This is bound to leave a mark,
But I'll be proud to wear the scars
Утро началось суматошно, впопыхах. Фрэнк проспал будильник, а сегодня ему нужно было прийти в магазин пораньше, чтобы забрать ключи у отца — тот вечером того же дня уезжал в тур. Уэй, спросонья, не понял, почему Чич в итоге пропустит то ли День благодарения, то ли Рождество, но взлохмаченный, со следом от подушки на щеке Айеро исчез за дверью уже через минут двадцать по пробуждении. Рекордные сроки. Джерард в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так быстро собирался с утра и был к тому же таким энергичным и бодрым. Вот лично ему хотя бы без чашки кофе было очень тяжело… А ведь Фрэнк даже не позавтракал, так и улетел из дома. Эта мысль немного взбодрила Джерарда, и он, скинув одеяло вместе с пижамой посреди гостиной, прошествовал в ванную, по дороге включив музыкальный канал. Впервые он так самозабвенно подпевал в душе то Билли Джо, то Келли Кларксон, совершенно не заботясь о мнении соседей… Сегодня у него было просто замечательное настроение, и правду говорят, что в такие минуты хочется петь. В голове приятно ворковали идеи одна другой лучше, только успевай записывать… Но одну из них всё же можно было воплотить и прямо сейчас. Джерард допил свой кофе и заглянул в чашку — Елена частенько этим забавлялась, рассказывая внукам, что видит различные сюжеты в остатках кофейной гущи на стенках — разглядел нечто, напомнившее ему маленькое дружелюбное привидение, и усмехнулся. Видимо, серьёзные мрачные сюжеты пока откладываются на полку, потому что в голову лезли сплошь забавные истории о летучей мыши, которая очень хотела подружиться с кем-нибудь, поэтому оставляла маленькие записочки на паутине в надежде, что кто-нибудь их прочитает. И вот однажды она получила на одну из них ответ, а потом… Так, стоп, не сейчас, он вернётся к этому позже. Но мышка будет. Не в текущем его проекте, конечно, но в одном из следующих. Никто же не мешает писать ему что-нибудь милое на будущее… О чём он там вообще говорил? Ах да, о замечательной, просто потрясающей идее. Вот только для неё в доме не оказалось парочки важных ингредиентов. Ну что ж, значит, придётся пройтись до ближайшего магазина. На улице оказалось на удивление не так противно, как он предполагал, даже наоборот. Стоял какой-то поразительно тёплый ноябрь, правда ветры всё так же шалили и продували на славу. Закутавшись в пальто, он побрёл вверх по улице до маленького магазина, за прилавком которого по выходным стояла Кара, обычно подменяя свою маму, энергичную женщину, кажется, названную в честь демона и страстно любившую комиксы в свои почти шестьдесят. Они с дочерью были довольно колоритной парочкой, особенно если учесть, что младшая постоянно была мрачнее тучи и не отличалась особенной приветливостью, тогда как старшая улыбалась даже случайному прохожему просто так. Джерарду они обе очень нравились тем, что были так непохожи. А ещё в их магазине, несмотря на его скромные размеры, можно было найти почти всё, что угодно. Поэтому именно к ним он и отправился. К тому же, его затворнический образ жизни не так чтобы способствовал знакомству с городом или хотя бы соседями, а Кара и Мэйз были приятным исключением из этого. Джерард шёл, уткнувшись носом в объёмный полосатый шарф, всё ещё хранивший лёгкие запахи вишнёвой коры и корицы — его любимые, они всегда дарили ощущения спокойствия и безопасности, и теперь Джерард знал, почему. Оказывается, столько всего остаётся незамеченным, пока ты не сталкиваешься нос к носу со своим истинным… Уэй снова мечтательно улыбнулся, это теперь совершенно невозможно было контролировать, и зашёл в магазин под усталый скрип двери. — Тебя не было две недели. Я думала, ты умер, — отозвалась Кара, не поднимая взгляда от толстой, изрядно потрёпанной книги с какой-то хтонью на обложке. — Я тоже рад тебя видеть, — ответил Джерард, тут же исчезая в лабиринтах отделов. — Ты что же, опять забыл, что зажигалки у меня на кассе? — насмешливо поинтересовалась девушка. — Не поверишь, мне нужна кокосовая стружка. Ничего не услышав в ответ, Джерард выглянул из-за стеллажа, чтобы уточнить: — Не та, о которой ты могла подумать. Или не подумала… Не важно, забудь. Мне ещё нужна бумага для запекания. Найдётся? — Нет, точно умер, и мне всё это кажется, — удивлённо пробормотала Кара, но всё-таки вышла из-за прилавка, чтобы помочь с поисками. Через несколько минут оба уже стояли у кассы: Джерард, перекатываясь с пятки на носок, что-то тихо напевал и постоянно улыбался, Кара, пробивая покупки, подозрительно поглядывала на него, по напряжённым складочкам на её лбу было видно, как множество шестерёнок одновременно прокручиваются в её голове. Прежде чем назвать сумму, она заметила как бы невзначай: — Выглядишь отвратительно счастливым. Истинного нашёл? Джерард едва заметно кивнул и заправил прядь волос за ухо. — А что так заметно? — Ну не знаю даже… Приходишь тут, сияешь, как натёртое столовое серебро, масло сливочное и сахар покупаешь. Это же именно то, что ты делаешь каждый раз, когда посещаешь моё скромное королевство. Джерард лишь усмехнулся и молча расплатился. Да и что было говорить, если даже Кара заметила произошедшие в нём перемены. Поправив воротник пальто и шарф, а затем взяв бумажный пакет, он уже собирался выходить, как обернулся и добавил: — Рад был повидаться. Передавай привет Мэйз от меня. — Ответом ему был средний палец, а после зубастая улыбка: — Катись уже, принцесса, простым смертным надо работать. — Кстати, к рождеству закончим первый том, буду ждать ваши впечатления от него! А после он поскорее ретировался за дверь, пока в него не полетела невесть откуда взявшаяся в руках Кары книжка. Напоследок девушка фыркнула, а потом вернулась к чтению, как ни в чём не бывало.***
I'm a flower, you're my bee
It's much older than you and me
Джерард аккуратно отделял белки от желтков, когда на телефон пришло сообщение. Отложив в сторону скорлупки, он наспех вытер руки полотенцем и разблокировал экран. «Здесь скука смертная, никого нет». Ну конечно, кто бы сомневался, что Фрэнк привычно станет канючить, как только в течение нескольких часов после начала рабочего дня не заметит на пороге магазина толпу энтузиастов. Терпения у этого человека было с булавку. «Сейчас только одиннадцать, дай людям поспать», — написал он в ответ и вернулся к миске с белками. Только всыпал немного соли и хотел уже взбивать, как раздался жалобный писк уведомления. «Я, может, тоже хочу спать в воскресенье…» Прочитав это, Джерард улыбнулся. Несчастный, сонный, вырванный из гнезда Фрэнки… Надо чем-то развлечь бедолагу. «Хочешь, поиграем?» Ответ пришёл мгновенно: «Мне не нравится, что я пока не умею предугадывать твои мысли на таком расстоянии, но я в деле». Кто бы сомневался… Джерард уже обдумывал, как написать о своей идее, как вдруг увидел сообщение получше: «Устроим секс по телефону?» Ну вот и вся его хвалёная выдержка на лицо. Джерард аж поперхнулся воздухом, на кухне резко стало немного душно, а ведь духовку он ещё даже не включал. Нельзя такие вопросы задавать человеку с хорошей фантазией. Человеку, которому буквально платят за то, чтобы эта фантазия генерировала сюжеты… И тем более тому, кто планировал заняться чем-то более приземлённым в ближайшие сорок минут. И вот как, спрашивается, лепить эти несчастные конфеты, когда в голове теперь одна сплошная горячая сладкая каша? «Почти», — уклончивый ответ, зато интригует. Джерард хитро улыбнулся и закусил губу. Начало положено. «Я в предвкушении». «Угадай, что я делаю», — написал Уэй и отправил фотографию получившейся пены из белков и соли. Пошлые комментарии через три, два, один… «Так…» Что ж, многозначительно, неужели он ошибся, и в этот раз обойдется без грязных шуточек? «А нюдсы будут?» Нет, не обойдётся, слава богам, хоть что-то вечно. И если играть, так до конца. Поэтому Джерард не спешил отвечать, решив для начала закончить смесь — оставалось ведь только смешать кокосовую стружку с сахаром и белками. «Джи? Надеюсь, ты не отвечаешь, потому что раздеваешься». Боже, ну что за пошляк, а. Джерард намеренно проигнорировал и это сообщение, прекрасно зная, что нужно делать для того, чтобы раззадорить кое-кого. У него есть, чем заняться пока. Надо ещё придать будущим конфетам форму пирамидок, посыпать их сверху стружкой… Закончив с этим, он в итоге написал: «Я мыл руки». А теперь додумывай, Фрэнки, почему. Мысленно Джерард уже предвкушал реакцию, ведь его план по спасению Айеро от скуки шёл как по нотам. И пока Фрэнк там в магазине едва мог усидеть на месте, Джерард спокойно продолжал выкладывать сладкие комочки на бумагу для запекания, подпевая Рианне и покачивая бёдрами в ритм. Удивительно, как это раньше он не обращал внимание на эту песню, очень ведь точная метафора с зонтиком. Да и вообще сам образ удачный, надо будет записать… Телефон недовольно фыркнул, отобразив на экране короткое: «Провокатор». Что ж, не без этого… Но это всё? Да не может такого быть. «Всё равно люблю тебя, знаешь?» Ну вот, совсем другое дело. Только вот как заставить себя не перечитывать это сообщение по кругу… Знает, ещё как, просто чувствует это каждой клеточкой своей души. Невероятно, неправда ли? Кто бы мог вообще представить, что обретение будет ощущаться так. А пока Джерард витал в облаках и представлял свой дуэт с Рири с чайной ложечкой в руке вместо микрофона, телефон нетерпеливо зазвонил. Но он не торопился отвечать на звонок, прекрасно зная, кто это, вместо этого спокойно допел последний припев, включил духовку и стал дожидаться, когда она согреется, отстукивая по столешнице ритм уже следующей песни. «Могу порадовать лишь нюдсами конфет. Пока что», — напечатал он в чат после того, как наконец отправил противень в духовку и выставил таймер, сразу же закрыв мессенджер, как нашкодивший, но довольный своей проделкой, ребёнок. И снова раздался звонок, но на это раз Джерард не намерен был его игнорировать. — Ну что, шалость удалась? — невинно спросил он, запуская руку в миску из-под сладкой смеси для конфет, на стенках которой ещё немного её осталось. Не пропадать же добру зря… Поэтому он снял подушечкой пальца немного сладости и отправил её в рот. — Боже мой, — не удержавшись, воскликнул он, вынимая палец изо рта с едва ли не пошлым причмокиванием. — Ты просто обязан это попробовать. — Ох, Джерард… — серьёзно ответил Фрэнк, и голос его звучал так же глубоко, как раскат грома в горном ущелье. — Шалость удалась на славу, уже жду не дождусь, когда окажусь дома. А ведь ещё только день… Как же нам быть? Джерард, вновь занятый слизыванием кокосовой стружки со своих пальцев, даже не сразу обратил внимание на смысл того, что Фрэнк говорил — он впитывал сладкую горечь, терпкую пьянящую крепость тембра его голоса, вовсю давая волю своей фантазии. Казалось, что их обоюдное желание было настолько осязаемым, что только руку протяни, и почувствуешь под пальцами напряжённые мышцы своего соула, его пальцы на своей коже. Всё это было так головокружительно реально… Он чувствовал каждой клеточкой своего тела, как томительно медленно закипает в крови удовольствие, уверенно расползаясь от груди вниз. Он слышал, как стало тяжелеть дыхание Фрэнка, потому что он тоже всё это ощущал вместе с ним, и одна эта мысль чуть не отправила его за край, а ведь он даже ещё не успел прикоснуться к себе… Но вовремя пропищал выставленный таймер духовки, спустив Джерарда с небес на землю — конфеты пора было вынимать. Однако прежде чем сделать это, он, встряхнув головой, слегка осипшим голосом спросил: — Продолжим? Он уже ждал очевидное, предсказуемое «да», от которого бы его накрыла новая волна мурашек, но на фоне раздался звук открывающейся двери и чей-то тихий вопрос. Фрэнк, понизив голос до едва различимого шёпота, тут же затараторил: — Джи, ко мне пришли, извини. Скоро вернусь, подождёшь? И не успел Джерард что-либо ответить, как услышал формальное: «Добрый день, могу я вам чем-то помочь?» Вот только звонок не был сброшен, а, судя по шуму, кажется, даже нечаянно поставлен на громкую связь. Джерард, отметив это, дьявольски хитро улыбнулся. Кажется, им обоим хотелось продолжения? Что ж, желания надо исполнять…***
У Фрэнка алели уши и щёки, а мозг неумолимо клинило от того, что он слышал. Самое забавное, что всё происходящее стало для него такой неожиданностью, что ему даже не приходило в голову попытаться выключить звук на телефоне или хотя бы громкую связь — да как она вообще оказалась включённой, ради всего святого? Он просто застыл, пытаясь держать себя в руках и не подавать виду, что что-то в принципе происходит, до тех пор, пока это ещё возможно, изо всех сил стараясь концентрироваться на рабочих обязанностях. Сначала покупательница, а потом всё остальное. Тем временем, Джерард там на другом конце так картинно стонал на все лады и громко дышал в трубку, что в голову лезли только абсолютно определённые картины того, чем он там занимается. Паршивец… Значит, в сообщениях конфеты какие-то, шуточки, а как дело дошло до звонка, нам приспичило устроить мастер-класс по художественным стонам! Как же вовремя… В помещении, одежде и даже своём теле Фрэнку с каждой минутой становилось всё теснее… Это было просто невыносимо, что за садист! Изощрённее пытки разве что инквизиторы придумывали. Хотелось немедленно вытолкать покупательницу за дверь и снять напряжение, но он просто не имел права так поступать с клиентом, только не хватило прослыть грубияном и этим подпортить репутацию магазина, который только начал робко показывать нос среди остальных. Но эти стоны… Они вибрировали внутри него, звенели в его теле и сладко сжимали сердце, наливая низ живота жаром, и больше всего на свете ему хотелось сейчас быть рядом с их источником. Однако он был в магазине. И самое интересное заключалось в том, что покупательница оказалась либо очень тактичной, либо глуховатой, и Айеро честно не знал, что из этого лучше. Потому что она спокойно продолжала задавать ему интересующие её вопросы, совершенно не обращая внимание на «музыкальное сопровождение», выслушивала всё, что, задыхаясь через слово и постоянно дёргая воротник, Фрэнк пытался ей рассказать, и с серьёзным видом рассматривала разные ремешки. Иисусе, ремешки, она даже ещё гитару не купила! Не для себя, для крестника, и в другой день он бы готов был носить эту женщину на руках за её доброе сердце, особенно после её истории о том, что ребёнку запрещают всё и вся, а она хочет помочь ему стать хотя бы на шаг ближе к своей мечте, но сейчас в его голове стоял невыносимый гул. Половина её рассказа вообще прошла мимо него, когда телефон отозвался очередным «о боже!» с таким надрывом, что Фрэнк, не выдержав, закрыл глаза и тихо простонал. — Вам нехорошо? Вы что-то весь горите… Может, я тогда попозже зайду? Заодно подзаряжу свой слуховой аппарат, а то я, кажется, почти перестала вас слышать ещё в самом начале, приходилось читать по губам. Вы так увлекательно рассказывали, что не хотела даже вас прерывать! Господи, спасибо, что у неё барахлит слуховой… Фрэнк никогда бы не подумал, что будет искренне благодарен за нечто подобное, но сейчас он был безмерно счастлив, что ему так повезло. — Спасибо, и простите, мне действительно немного нехорошо, — специально повышая громкость голоса, пояснил он. — Буду ждать вас, обязательно приходите! Фрэнк нарочито лучезарно улыбнулся, провожая милую женщину за дверь, а как только она исчезла из виду, тут же подбежал к стойке и схватил телефон, теперь уже переводя звук в нормальный режим. — Джерард, что ты устроил? Я чуть не умер от перевозбуждения, я… Ты вообще понимаешь, что мне надо работать? — вместо ответа ему было довольное мычание и подозрительные звуки. Будто кто-то с наслаждением облизывал свои пальцы. — Что… Что ты там делаешь? — Решил начать со сладкого. Тебе же было скучно, разве не так? Туше́. Он ведь сам пожаловался. Но кто мог вообще подумать, что борьба со скукой будет такой? Он-то скромно надеялся лишь на то, что Джерард после его сообщения придёт к нему со своим вездесущим альбомом и будет работать рядом, креветкой сидя на диванчике и привычно грызя кончик карандаша, под всё на свете познавшим взором старины Хэндрикса. А Фрэнк бы украдкой любовался его вечным гнездом на голове, точёным профилем с очаровательным защипнутым кверху носом с мало кому заметной родинкой на самом его кончике, которая занимала особенное место в его сердце. Сколько нерастраченной нежности в нём теперь было, ну кто бы мог подумать, что однажды с ним это случится всерьёз. — Ты бы знал, как это вкусно… — томно протянул Джерард, вырывая Фрэнка из зыбучих песков его размышлений. «Господи Иисусе, да он точно решил свести меня могилу», — подумал он, осознав, как двусмысленно прозвучала эта фраза из уст Джерарда. Ему срочно нужно было опереться на что-то… В итоге Фрэнк облокотился на прилавок и прикрыл глаза, стараясь успокоить хотя бы дыхание. У него уже совершенно не было сил на домыслы о том, что именно там такое вкусное Джерард нашёл, в данный момент его волновало совсем иное. Если так будет проходить каждый его рабочий день в отсутствии отца, то он либо поедет крышей и потеряет семейный бизнес, либо однажды возьмёт с собой Джерарда и откроет магазин на два часа позже и только после того, как этот провокатор удалится восвояси на нетвёрдых ногах. Кто говорил, что месть не может быть сладкой? — Простите, два месяца назад я купил у вас… — Фрэнк вздрогнул от неожиданности и обернулся к очередному клиенту, требовавшему его внимания здесь и сейчас. Айеро растянул губы в приветливой улыбке и на этот раз завершил звонок и выключил звук, на всякий случай оставив вибрацию, но до конца не уверенный, что сделал всё правильно. Телефон отправился в задний карман джинсов; Фрэнк очень надеялся, что хотя бы этот клиент уйдет сегодня от него с чеком и, желательно, как можно скорее. Тем более, что последнее сообщение на экране гласило: «Приходи, пока не остыло».***
Тихо хлопнула входная дверь. Джерард, не отрываясь от своего имбирного чая — единственного, что осталось с ним и после болезни, — лукаво улыбается, ведь до конца смены в магазине Чича остаётся ещё целый час. Тем временем звук закрывающегося замка, копошение в коридоре и шорох снимаемой куртки, ясно говорят о том, что Фрэнк уже здесь. Джерард не утруждает себя тем, чтобы подняться из-за кухонного стола и пойти встретить его — вместо этого он отставляет чашку и зажмуривается, пытаясь впитать последние крохи заходящего осеннего солнца, терпеливо ждёт. И все его ожидания оказываются оправданы. — Привет, Джи, — выдыхает ему в макушку Фрэнк, оставляя на ней мимолётный поцелуй. Джерард в ответ лишь подставляет голову под ласки, нетривиально намекая, чего хочет. Он слышит, как Фрэнк усмехается позади него, но подходит ближе, позволяя почувствовать жар, исходящий от его тела, снова завернуться в его запах, словно в кокон, и почувствовать себя цельным, понятым, любимым. — Настоящий садист… Как прикажешь работать в таких невыносимых условиях, м? — Надо тренировать выдержку, Фрэнки, клиенты очень не любят ждать… — притворно-нравоучительно отозвался Джерард, откидывая голову назад и упираясь затылком в живот Айеро. С такого ракурса он был ещё прекраснее, и Уэй нисколько не жалел о том, что затеял эту маленькую шалость с игривыми сообщениями, а потом и звонком. — Мне тоже становится всё труднее, — парирует Фрэнк, приникая щекой к поднявшейся к нему руке. Холодные пальцы, пахнущие немного грифелем и кокосовой стружкой, оглаживают его линюю челюсти, будто нечаянно задевая приоткрытые губы. Щеку едва заметно царапает обручальное кольцо, и Фрэнк вздрагивает, но после секундного замешательства сам прихватывает губами и немного зубами самые кончики пальцев, кружащих вокруг его губ. Не выдержав изощрённой пытки, Фрэнк склоняется к Джерарду, но не торопится его целовать — бесята в его глазах придумали кое-что получше. В следующий раз, как Уэй хочет поднести к его лицу свои руки, Айеро обхватывает сначала губами, а потом и зубами тонкую полоску металла на его безымянном пальце и, смотря прямо ему в глаза, нарочито медленно, показательно снимает кольцо и кладёт его на стол. Что-то ранее не появлявшееся в глазах Джерарда на мгновение ярко вспыхивает, но Фрэнк не даёт ему сказать ни слова, запечатывая их голодным поцелуем. Его раздражает это кольцо, которое Уэй так упорно носит, хотя, по сути, оно ему уже и не нужно; он ненавидит его и мечтает бросить в адское пламя, но не делится своими мыслями с Джерардом, не зная, какой реакции от него можно ожидать. По крайней мере, сейчас он почувствовал его удивление, смущение и заинтересованность, но что было бы, если бы он заикнулся о том, что пора бы отпустить Эмили… Додумать Фрэнку не даёт резкая боль — Джерард прокусил ему губу, а теперь, отстранившись, сыто слизывает кровь, оставшуюся на его губах, как самый настоящий вампир, и это выглядит… Ох, слишком горячо, чтобы отвлекаться на что-нибудь ещё, кроме Джерарда здесь и сейчас. Фрэнк тут же забывает, что хотел ему сказать — это подождёт, так ведь? Они жадно припадают губами друг к другу, лихорадочно водят руками по шеям, плечам, груди. В какой-то момент оба одновременно поднимаются, и Фрэнк загоняет Джерарда в угол, заставляет вжиматься то в столешницу, то в него самого, заявляя, ревнуя, забирая своё у той, которая даже мысленно неспособна встать между двумя истинными. И всё равно Фрэнк будто доказывает ей, Джерарду, себе или самой Судьбе, что он так просто его не отдаст, не после того, как едва выдернул из лап Смерти. Увлечённый борьбой с призраком и собственными желаниями, он едва замечает, как сам оказывается пленником: Джерард, теперь сидящий на столешнице, не выпускает его из кольца своих рук и ног, обнимает, привлекает всё ближе к себе, сводя с ума своим напором. Чтобы немного сбавить темп, Фрэнк прикусывает его ключицу, упиваясь болезненно-удивлённым возгласом, больше напоминающим стон. — Я скучал, — задыхаясь, говорит Джерард, безуспешно пытаясь откинуть взмокшие пряди со лба. Фрэнк умиляется тому, как он по-кошачьи морщит нос и фыркает, и сам бережно убирает волосы ему за уши, откровенно любуясь разливающимся по щекам Джерарда румянцем. — Я тоже скучал. — В итоге отвечает он и подаёт Джерарду руку ладонью вверх. Тот улыбается и принимает помощь, спрыгивая со столешницы на уже нетвёрдые ноги. Он обнимает пальцами Фрэнка за запястье и ведёт за собой в спальню, пару раз оглядываясь на него по дороге с таким видом, будто заполучил самый большой и желанный подарок на рождество. И как только дверь в спальню закрывается, Джерард прижимает Фрэнка к ней, напористо целуя, кусая его губы, потом нетерпеливо спускаясь к шее, оставляя и на ней небольшие укусы и засосы, которыми будет любоваться чуть позже, чёртов художник. Они едва не падают на кровать, не отстраняясь друг от друга, но умудряются удержаться на ногах, найдя неожиданную точку опоры в рабочем столе у окна. Услышав шорох мнущейся бумаги, Фрэнк прерывает очередной поцелуй и забавно округляет глаза, замечая, что помял какие-то эскизы. — Ерунда, потом разберу, — уверяет его Джерард, но всё же в следующие пару минут они вдвоём переносят всё, что можно, со стола на кресло в углу комнаты — оно, и так постоянно заваленное одеждой, вряд ли будет против, — украдкой поглядывая друг на друга в процессе. Воздух в комнате становится густым, ритм, заданный сердцами обоих, — осязаемым, и, когда уже понятно, что больше им ничего не помешает, оба нетерпеливо возвращаются к тому, на чём остановились: Фрэнк прижимает к себе Джерарда, пока тот засовывает свои шаловливые ручки в карманы его джинсов и ощутимо сжимает задницу, срывая надрывный вздох с его губ. — Ты всё ещё можешь завязывать бантики из вишнёвых черенков? — игриво спрашивает Фрэнк, на самом деле, пытаясь собрать свои мысли воедино хоть как-нибудь. В голову как на зло лезут обрывки невысказанных желаний и совершенно пошлые фантазии, пока низ живота неумолимо наливается тяжестью. Откуда же Фрэнк мог знать, что, бросив из-под длинных ресниц обжигающий взгляд, Джерард дьявольски красиво улыбнётся и томно ему ответит: — О, теперь я умею языком делать кое-что и поинтереснее. Хочешь попробовать? Фрэнк понял, что больше ни о чём думать не сможет, когда Джерард начал нарочито медленно опускаться перед ним на колени, не вынимая ладоней из задних карманов его джинсов. От каждого соблазнительно вкусного слома голоса Джерарда мозг Фрэнка неумолимо превращался в желе, пока тело трепетало от желания. Его щёки горели, но это пламя, зажжённое одной маленькой спичкой-вопросом, заставляло кровь партией баса пульсировать в венах. Знал бы Джерард, что вдохновляет его сердце сочинять целую рок-оперу прямо здесь и сейчас, что сам он — чистое воплощение музыки, всех её оттенков, вибраций, переливов, адреналина и неминуемого удовольствия. Неожиданный стон, сорвавшийся с его губ, заставил Фрэнка даже прикрыть рот рукой, будто это могло как-то удержать его от окончательного падения, но влажное тепло языка Джерарда, будто полностью оглушающее, окутывающее ощущениями пульсирующие вены его члена, хотя между ними всё ещё оставалась тонкая ткань белья, совершенно убедило его в том, что в пропасть он уже шагнул, да ещё и со счастливой улыбкой. Мурашками пробежавший холодок от соприкосновения разгорячённой кожи с воздухом вскоре сменился головокружительным ощущением сомкнутых на нём губ. Если бы кто-нибудь раньше хотя бы намекнул Фрэнку, что близость с соулмейтами — это совершенно иной уровень, он бы, может, приложил больше усилий для того, чтобы найти своего. Нет, к чёрту всё, особенно сейчас, когда его ноги так замечательно подкашиваются. Если бы не стол позади, в который он, благо, успел вцепиться побелевшими пальцами одной руки, он бы точно упал. Дрожащими пальцами другой руки он потянулся к скулам Джерарда, с каким-то особенным упоением вбирающим его член, сжимающим руки на его бёдрах, и согнутыми костяшками пальцев невесомо провёл по ним; Джерард вдруг распахнул ресницы, и последние лучи заходящего солнца, не найдя преграды в отодвинутых шторах, отразились в зелёном опале его глаз, делая их потустороннее красивыми, подсвечивая их будто бы изнутри. Сердце Фрэнка ощутимо споткнулось и едва не задохнулось от восторга и внезапно затопившей его нежности. Джерард время от времени вытворял нечто невообразимое своим языком, Фрэнк даже пару раз ловил себя на мысли, что ревнует к вишнёвым черенкам. Хотя, в какой-то степени он был им и благодарен. Оргазм накрыл его так внезапно и так сильно, что он думал, что на пару секунд потерял сознание. С небес на землю его вернул поцелуй в подвздошную косточку, а после нежная дорожка прикосновений кончика носа по коже от неё и вплоть до линии роста волос. — Какой талант, Иисусе… — едва слышно выдохнул Фрэнк, всё ещё стараясь восстановить дыхание и в ответ получая лёгкий укус в бедро. Джерард тщетно пытался заглушить хихиканье, утыкаясь во Фрэнка, особенно, если учитывать то, что и он в этот момент заливался смехом. Всё прекратилось так же быстро, как и началось, когда Фрэнк медленно поднял голову Джерарда, бережно обхватив его под нижней челюстью. Уэй снова дышал невпопад, смотря Айеро прямо в глаза, поднимаясь вслед за ним, будто он был изголодавшимся по солнцу цветком, тянущим свои побеги и лепестки к живительному свету. Оказавшись лицом к лицу друг с другом, они замерли на мгновение, прежде чем слиться в тягучем, неторопливом поцелуе с терпким привкусом спермы и имбирного чая. Фрэнк мягко отстранился с тихим довольным вздохом. Он не мог остановиться, и всё порхал кончиками пальцев по линии челюсти, скулам, щекам, бровям и векам Джерарда, каждое прикосновение перемежая с бережными, едва ощутимыми поцелуями. Оставив один на кончике его носа, ещё раз огладив почти незаметное, ранее неизвестное, но теперь уже бесконечно дорогое сердцу розоватое пятнышко на его коже, он запустил пальцы в мягкие, влажные, слегка спутанные волосы Джерарда, с удовольствием отмечая, как сильно тот успел уже разомлеть от его прикосновений. — Знаешь, у меня тоже есть парочка талантов… — Так верни должок, Фрэнки, — едва ли не мурлыча, не открывая глаз, и продолжая ластиться к руке, придерживающей его за шею, ответил Джерард. — Всё, что захочешь, любовь моя, — прошептал в ответ Фрэнк, снова целуя его и уже представляя себе, как слой за слоем будет снимать с него одежду, жадно припадать к каждому ещё неизведанному участку молочной кожи, сжимать в руках мягкие бёдра и ловить губами полувсхипы-полустоны, пить удовольствие и мольбы в неспешных поцелуях, доводя до дрожи, до исступления натруженными струнами пальцами. Как будет вгрызаться в трепещущую вену на уже расцветающей алым шее, закидывая взмокшую, напряжённую ногу себе на бедро, притягивая ещё ближе, не оставляя и шанса на то, чтобы отдалиться. Чувствовать, впитывать, вливать в себя, переплетать пальцы и делить одно дыхание на двоих, один ритм. Писать удивительную двухголосную партию, срываться и сбиваться на синкопы, погружаясь всё глубже, сливаясь воедино. Воспевать уставшую, но жутко довольную улыбку на его припухших губах, ловить невольно выступившие капельки пота на висках. Рассыпаться в звёздную пыль и вновь собирать вместе с ним всё в новую галактику. Любить самозабвенно каждый шрам, изгиб, растяжку, складочку. Любить без сожаления, без остатка, и позволять делать с собой всё, что только он захочет. Всё, что его душе угодно, хоть всю ночь напролёт. Главное: любить. И всё это будет, или уже было, или происходит прямо сейчас… Не всё ли равно, когда вы вместе.***
— Так что там с конфетами? — решил уточнить Фрэнк спустя какое-то время. Они лежали на разобранной постели, каждая мышца блаженно гудела, и жутко клонило в сон, но как он мог не узнать, что в итоге произошло с виновниками этого прекрасного безумия? Джерард, лениво переворачиваясь на бок и нисколько не стесняясь своей наготы, сыто улыбнулся и ответил: — Дойди до кухни и узнаешь. Фрэнк почувствовал, как игриво порхают пальцы по его бедру. Если так пойдёт и дальше, то ничем хорошим это не закончится, вернее, не закончится в ближайшее время. Но как же соблазнительна была сама мысль о том, чтобы продолжить на том, на чём они остановились… И всё же он крепко перехватил руки Джерарда и, перевернув его на спину, одним быстрым движением завёл их ему за голову, довольно отмечая про себя, как тот инстинктивно выгибается навстречу. Даже в свете ночных улиц, проникавшем через тонкую тюль на окнах, он видел насколько расширены зрачки Джерарда, и как ошалело сияют его глаза. Лучше картины, кажется, во всём мире невозможно было найти. Фрэнк медленно склонился к нему, сжав его бёдра своими, будто напоминая, что пути назад уже нет, и поцеловал в лоб, специально минуя приоткрытые влажные губы, зная, что, снова припав к ним, не сможет оторваться. — Скоро вернусь, — прошептал он и ускользнул на кухню. Джерард, поначалу слегка расстроенный тем, что его лишили теплой тяжести тела его соула, совсем по-кошачьи потянулся, а затем перевернулся на живот. На ощупь он стащил подушку Фрэнка и уткнулся в неё, жадно втягивая любимый аромат и улыбаясь. В таком положении его и застал Фрэнк — о своём возвращении он дал знать быстрым поцелуем в очаровательно уязвимую лопатку Джерарда. Когда тот наконец принял сидячее положение, всё ещё даже не думая прикрываться одеялом, Фрэнк показательно достал из вазочки небольшую конфету и откусил кусочек под взволнованным взглядом опаловых глаз. — Как же ты был прав… — Правда вкусно? — Восхитительно, Джи! — без преувеличения заявил он, отправляя в рот и вторую половинку конфеты. А потом ещё одну… Джерард смотрел на него с опьяняющей смесью благодарности и нежности во взгляде. — Тебе однозначно нужно приготовить их моей маме на День благодарения или уже на Рождество, как получится. О, она будет в восторге, я просто уверен! — Подожди-подожди, — слегка нахмурившись, остановил его Джерард. — Ты… Приглашаешь меня на семейный праздник? Фрэнк поначалу не понял, а в чём заключается причина замешательства, так откровенно написанного на лице Джерарда, а потом предположил: — Не любишь семейные ужины? Джерард невесело усмехнулся и потянулся за одеялом. — Никогда они ничем хорошим для меня не заканчивались. Он не стал развивать эту тему, лишь немного поёжился и накинул одеяло на плечи. Фрэнк почувствовал себя так, будто ему наступили на крылья. Для него как раз все семейные собрания были невероятно важны, и сделать их частью Джерарда для него стало чем-то по типу инициации, ещё одной клятвы в череде ещё очень многих. Он бы очень хотел представить его своей семье, собирающейся в полном составе лишь по большим праздникам, увидеть в их взглядах восхищение им, его истинным, и гордость за их Пако, который стал уже совсем взрослым. Но теперь всё это идиллическое счастье оказалось под большим вопросом. Фрэнк, взяв себя в руки, тепло улыбнулся Джерарду, уверяя его, что всё в порядке, что он не расстроен и вся эта затея с семейным празднованием — сущая ерунда, однако слишком отчётливо слышал внутри себя его: «Я же знаю, что это не так», видел рядом с собой его поникшую фигуру — всё это причиняло ему боль, но терпимую. Никто не говорил, что будет просто. — Ты же знаешь, что я ни к чему и никогда не буду тебя принуждать? В ответ он получил лишь кивок. — Всё будет, как ты захочешь, любовь моя, — ворковал Фрэнк, обнимая через одеяло сжавшегося в комочек Джерарда и покачиваясь с ним. — Я не заслуживаю этого, — тихо сказал Джерард, но Фрэнк услышал, и болезненным комом встали все слова в его горле. — Не смей так говорить. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем этот мир в состоянии тебе дать. Джерард вынырнул из-под одеяла и блестящими от подступающих слёз глазами посмотрел на обеспокоенного Фрэнка. Прошёлся кончиками пальцев по шрамику между его бровей, слегка щетинистым скулам, очертил губы и след от пирсинга, тепло усмехнулся приставшему к уголку рта кусочку конфеты, зарисовывая, отпечатывая в памяти каждую линию давным-давно изученного, бесконечно любимого лица, будто смутно предчувствуя эхо будущей бури. — Ты и есть мой мир, — сказал он, прислоняясь в нежном, едва ли не самом их целомудренном поцелуе к губам Фрэнка, чувствуя мелкую дрожь, пробежавшую от этих слов по его телу. — Не оставляй меня, — прошептал Фрэнк, как только Джерард отстранился. Это вышло случайно, он даже не хотел это говорить и до конца не понимал, как так вообще вышло, что один из самых сокровенных его страхов оказался озвученным, но сказанного не воротишь, и от этого пробежал холод по коже. Желания не озвучивают вслух, чтобы они обязательно сбылись — он надеялся, что со страхами всё с точностью да наоборот. И Джерард взглянул на него с такой нежностью, что очень захотелось поверить в то, что всё будет хорошо. Положив ладонь на его щёку, он пообещал: — Ни за что и никогда. Они смотрели друг другу в глаза, и в них теплилась надежда, вера друг в друга, осознание того, что порознь они уже не смогут, однажды попробовав, каково это, дышать вместе, любить вместе… Разве уже этого недостаточно для того, чтобы позволить себе быть счастливыми? — А теперь я, с твоего позволения, быстро отлучусь в душ, — заявил Уэй, быстро целуя Фрэнка в шею. Он устало улыбнулся и кивнул, будто стараясь стряхнуть наваждение, и уже было хотел предложить пойти в душ вместе, как заметил Джерарда, снимающего кольцо в полутьме. Сомнений быть не могло, других украшений Уэй не носил — это было то самое кольцо. Фрэнк, кажется, даже задержал дыхание, уже надеясь, что сейчас наконец услышит то, чего ждал так отчаянно, но вместо этого Джерард сказал: — Напомни мне потом, пожалуйста, что я оставил кольцо на комоде, ладно? Не хочу его потерять. Фрэнк слышал с каким звоном осыпаются мелкой стеклянной крошкой его разбитые надежды и не понимал лишь одного: зачем он это делает? Почему так поступает с ними? Неужели действительно не понимает, каково это, знать, что между ними есть кто-то незримый, который в состоянии всё разрушить? Неужто их связь работает не всегда? Разве он не знает, как это больно? Но в итоге всем, что он ответил, стало: — Конечно, Джи. И когда дверь в ванную закрылась, и послышался шум воды, он добавил в темноту комнаты, вытирая злые слёзы и прекрасно зная, что его не услышат: — Всё, что захочешь, любовь моя.