тебе надоедать больше. Фрэнк задержал дыхание и зажмурился. Такое ощущение, что он уже был свидетелем подобной сцены, она обугленной по краям старой плёнкой вертелась на бобине перед его глазами. То же самое говорил однажды его отец матери, и ужасное чувство дежавю сжимало теперь внутренности. Но слишком давно (пару недель назад) он решил для себя, что поддаваться обаянию Уэя не станет — он даже себе представить не мог, каким магнитом для людей являлся, ничего при этом не делая. Быть порознь будет лучше. Спокойнее. Мама стала гораздо спокойнее, после развода с отцом. Правда, какой ценой… Погружённый в размышления, Фрэнк не сразу заметил, что Джерард встал с дивана, аккуратно сложил плед и в его, на минуточку, любимой пижаме, направился к вешалке, протягивая руки к всё ещё мокрому пальто, чтобы натянуть его. В итоге так и не надев его, он направился к двери, но был остановлен возмущённым: — Куда ты собрался, идиот, заболеешь же. — Спасибо за заботу, Фрэнки, — печально улыбаясь, ответил Уэй, прежде чем открыл дверь и вышел. Айеро со стоном осел на пол, скрестив руки на затылке. Принимать решения, оказывается, ещё болезненнее, чем просто сбегать от них. — Если что, то для меня идиот сегодняшнего дня ты, сын. — Устало заявил Айеро старший, вошедший в магазин. — Спасибо, па, ты очень помогаешь. — Я и не собирался. И от слов своих не откажусь. Ты действительно идиот, раз отпустил его. — Ты же ничего не знаешь о наших отношениях с ним, — запротестовал Фрэнк, видя, как отец хмурит брови, стоя за прилавком и рассматривая какой-то жёлтый пухлый конверт. — Что это? — Понятия не имею. Тут только наш адрес, об отправителе ничего. Пришёл сегодня утром. — Дай я посмотрю, — Фрэнк резко поднялся на ноги, пожалев об этом, уж слишком явно рёбра напомнили о себе. Пока он дошёл до стойки, Айеро старший уже успел достать какую-то связку… Писем? — Тут записка есть. Для тебя. Фрэнк молча принял из рук отца записку и увидел на ней всего пару строк до боли знакомым почерком: Фрэнк, Прости меня, надеюсь, сможешь. Я должна была отдать это тебе очень давно. Дей Ли Отложив записку, Фрэнк посмотрел на стопку писем на столешнице и, кажется, забыл, как дышать. На конвертах значились адреса, которые он помнил наизусть. Потянувшись за ближайшим из конвертов, слегка пожелтевших от времени, он дрожащими от нетерпения пальцами вскрыл его и пробежался глазами по неровному почерку. Потом взял следующее письмо, чуть не разорвал конверт и истерически хихикнул. Выронив листок, в углу которого улыбался карандашный динозавр, он прижал ладони к лицу и издал звук больше похожий на вой, не на шутку испугав отца, который, крепко держа его за плечо, пытался добиться ответа, что случилось. Внезапно он отнял руки от лица и тихо сказал: — Я должен догнать его. В мгновение ока Фрэнк оказался на улице, дождь, к счастью, прекратился, но лужи покрывали каждый доступный глазу клочок земли. Фрэнк не знал, куда бежать, именно бежать, потому что боялся даже представить, что может произойти после того, что он сказал ему. Он беспомощно вертелся по сторонам, пытаясь высмотреть справа или слева что-нибудь, похожее на знакомую фигуру, чертыхаясь, в итоге всё же побежал вверх по улице и не прогадал: вдалеке он заметил Джерарда, явно не спешащего куда-либо. Расталкивая не пойми откуда появившихся прохожих, Фрэнк понёсся в его сторону, молясь всем богам о том, чтобы было ещё не поздно. Он уже чувствовал жжение на месте Браслетов Жизней и корил себя за всё, что наговорил сегодня. И в этот месяц. Какая, по сути, малость, стала причиной, по которой он отталкивал того, к кому тянулась душа, всё это время, как же это глупо, по-детски капризно. — Джерард! Ну обернись же! — Джерард, стой! Даже не замедляет шаг, ну почему же, почему всё так… — Джи! — и вдруг замирает, стоит посреди улицы, склонив голову, а его с ворчанием обходят. — Стой-стой-стой, не уходи, пожалуйста, не надо, это я идиот, вовсе не ты, хотя мы оба, но, прошу, останься, останься со мной, давай попробуем, пожалуйста, попробуем начать всё сначала. Попробуем ещё раз! — наконец схватив вздрогнувшего от неожиданности Уэя за мокрый рукав, Фрэнк даже не даёт ему опомниться и крепко обнимает, прижимаясь щекой к его груди, и без пауз выдаёт все свои мысли вслух вперемешку с извинениями и причитаниями — всё это несвязно, но до боли искренне, и Джерард просто не верит, что это происходит на самом деле. Фрэнк вжимается в него, будто пытается стать частью него, пока его руки, безвольно висевшие по бокам, несмело пытаются обнять в ответ, дрожат, он всё прижимается к его груди лбом, щекой, губами, впитывает неровный ритм его сердца, и всё это похоже на какое-то сумасшествие. — Не пущу, даже не надейся. — Джерард под щекой Фрэнка почему-то трясся, смеётся ещё над ним, что ли, зараза… Подняв голову, он понимает, что не ожидал такой реакции, что им предстоит ещё очень многое узнать друг о друге — кончиками пальцев Фрэнк ловил слёзы, тихо стекающие из глаз цвета зелёного опала, и надломлено улыбался. Вся эта сцена наверняка казалась прохожим до невозможности странной: стоят двое, плачут, один в пижаме и носках, другой в насквозь промокших кедах и джинсовке, надетой на одну руку, обнимаются так, будто встретились впервые за десять лет, и всё это посреди улицы, утопающей в лужах. Но что с этих истинных возьмёшь…