Here is romance for us to try
Here is a chance we can't deny
Фрэнк проснулся и вздрогнул, сперва испугавшись ощущения тяжести на своей груди. Оно на мгновение напомнило ему те жуткие дни детства, проведённые в больнице под аппаратами, заставлявшими его лёгкие выполнять свою функцию, помогавшими ему дышать. Тогда холод неприятно расползался по коже, и невозможно было согреться, унять противную дрожь, а уставшее бороться тело словно существовало отдельно от перевозбуждённого сознания. Сейчас, благо, всё было иначе. Широко распахнув глаза, Фрэнк сначала не понял, где находится, но затем события последних дней восстановились в его памяти, и он устало выдохнул, слегка потерев веки. Придя немного в себя, он заметил причину той тяжести, которую так враждебно поначалу восприняла его нервная система, и про себя усмехнулся. Ничего общего с больницей. Фрэнк решил пока не двигаться резко. Аккуратно вытащив затёкшую руку из-под головы Джерарда, он слегка пошевелил пальцами, чтобы восстановить кровообращение, и тихо зашипел от неприятного покалывания. Затем убедился, что Джерард не проснулся из-за его возни, а продолжает мирно, лишь немного похрипывая, сопеть, прижавшись щекой к его груди, и едва заметно улыбнулся. Внутри лениво заворочалось тёплое, пушистое, словно кот, довольство, и улыбка на губах стала ещё шире. Фрэнк невесомо, почти не касаясь, провёл пальцами по волосам Джерарда, повинуясь внезапному порыву прикоснуться к нему. Похоже, теперь это стало новой необходимостью. Как долго он думал, что нуждался лишь в прикосновении к жёстким струнам, чтобы чувствовать себя живым… Теперь же в его руках был самый редкий и ценный музыкальный инструмент во всём мире — человеческая душа, связанная с ним крепко-накрепко древними узами, и ему ещё только предстояло открыть всю красоту её звучания. Это чувство пьянило и вдохновляло. Казалось, теперь Фрэнку постоянно требовались доказательства того, что Джерард всегда будет рядом. Словно он так долго бродил в темноте, что теперь по привычке доверял только своим тактильным ощущениям. Его волосы были спутанными, немного влажными, но не настолько, конечно, как в те жуткие ночи, когда его лихорадило, и, честно говоря, они очень нуждались в тёплой воде и шампуне, но одно лёгкое прикосновение к ним уже было сродни одному из доказательств того, что он настоящий, осязаемый, от него волнами расходится характерный жар последних минут сна, и вот-вот его ресницы задрожат, и дыхание станет чуть громче, и новый день Фрэнка начнётся с погружения в опалово-зелёные, потусторонне-притягательные огни его глаз. Они поразительно напоминали Айеро тот самый недостижимый, желанный зелёный свет маяка на другом берегу, который давал надежду главному герою одной книги, и эта ассоциация одновременно будоражила его и поднимала в душе пока что едва различимую, но всё же тревогу. Он твёрдо решил для себя, что будет гнать её прочь, несмотря на всю свою веру в знаки Судьбы, гнать так долго, как только сможет, лишь бы остаться рядом с Джерардом. За окном вдруг что-то стукнуло, и Фрэнк резко отнял руку от головы Джерарда и закрыл глаза на пару мгновений, стараясь успокоить разбушевавшиеся мысли и сбившееся дыхание, а после оглянулся. Скорее всего, это была какая-нибудь птица или камешек, случайно попавший в окно, а внутри Фрэнка всё уже успело сжаться в комочек, будто он всё ещё боялся, что хрупкое равновесие обретения в его душе может быть нарушено любой мелочью. Как, например, небрежно оставленным на полу с вечера кардиганом, заметив который, Фрэнк поморщился. Разбрасывать свои вещи он не привык, особенно в гостях. Хотя, подождите, а кем он считается после прошлых ночей? Всё ещё гостем или?.. Сквозь тонкую щёлочку между плотными шторами теперь робко проникал солнечный свет, согревающими лучами расходясь по комнате, подсвечивая оставленные то тут, то там предметы, показывая во всей красе какой уютный кавардак царил вокруг них. И Фрэнк мог поклясться, что за те дни, что он почти что безвылазно провёл рядом с Джерардом в этой комнате, не говоря уже об остальной квартире, он даже по-своему полюбил находиться в ней. А может, всё дело было в том, с кем он в ней уже практически жил. В какой-то степени их отношения сейчас очень напоминали ему этот кавардак, пытающийся обрасти своим, ни на что не похожим, уютом. Пожалуй, Фрэнку это особенно нравилось в них. Несмотря на то, что Джерард находился в Чикаго всего месяц с небольшим, Фрэнк бы ни за что не сказал, что квартира выглядит необжитой, чужой или, как сам Уэй нелестно её именовал «мрачной конурой». Скорее, немного захламлённой, как на его вкус, но уж точно не так, словно её используют только в качестве вынужденного пристанища, которое вскоре нужно будет покинуть. Здесь всё: от оставленных на всех возможных и невозможных поверхностях записок, заметок, листов бумаги разной степени измятости и заполненности, клякс странного характера и происхождения на полу, разных чашек из-под кофе или чая, на которые Фрэнк не переставал случайно натыкаться (даже под кроватью!), до валяющейся одежды — всё кричало о том, кто живёт здесь. По сравнению с остальной квартирой, состоящей в общем-то только из совмещённой с кухней гостиной и маленькой ванной, спальня выглядела, как самая настоящая хоббичья нора после внезапного нашествия гномов, но от этого в ней не было менее уютно. Фрэнк мог бы даже назвать эту квартиру своим домом… Хотя, больше это определение подходило человеку, спокойно спящему в его объятиях. Узнай только мама, какие мысли стали посещать его голову, прослезилась бы от радости — её мечта наконец-то сбылась, а вот Фрэнку всё ещё было немного непривычно. К слову, в гостиной пока что пустовали книжные стеллажи и несколько отдельных полочек, по всей видимости, использовавшихся прошлыми хозяевами для разных радующих душу мелочей, — Фрэнк однажды поймал себя на мысли, что хотел бы кое-что принести на них — не всё же мебели пылью покрываться, — и уже прикидывал, куда бы он поставил свои гитары, а куда положил бы любимые книги и пластинки… На кухне, например, не хватало чайных ложек и нормальных чашек, которые ещё не успели превратиться в пепельницы и обрасти сколами и трещинками, а на диване видавший виды плед, которым Фрэнку однажды выпало счастье укрываться, откровенно разваливался на отдельные нитки — по-хорошему, надо было бы заменить и его. Уют, который робко пускал свои корни внутри него, хотелось привнести и в помещения, в которых он теперь так часто бывал. Как рано, как глупо, наверное… Всего пару дней они вместе, а уже о совместном будущем думать хотелось, обустраивать их дом, который даже таковым пока не являлся. И пусть даже он был в Чикаго, хотя Джерси Фрэнку был больше по душе, да и Джерарду нравились города потеплее, насколько он помнил… Ему уже отчаянно хотелось жить в этом вполне себе достижимом будущем, и пусть говорят, что он чересчур торопит события. После стольких лет порознь со своим соулом сейчас он будто бы не мог насытиться временем с ним. Его бы воля, Фрэнк замедлил бы время, чтобы не утекало сквозь пальцы… Но стоило ли ему ругать себя за подобные желания? Фрэнк задал этот вопрос отцу, когда пару дней назад, оставив Джерарда спать под действием лекарств, залетел в семейный магазин, чтобы взять кое-какие свои вещи, а потом снова вернутся к нему, потому как оставлять соула одного, пока он не до конца ещё выздоровел, ему было, мягко говоря, боязно. С Айеро-старшим у них всегда были очень тёплые, доверительные отношения или, если быть точнее, что-то наподобие крепкой духовной связи, хотя их встречи до недавнего времени были довольно редкими; с ним Фрэнк мог поделиться всем, что его волновало, тем, чем не хотел нагружать маму, и всегда неизменно находил в лице отца понимание. Общаясь с ним в течение последних месяцев почти каждый день, Айеро понял, что именно простая поддержка, а не советы, которые зачастую бывают не к месту и не ко времени, помогают ему самому прийти к нужному выводу и принять решение. В отце он заново обрёл того наставника, доброго друга, в котором так отчаянно нуждался, будучи подростком, и которым не могла стать ему мать в силу некоторых своих особенно сильных убеждений, расходящихся с мнением сына. В тот день Фрэнк, вертясь по маленькой комнатке за прилавком магазина в поисках своей тетради с текстами и чехла от гитары, даже не заметил хитрый прищур, с которым за его мельтешением следил отец. — Опять улетаешь, Пако? — спросил он, скрестив руки на груди. Фрэнк застыл на месте, застигнутый врасплох. Кажется, он совершенно забыл, что может встретить отца в магазине, хотя, казалось бы, чего он ждал от человека, который снимает небольшую комнату прямо над ним, не говоря уже о том, что сам магазин принадлежал ему. — Эм… Да. Прости, пап, но мне нужно поторопиться. — Да-да, конечно. — Понимающе кивнул Чич. — Как себя чувствует твой Джерард? — внезапно спросил он, делая особенный акцент на «твой», от которого щёки Фрэнка мгновенно вспыхнули, а по внутренностям разлилось приятное тепло. — Уже лучше, — коротко ответил он, подняв взгляд на отца, который понимающе ему улыбнулся. — Я и не сомневался. — Уверенно заявил Айеро-старший. — Твоя мама тоже всегда обладала этим поразительным талантом. — Каким? — решил уточнить Фрэнк, заняв себя запихиванием своих вещей в небольшой рюкзак. — Заботиться. — Фрэнк хмыкнул, потому что не видел ничего особенного в том, чтобы быть рядом с человеком, когда ему это нужно, о чём и сказал отцу. Тот же покачал головой и добавил: — Может быть, только вот далеко не каждый будет отдавать одну из своих жизней кому-то. — Пап, ну вот и ты туда же? Иногда мне кажется, что вы с мамой одинаковые. — В каком-то смысле так и есть. — Заметив, что сын уже закончил сборы, Чич отошёл от дверного проёма, чтобы пропустить его. Фрэнк, заметив это, изогнул губы в быстрой благодарной улыбке и, перехватив гитару, направился к выходу, как вдруг остановился и посмотрел на отца. В его взгляде, который он старательно прятал за седыми кудрями, сквозило нечто пропитанное искренней радостью за сына и ностальгией по своей молодости… В нём он видел свои надежды, в нём же и боялся проявления того, что однажды сломало его жизнь. — Фрэнки, слушай… — начал он несмело, не поднимая взгляда, будто боясь спугнуть свою решимость. — Обещай мне, что всегда будешь прислушиваться к Джерарду. Он хороший парень, как мне показалось, да и не мог твой истинный оказаться каким-то другим, но просто… Не руби сплеча, не действуй на горячую голову, что бы между вами ни происходило, как бы тяжело ни было. Хорошо? — Чич всё-таки осмелился пересечься взглядами с сыном; он увидел на его лице лёгкое недоумение, затем сменившееся удивительным пониманием. — Не обращай внимание, просто твой старик решил хоть раз в жизни поучить тебя, — усмехнулся он, убрав седые пряди со лба. — Когда-то же я должен был это сделать. Услышь об этом Линда, конечно, не поверила бы… — Я обещаю, пап, — серьёзно ответил Фрэнк, поняв, что эта нравоучительная тирада была вызвана всколыхнувшимися воспоминаниями. — Хорошо, сын, — выдохнул Айеро-старший. Хотелось бы ему поскорее закончить этот сложный, но очень важный разговор. Однако он всё равно был рад, что всё-таки смог сказать обо всём, что мучило его столько лет. Тем более, если однажды это спасёт его сына от опрометчивого шага в никуда. — Я же не тороплюсь, нет? — спросил вдруг Фрэнк. Заметив изогнувшиеся в немом вопросе брови отца, он пояснил: — Думать о будущем с ним. Это же так с истинными работает? — Если тебя это успокоит, то мы с твоей мамой решили съехаться после второго свидания. — Отметил Чич, улыбнувшись сыну. — И о чём мы только ни мечтали… Другой вопрос, что из этого мы сумели воплотить в итоге, хотя, на мой взгляд, с одним точно справились. — Фрэнк, смутившись, опустил взгляд. — И всё же ты не ответил на мой вопрос. — Настоял он. — Да, обычно это действительно так и происходит. Ты встречаешь своего истинного и понимаешь, что хочешь пережить с ним всё, о чём когда-либо грезил… Айеро-старший замолк, по нему было видно, что он хотел что-то ещё сказать, а Фрэнк не решался у него спросить о том, что его тревожит, примерно догадываясь, на какие мысли натолкнул отца их разговор. — Она всё ещё тебя любит, хоть никогда в лицо тебе об этом не скажет. — Заметил Фрэнк, увидев, как нечто похожее на надежду вспыхнуло в глазах напротив. Однако уже спустя мгновение Чич усмехнулся, качая головой. Да, это было очень похоже на его Линду. — И я тоже не переставал любить её, ты должен об этом знать. Просто… — Так случается даже с истинными. — Закончил за него Фрэнк, про себя пытаясь сосчитать, сколько раз его мама говорила ему то же самое. — Но… Почему вы не потеряли жизни? Не забыли друг друга? Когда расстались, я имею в виду. — Ну почему же… — Айеро-старший закатал рукав и показал запястье с двумя бледными линиями. — У нас бывало всякое с твоей мамой. Ссорились, мирились, расставались по пустякам, жалели об этом, много говорили — это, кстати, тоже очень важно, сынок, — заметил Айеро-старший. — Но после твоего рождения мы решили, что не станем отказываться друг от друга, как бы сложно нам ни было. — Я тогда не понимаю немного, как это работает… — Жизни отнимают тогда, когда вы перестаёте верить, что нужны друг другу. С истинными это просто невозможно, потому что вы единое целое, одна душа. Гитара без струн всё равно что бесполезная деревяшка, так же и соулы друг без друга потеряны для себя и остальных. Фрэнк кивнул и ещё раз осмотрелся в комнате, которая была его временным пристанищем. В его душе лениво потягивалась тихая радость — ему нравилась мысль, что вскоре он не будет напрягать отца тем, что, по сути, живёт в магазине из-за своего упрямства и желания казаться взрослым и самостоятельным (хотя, казалось бы, в его возрасте что-то доказывать уже было излишне). С другой стороны, в голове вертелась и другая — может ведь оказаться и так, что Джи не захочет делить с ним свою квартирку, потому что… Просто не будет видеть в этом смысла, например, они же даже официально не встречаются. А когда это официально вообще начинается?.. Встряхнув головой, Фрэнк решил не зацикливаться на этих мыслях, и вдруг заметил взгляд, с которым на него смотреть отец. — Что? — спросил он, беря в охапку свои вещи и поправляя лямку рюкзака на плече. — Почему ты так смотришь? — Ничего, просто… — Айеро-старший развёл руками. — Напоминаешь мне кое-кого лет тридцать назад. Фрэнк усмехнулся, поняв, на кого намекает отец, но ничего не ответил, лишь закусил губу, пытаясь сдержать неумолимо расползающуюся улыбку. — Я рад, что ты счастлив. — Сказал Чич и подошёл ближе к сыну, чтобы похлопать его по плечу, но был втянут в крепкие объятия. Слегка кряхтя, он обнял Фрэнка в ответ. — Спасибо тебе, — сказал Айеро-младший, отстранившись. — Ладно, я тогда пойду, наверное. Надо ещё забежать к Мэй, вдруг у неё сегодня ещё остался вишнёвый пирог, а Джи его так любит, ну правда, он просто творит какие-то чудеса, даже лекарства оказываются не настольные действенными. Или нет, лучше сам что-нибудь приготовлю. Например, фетучини или острый суп с курицей… Как думаешь, ему понравится? Боже, я несу чушь… — Вовсе нет. Ты просто влюблён, и тебе важно произвести хорошее впечатление, даже несмотря на то, что это уже и не требуется. И да, я уверен, что ему понравится всё, что бы ты ни приготовил. Просто доверься своим ощущениям, они теперь твои самые верные помощники. — Я тебе позвоню ещё, хорошо? — с плохо скрываемым волнением, спросил Фрэнк, украдкой взглянув на часы. Его не было уже около получаса. А если Джерард проснулся и обнаружил, что его нет рядом? Если он вдруг подумал, что его оставили? Надо торопиться. Всё внутри Фрэнка подгоняло его, тянуло обратно, и он уже, честно говоря, не мог дождаться, когда обнимет Джерарда и сможет спокойно выдохнуть. Напоминало какую-то жуткую зависимость… Что в общем-то ей и было. — Конечно. В любое время. А теперь беги, а то издёргался уже весь. — Ответил Фрэнк-старший на вопрос сына, о котором тот и позабыл. И хоть прощание вышло немного скомканным, и Фрэнк улетел из магазина так же внезапно, как и появился на его пороге чуть больше получаса назад, Айеро-старший ещё долго улыбался ему вслед; он как никогда в жизни был уверен, что всё будет хорошо, и его сын справится лучше него…***
Just one look at you
My heart grew tipsy in me
Пока за окном облетал последними листьями и гудел в водосточных трубах ноябрь, в маленькой чикагской квартире всегда пахло по-особенному приятно: бумагой, кофе, немного дымом и чем-то, что Фрэнк назвал про себя «Джерардом». Чем-то тёплым, неидеальным и очень родным, заставляющим сердце радостно спотыкаться в груди. Точнее и не опишешь. Их жизнь потекла своим чередом: Джерард благодаря стараниям Фрэнка очень быстро пошёл на поправку и теперь с небывалым усердием пытался угнаться за пропущенными сроками в издательстве, работая ночи напролёт. Его поначалу очень волновало то, что он вот так вот пропал на две недели для своей команды и редактора, никого не предупредив, накручивал себя по поводу и без, боялся, что однажды ему просто позвонят, чтобы разорвать сотрудничество, потому что мало того, что он посредственность, так ещё и безответственный, и даже не удосужился кого-нибудь предупредить или хотя бы объяснить своё исчезновение постфактум. Это был сущий кошмар, и Джерард прекрасно понимал, что пытаться оправдываться за сорванный дедлайн было ещё хуже, чем не предпринимать ничего, смиренно ожидая своей участи. И пусть для него, все эти годы так упорно строящего свою карьеру в мире комиксов, лелеящего мечту о выпуске своей истории, это было бы настоящей катастрофой. И вскоре, не иначе как по воле доброго Провидения, Джерарду действительно позвонили из издательства и предложили то, от чего просто невозможно было отказаться, — по завершении работы над текущим проектом ему позволили принести свои идеи в редакционный совет, что уже само по себе являлось небывалой удачей для молодого сотрудника. Ему дали шанс, господь всемогущий, в это было просто невозможно поверить, но так и было! И Джерарад, окрылённый, искрящийся от вдохновения, работал непокладая рук в каждую свободную минуту, порой даже забывая смотреть в окно на смену дня и ночи. Вся его жизнь превратилась в разноцветный клубок событий, любимая работа и любимый человек рядом — всё приносило удовольствие. Он чувствовал себя настоящим, полноценным, живым и очень счастливым. Фрэнк же старался совместить работу в отцовском магазине с постоянным желанием быть где угодно, только не в обществе гитар и музыкантов-любителей, частенько в последнее время к ним заглядывавших. Продажи шли хорошо, даже очень, Айеро-старший не мог нарадоваться этому, и не только потому, что в ближайший месяц он со своими друзьями собирался в маленький рождественский тур, и лишние деньги на это им бы точно не помешали. Скорее, причина была в том, что на лучезарную улыбку его сына слетались, словно мотыльки на свет, всё новые и новые покупатели, ведь в последнее время он с особенным энтузиазмом рассказывал всем, кто заглядывал к ним, всё, что знал сам и чему его учил в своё время отец, и его увлечённость и преданность своему делу трогали сердца людей. Пока он с особенным огоньком в глазах рассказывал о различиях в звучании той или иной гитары или доставал из-под прилавка редкие виниловые пластинки, представая кем-то вроде волшебника для ценителей музыки, они приходили снова и снова, приводили знакомых, и даже из ближайших городков к ним начали заглядывать, потому что слышали от других о месте, где сбываются мечты и рождается музыка. Отцу и сыну такая слава грела душу, потому что каждый, кажется, в тайне мечтал о чём-то подобном. И пусть иногда в рабочее время Фрэнк-младший был слегка невнимательным, бывало, витал в облаках или абсолютно глупо и счастливо улыбался в свой телефон, пока печатал очередное сообщение, а потом вообще расхаживал по магазину и менял местами гитары, лишь бы занять себя чем-то кроме мыслей о предстоящем вечере... В такие минуты Чич, по-доброму улыбаясь, привычно брал заботу о покупателях на себя, оставляя сына ненадолго со своими мыслями и чувствами. Дело у них и так спорилось, а время, проведённое со своим соулмейтом, каждая разделённая минута становится по-настоящему драгоценной потом. Кому только рассказать: Фрэнк-младший каждый день теперь закрывал смену даже на пару минут раньше положенного и покидал магазин ровно в шесть вечера, чтобы уже через каких-то полчаса с замиранием сердца и радостным предвкушением слушать звук открывающегося замка, а после врываться маленьким ураганчиком в полумрак коридора и сжимать в объятиях взлохмаченного, пахнущего растворителем Джерарда, который, лишь почувствовав под своими испачканными в краске пальцами тепло его тела, сразу же оживал. В свою каморку за прилавком Фрэнк теперь редко когда заглядывал, потихоньку перетаскивая свои вещи оттуда в квартиру Уэя. Не то чтобы это получалось специально, вовсе наоборот, как-то абсолютно естественно, само собой. И в один день он и правда услышал заветное: «Зачем тебе куда-то уходить? В шкафу как раз грустит свободная полочка», только утвердившее то, что и так было понятно обоим — теперь у Фрэнка был настоящий дом, возращения в который он с упоением ждал с того самого момента, как покидал его по утрам. Больше не было смысла бежать или казаться независимым. Он увяз окончательно и бесповоротно, под одобрительными, понимающими взглядами всех своих знакомых. Кажется, Джерард и правда искренне наслаждался своим затворничеством и предпочитал остаться дома прогулкам по городу (и дело было не только в работе, просто ему действительно было так комфортнее и спокойнее), и Фрэнку было даже немного обидно за Чикаго, который явно стоил того, чтобы его посмотреть. Возможно, этим им стоит заняться в ближайшее время. Но он подумает об этом позже, а сейчас ему было восхитительно уютно лежать в обнимку со своим парнем на откровенно скрипучем, видавшем времена и получше диване перед телевизором, по которому шёл марафон фильмов с Джином Келли. Джерард чувствовал себя уже несравненно лучше, хотя был ещё не полностью здоров — не зря говорят, что кашель лечится гораздо дольше всего прочего. Сейчас же он постоянно забавно хихикал, что-то комментировал и мило морщил нос, время от времени утыкаясь Фрэнку в плечо для того, чтобы перевести дух, а затем вернуться взглядом к экрану, пока внутри Фрэнка шипело, пузырилось и пенилось счастье, словно только что открытая газировка. Он чувствовал себя таким живым, каким не был никогда и ни с кем прежде. Теперь Фрэнк переживал малейшие изменения в настроении или самочувствии Джерарда, будто они были единым целым, и замечал то же в ответ. И от осознания того, что все чувства, бурлящие в нём, принадлежат теперь не ему одному, что вся эта магия и фейерверки внутри него переживается ими обоими, кружилась голова. Казалось, им больше не нужно было даже произносить вслух свои мысли — они слышали друг друга без каких-либо усилий. Фрэнк решительно не понимал, как вообще от подобного кто-то может сознательно отказываться… Теперь это казалось бредом и полным сумасшествием. Невольно Фрэнк вспомнил о Джамии, которая давным-давно сделала свой выбор и не искала истинного, объясняя это тем, что такая жизнь и без этого вполне её устраивает. Вспомнив о ней, он почему-то ощутил прилив жгучей вины. Может, потому что ни разу не связался с ней с той самой ночи аварии, потому что знал, что она переживает, но вряд ли найдёт в себе смелость позвонить первой? Или, скорее, потому что она была ему близкой подругой, почти что родной, частью его семьи, а он теперь и сам боялся встречи с ней. Боялся, что своим счастьем, которое едва теперь мог скрыть — мечтательное выражение лица и извечная полуулыбка на губах даже на работе выдавали его с потрохами — может ранить её. А этого Фрэнк допустить не мог, ведь знал, как много Джамии пришлось пережить и преодолеть, чтобы снова научиться улыбаться. Казалось забавным, что ещё совсем недавно он поддерживал их с Линдси убеждения, отчаявшийся и потерявший из-за неразрешённых вопросов с Джерардом и другое дорогое сердцу детище — свою группу, которая просто не выдержала постоянных перепадов его настроения и срывов без причины. Они распались без скандала, хотя после этого почти не общались, чтобы не бередить старые раны; как оказалось, им всем тогда не хватало лишь одного — спокойствия. Сейчас бы он очень хотел связаться с парнями, с кем будет возможно, и попробовать что-то склеить заново, потому что его страсть к музыке, постоянная жажда её живительной энергии никуда не пропала, с годами лишь поменяв свой характер, став не ярче, но глубже, сильнее, неотъемлемой частью его души. Возможно, теперь, когда Фрэнк почувствовал, что в его жизни всё происходит именно так, как и должно, когда он мог просто подойти и взять Джерарда за руку, каждый раз зачем-то обещая самому себе, что никогда его больше не отпустит, теперь действительно настала пора вернуться к тому, с чего всё началось, что всегда вдохновляло его больше всего. Он обязательно обдумает все плюсы-минусы этой затеи, только позже, ведь в данный момент его интересовало кое-что, вернее, кое-кто другой. Сейчас его внимание целиком и полностью было сконцентрировано на Джерарде, трепещущем от желания в его руках. И надо бы оторваться от него, найти какой-то повод и перестать постоянно ловить его губы прежде, чем тот успеет хоть что-нибудь сказать, попробует возразить — это всё было выше его сил. Пределы его терпения проходили всё более суровые проверки, чем дольше они находились так близко друг к другу, и Фрэнк едва держал себя в руках, цепляясь за последний запрет: после почти что уже окончательно отступившей болезни Джерарду нужно было время на восстановление. Впрочем, как и его многострадальным рёбрам, с которых только сняли все повязки, но не ограничения на нагрузки… А Фрэнк себя слишком хорошо знал, чтобы быть уверенным, что когда дело дойдёт до близости, у него просто сорвёт все тормоза. Впрочем, не у него одного… Да и куда им теперь, по-хорошему, торопиться? Однако всё внутри Фрэнка отчаянно сопротивлялось, требовало своё, настаивало на чём-то, что он до конца сам не осознавал, но что мог ему отдать только Джерард и только по своей воле. Что, окрылённое, слегка надламывалось каждый раз, как Айеро натыкался на тонкую полоску металла на его безымянном пальце. Однажды утром, заметив блик на стене, отбрасываемый обручальным кольцом на левой руке Джерарда, Фрэнк уже не мог перестать думать о нём. И мысли о том, почему Уэй упрямо продолжает носить его, не давали ему покоя, медленно, но верно, точили его изнутри, и пусть он старался уговаривать себя, что всему этому конечно же есть разумное объяснение, что это пустяки, и не стоит так зацикливаться на каком-то украшении, что Джерард сам, как только будет готов, поговорит с ним об этом или вообще просто снимет это кольцо уже наконец. Что их связь крепче, чем нечто, чему символом стало какое-то кольцо. Время, им снова нужно было время и терпение. Только так и никак иначе. — Я хочу чаю, — задыхаясь, выпалил Джерард, неохотно оставляя губы своего истинного в покое. Теперь, когда кашель почти уже не беспокоил его, он не мог себе отказать в удовольствии поцелуев с Фрэнком, поэтому, говоря это, на самом деле сильно лукавил. — Так пусти меня на кухню, — прошептал в ответ Фрэнк, очерчивая костяшкой его скулу, а затем оставляя на ней успокаивающий поцелуй. — Тебя я тоже хочу, — закапризничал Уэй, как только почувствовал, как ловко, но аккуратно Фрэнк выпутывается из его рук. Он довольно ухмыльнулся, заметив слегка шатающуюся походку Айеро. — Ты же знаешь, что все твои фантазии для меня теперь как открытая книга, да? — На то и расчёт, — нарочно провоцировал Айеро, поворачиваясь к Уэю спиной и особенно соблазнительно склоняясь к крану, чтобы набрать в чайник воды. Джерард за его спиной бессовестно хихикал, едва ли не захлёбываясь от смеха после каждой попытки Фрэнка выглядеть ещё горячее, чем он был от природы. С его-то естественными магнетизмом все старания соблазнить выглядели как откровенный перебор, и Джерард был абсолютно уверен, что Фрэнк прекрасно об этом знал, но устраивал шоу специально для него. А ведь он и так окончательно был очарован его расшитыми чернилами руками, которые так заботились о нём все предыдущие недели, каждым его опаляющим взглядом из-под длинных ресниц или быстрой, полной восхищения, граничащего с обожанием, улыбкой, даже за секунду которой Фрэнк умудрялся обнажить своё сердце перед ним. Его даже ревновать к кому-то смысла не было, ведь в его, Уэя, руках было кое-что важнее. Безграничная преданность. Его личный ручной огонёк, который никому не даст его в обиду, разве что сам может опалить… После очередного приступа хохота Джерард громко закашлялся, и у Фрэнка игривый настрой как рукой сняло, он тут же вернулся к дивану и обеспокоенно спросил: — Может, всё-таки ещё оставим сироп от кашля? — Нет-нет, хватит с меня этой гадости, — запротестовал Джерард. — И так уже две недели, не хочу, чтобы возникло привыкание. К тому же, он отвратительно сладкий. Уж лучше я буду пить те странные ягодные отвары по рецептам твоей мамы. — Твоей тёти, вообще-то. — Не суть. В общем нет, никакого кодеина. — Фрэнк согласно кивнул, не вдаваясь в расспросы, откуда такое отношение к сиропам от кашля. Что-то подсказывало ему, что это была одна из тех тем, которые пока что им было рано поднимать, но когда-нибудь придётся. Возможно, время для этого действительно пока не пришло. Чашки с чаем уже грели их пальцы, когда Дон Локвуд превращал обычную киностудию в самое романтичное место на земле с помощью осветительной техники и простой лестницы — и всё ради того, чтобы Кэти Селдон наконец поняла, как на самом деле дорога ему. Фрэнк и Джерард замерли перед экраном, хотя до этого почти никакого внимания не уделяли происходящему на нём, больше занятые друг другом. А тут случайно попавшийся фильм озвучивал то, что откликалось в обоих. — Какое точное сравнение, скажи? — приглушённо поинтересовался Джерард, следя за тем, как в надвигающихся на город сумерках всё ярче и заметнее становятся сиреневые отсветы от телевизора на щеках Фрэнка, как по-особенному они подсвечивают его глаза, превращая их в тёпло-каштановые, глубокие, поистине завораживающие. Он будто наблюдал за рождением нового произведения искусства, чьим автором не был, но имел полное право прикасаться к прекрасному в прямом смысле этого слова и получать от этого опьяняющее эстетическое наслаждение. Ты та печальная мелодия, которая никогда меня не покинет . Фрэнк, ничего не ответив, нашёл в складках старого пледа руку Джерарда и переплёл их пальцы, — по коже Уэя прошла волна мурашек; этого простого жеста ему оказалось более чем достаточно, чтобы понять всё без слов. Расслабленно улыбнувшись, он положил свою голову Фрэнку на плечо, другую руку устроив чуть выше его горячего, бьющегося будто прямо в его ладони, сердца. Если бы Джерард только захотел, то мог бы вытащить это сердце прямо сейчас из его груди — Фрэнк бы сам пошире раскрыл свою грудную клетку и отодвинул в сторону рёбра, чтобы ему было проще это сделать. Это всепоглощающее доверие пугало своей силой, но, видно, Фрэнк по своей натуре был человеком ярких, насыщенных тонов, а не сонных оттенков, и отдавался всему без остатка, будь то любовь или ненависть. Возможно, такая преданность однажды должна была сыграть с ним злую шутку, но в этой вечности об этом даже не хотелось думать. Тягучая сладкая дрёма уже целовала отяжелевшие веки обоих, как вдруг один из телефонов, оставленных на краю дивана, разошёлся возмущенным вибрированием. Джерард, нахмурившись, потянулся к телефонам и, разглядев высветившееся на экране своего имя, с какой-то удивительной смесью испуга и радости на лице встретился с Фрэнком взглядами, после чего прижал телефон к уху. — Майки, наконец-то! Я так рад тебя слышать! Паршивец, почему ты не отвечал на мои звонки, я же… Что? Джерард замер. Некоторое время он напряжённо слушал то, что ему говорили, затем вдруг подскочил с дивана и начал метаться по комнате, не выпуская из напряжённых пальцев телефон, держась за него так, будто в нём было его последнее спасение. От резких движений плед упал к его ногам, а, сбившись там в комок, был в итоге отброшен небрежным пинком. Фрэнк больше инстинктивно, чем от холода, поёжился, его будто вынули из тёплого молока и окунули в лёд, оставив прозябать в одиночестве. В один момент ему даже показалось, что в кожу одновременно будто вонзились тысячи мелких иголок, — что-то в разговоре с братом волновало Джерарда с каждой минутой всё больше, а во Фрэнке тем временем, словно волны в мутнеющем перед штормом море, поднималась уже даже не тревога, а бессильная злость. Объективно всё, что он лично мог сделать в сложившейся ситуации — быть рядом, поддерживать, но его беспокойной сущности этого будто было слишком мало, и он уже знал, что противный голосок, пытающийся убедить его в том, что он бесполезен или делает недостаточно, вот-вот проснётся, и уже ненавидел себя за это. — Подожди, где ты сейчас? — взволнованно переспросил Джерард, остановившись посреди гостиной. — Да какая разница, что я в другом городе! И я не кричу на тебя! Хорошо, ты прав, это не моё дело. Нет, я тебе верю, ты в порядке, ты справляешься. Я правда очень рад за тебя. Просто… Будь осторожен с ней. Конечно, я ничего не расскажу маме, о чём ты вообще. Ты же знаешь, она мне даже не позвонит, в случае чего. Уэй устало провёл по лицу рукой, прислонившись лбом к кухонному шкафчику. Чем напряжённее становился разговор, тем больше он отдалялся от Фрэнка, закрываясь от него даже эмоционально, и, честно говоря, тот был благодарен ему сейчас за это, потому как уже задыхался от тех чувств, которые успел через себя пропустить. Страх, непонимание, злость, вина, обида… Всё это всколыхнулось в его душе за пару минут и даже не думало теперь утихать. — Да ни на что я не намекаю! — внезапно вспылил Джерард, ударив ладонью по столешнице на кухне с оглушительным звоном. Фрэнк даже подпрыгнул на диване от неожиданности. Свидетелем подобных приступов гнева он, конечно, бывал раньше, вот только сейчас он поймал себя на мысли, что и представить не мог, насколько пугающе может выглядеть его Джерард в такие моменты. — Просто… Пожалуйста, постарайся отвечать на мои звонки или звони сам, когда тебе будет удобно, главное не пропадай, ладно? Я волнуюсь за тебя. Фрэнк без резких движений встал и тихо подошёл к Джерарду, который даже не поворачивался к нему, а стоял, будто весь сжавшийся в пружину, посреди кухни, из последних сил сжимая телефон. Айеро остановился у него за спиной на небольшом расстоянии, чтобы просто дать Уэю понять, что он рядом, не прикасаясь к нему до тех пор, пока тот, раздражённо откинув телефон на столешницу, сам не прижался к его груди с тяжёлым вздохом. Фрэнк ощутил, что он снова понемногу начал пропускать его к себе, будто снял защиту с того, что боялся пока перед кем-либо, особенно перед своим соулом, оголять. Он понимал его, не осуждая, ведь и у него самого были такие скелеты в шкафу, о которых он бы с превеликим удовольствием однажды забыл, если бы мог. Так они и стояли некоторое время, молча покачиваясь посреди кухни, кутаясь в тепло друг друга, прислушиваясь к ощущениям. Они были в порядке, и это, пожалуй, стало тем последним островком спокойствия, который спас Джерарда от жгучей солёной воды сожалений в лёгких. Фильм был выключен, чашки отправились в раковину, и вскоре уже оба старались согреть обледеневшие руки-ноги под одеялом. Джерард лежал не открывая глаз и изредка хмурился, сжимал губы, словно терпел ноющую боль, а Фрэнк и не пытался его как-то растормошить — это ни к чему хорошему бы не привело, он, если ему это потребуется, сам всё расскажет, а нет, так это не беда, он любым доступным способом его убедит, что всё равно будет рядом. Когда Фрэнк понял, что засыпает, то прижался губами к уголку рта Джерарда и уже собирался поворачиваться на другой бок, как Джерард распахнул ресницы и поймал его руку, прислонив её к своей груди. Он всё ещё дрожал. Едва заметная в темноте комнаты слеза потекла по его щеке, затем вторая, и он горько всхлипнул, запоздало осознавая, что наверняка выглядит сейчас очень жалко. — Я так виноват перед ним, — гнусаво протянул он, пряча лицо в шее Фрэнка, прижимающего его к себе ближе и шепчущего какие-то успокаивающие глупости. — Это всё из-за меня. — Что всё? — аккуратно поинтересовался Фрэнк, бережно пропуская пальцы через его волосы. — Его зависимость. Это я виноват, что всё так случилось. Сначала Елена, потом я, да даже наша мать… Его все оставили, понимаешь? Не заметили вовремя, что ему нужна помощь. — Но… Насколько я знаю, он же у кого-то наблюдается? Я имею в виду, у специалиста. Значит, ещё не всё потеряно. — Ага, только вот никакая терапия не способна дать ему то, в чём он действительно нуждается. — И что же это, Джи? — Понимание. Поддержка. Любовь… Ты же сам знаешь, как важно чувствовать, что ты кому-то на этой земле нужен, не безразличен. Что ты для кого-то — целый мир. Мы все лишили его этого, и он… Послышались горькие всхлипы, от которых сердце Фрэнка болезненно сжималось. Он просто не знал, что ему сделать, чтобы помочь своему соулу, поэтому, доверившись инстинктам, Айеро просто давал ему почувствовать себя, живого, настоящего, из плоти и крови рядом с ним, терпел, когда тот болезненно сжимал его плечи в своих руках. Если от такого физического контакта ему станет легче, то пусть делает с ним, всё что хочет. Через некоторое время Джерард действительно успокоился и теперь сокрушался над парочкой синяков, которые оставил на коже Фрэнка, несмотря на все заверения, что всё в порядке и это сущая ерунда. — Я просто должен был заметить первым перемены в нём, понимаешь? — Продолжил Джерард, задумчиво поглаживая пальцем особенно яркий синяк на предплечье Фрэнка так, будто в данный момент видел перед собой холст, на котором красовался первый цветной мазок. Если бы не его слова, Фрэнк бы без зазрения совести залюбовался таким мечтательным выражением на лице своего соула. Но вместо этого он мысленно выругался, а затем терпеливо кивнул, про себя отмечая, что с гипертрофированным чувством вины Джерарда что-то нужно было делать. — Мы же всегда с ним были так близки, так чувствовали друг друга… А потом я просто зациклился на себе и своих проблемах. — Эй, — прервал его Фрэнк, кладя руку ему на щёку. — Ты ничего никому не должен. К тому же, ты ему не мама и тем более не соулмейт, это нормально, что однажды вы перестали так сильно ощущать свою связь. Просто вы оба повзрослели. И это не значит, что ты его или он тебя от этого стал меньше любить. Вы всё ещё братья и ими останетесь навсегда. — Но… — Просто пойми, Джи, вы не могли провести всю жизнь намертво привязанные друг к другу. Как минимум потому, что у вас обоих есть соулы. — Я не уверен насчёт Майки… — Но, надеюсь, насчёт меня у тебя сомнений нет? Джерард слабо усмехнулся и едва ощутимо толкнул Фрэнка. Тот поймал его руку и поцеловал чуть выше линий жизни. — Никаких сомнений. — Рад это слышать. Расскажешь, что стряслось? Джерард прикрыл глаза, вдохнул-выдохнул и упал на кровать рядом с Фрэнком, который внимательно следил за каждым его движением. Спустя некоторое время, он произнёс: — Дело в том, что у нас с Майки был договор. Ну, знаешь, с того момента, как он стал посещать терапию и всё такое. Короче, мы обязательно, что бы ни происходило, с ним созванивались раз в неделю. Сначала это помогало ему, а затем и мне, особенно в первое время после… — Джерард замолчал, будто до последнего сомневался, стоит ли произносить это вслух. — Аварии? — тихо предположил Фрэнк, чувствуя, как в горле собрался болезненный комок. — Да. — Хрипло отозвался Джерард. Этот период для них обоих всё ещё было довольно тяжело обсуждать. — В общем, это привносило какую-никакую стабильность в наши жизни, и если бы не он… Я бы совсем закрылся и даже вряд ли бы нашёл в себе хоть каплю смелости прийти к тебе в тот день. Фрэнк сжал губы и рвано выдохнул. Да, октябрь у них обоих был не из лёгких. От этого ещё дороже казалась каждая минута вместе сейчас. — А после этого я звонил ему редко и если и получал звонки от него, то это было нечто странное, полное загадок. И это от Майки, который всегда был прямолинейным. Но мне было некогда обращать на это внимание, всё так завертелось… А теперь у него официально есть девушка. — Подожди. — Фрэнк приподнялся на локте и навис над Джерардом со сложным выражением лица. — Так вся трагедия из-за девушки что ли? — Ты не понимаешь… Если бы он нормально рассказал о ней, познакомил нас хотя бы заочно, а не говорил какими-то загадками, пропадал неделями, а сейчас звонил, судя по голосу, абсолютно пьяный, что с его-то лекарствами категорически нельзя, я бы так не волновался. А так даже спросить ничего о ней нельзя! Он сразу в штыки всё воспринимает, как будто, я не знаю, на её жизнь покушаюсь. Фрэнк лёг обратно, придвинувшись к Джерарду, и через некоторое время спросил: — А ты не думаешь, что он в принципе имеет полное право так себя вести? Ты его брат, помнишь? — Да, как уж тут забыть, — проворчал Уэй. — Мне просто больно от того, что я упустил возможность стать ему хотя бы хорошим другом, если уж не братом, а теперь у него появилась она, которой он наверняка всё рассказывает, которой доверяет… И я боюсь, что, если она сделает что-то не так, он снова потеряет себя, понимаешь? А он, при этом, защищает её от меня! Да что такого в этой девушке? — Теперь ты звучишь как ревнивая жена… Джерард, послушай, он же уже взрослый человек. С хорошей головой на плечах. Самостоятельный, ответственный, и не твой ребёнок, а брат. Его не нужно постоянно от чего-то спасать или защищать — сам справится. А если нет, то это его жизнь. Ты не сможешь постоянно быть с ним рядом, это неправильно. Так что просто порадуйся за него, поддержи. Он старается взять свою жизнь под контроль, и он справляется. А если эти отношения для него окажутся ошибкой, то в любом случае это его опыт. Может, она его соул, откуда ты знаешь? Такой связи уж точно мешать нельзя. Джерард закусил губу, обдумывая слова Фрэнка. Тот же, чувствуя, что нажал на нужную точку, продолжил: — Всё будет хорошо, просто верь в это. Я уверен, что, если бы с Майки происходила какая-то чертовщина, ты бы узнал об этом первым. Просто потому что он тебе доверяет. — И ты считаешь, что он так остро отреагировал на мои расспросы, потому что ожидал другой реакции? — Бинго, Джи. Ему просто хотелось, чтобы ты порадовался за него. — Но это не отменяет того, что он был пьяным. Фрэнк тяжело вздохнул и принялся рассматривать потолок в кромешной тьме, чтобы собраться с мыслями. — Просто выбрал не самое лучшее время, чтобы позвонить, вот и всё, с кем не бывает. Вот наверняка он, пока ты накручиваешь себя, уже спокойно добрался домой, и там о нём было кому позаботиться. — Да, у него есть сосед, вроде неплохой парень, Лин его знает откуда-то. — Лин, кажется, знакома с половиной планеты, — хихикнул Фрэнк. Внезапно воцарившаяся тишина накрыла их вторым одеялом, мягким и очень уютным. Дрожь и нервное напряжение понемногу отступали, оставляя после себя лишь гудящую в мышцах усталость. — Спасибо, Фрэнки. Не знаю, что бы я без тебя делал… — через некоторое время уже совершенно сонно пробормотал Джерард, устраиваясь поудобнее у Айеро под боком. Фрэнк чувствовал, как шторм внутри него становится штилем, и тоже стремительно поддавался влиянию сна, уже ощущая, как его тёплые воды смыкаются над макушкой… Кажется, последним, что он услышал, прежде чем заснуть, было тихое «люблю тебя», от которого за грудиной сначала защекотало, а потом стало очень горячо. Фрэнк засыпал абсолютно счастливым, потому что с первой бурей они справились. Одолеют и остальные.