хандред вейз (ту лив ор лав)

              проще всего было заткнуть уши наушниками. сделать вид, что он не слышал, как пришёл джексон. не то, что бы он ждал его — не сегодня — но всегда, даже когда не ждал, мир марка туана останавливался: привет, пришел джексон. привет, он скоро уйдет.                      когда они жили вместе в общаге, наушники помогали спокойно реагировать на чужие возвращения в комнату посреди ночи, потому что у джексона был ненормальный интенсивный уродский график по тренировкам (или потому что он участвовал в очередной ебанутой херне, которую придумал в два или три часа ночи), и сначала это помогало. марк был тем соседом, который всегда хочет раньше лечь спать. это только потом джексон просек, что у марка на самом деле никогда не было пар рано утром, и что марку не надо никуда идти, и что на самом деле он засыпает под утро, а не раньше всех, и, отвернувшись к стенке с планшетом или зависнув с ноутом, он не пытается уснуть, а просто отгораживается. от него самого или его (марка) внешнего мира. через полгода джексон посмелел и стал запрыгивать в его кровать, как в гнездо. всегда с другой стороны. однажды это должно было закончиться падением ноута марка, потому что джексон случайно сшиб бы его ногой, которую тянул к самому марку, чтобы его достать. вместо этого марк помнил, как джексон нырнул и поймал ноутбук за секунду до встречи с полом. а потом стал поднимать корпус и ударился о коленку марка носом и взвыл. это был первый раз, когда марк увидел его лицо так близко. — ты красивый, — сказал ему тогда джексон, хотя какой там красивый, потому что когда марк тоже нагнулся узнать, кто разобьется первым, ноут или джексон, а потом поднялся, капюшон упал и закрыл ему почти всё лицо. — ты тоже, — ответил марк всё равно. марк редко разлеплял губы, но марк любил говорить очевидные вещи. джексон, успевший оказаться за это время уже у двери (видимо, на сегодня ему хватило пойманного ноутбука, и больше он не собирался испытывать чужое терпение), обернулся: — я не красивый, а секси. это разные вещи, — он поиграл бровями почти по-дурацки (хотя ему единственному это шло). но его глаза говорили: я не особо сам в это верю. но я хочу. марк хотел, чтобы джексон свалил. чтобы джексон перестал удивлять его хаотичными возвращениями. чтобы джексон меньше говорил и сам выключал перед сном свет. джексон прищурился и сказал, как будто до него только что это дошло: — кто ты? и что ты сделал с марк-хёном? — потому что это был вообще первый раз за неделю, когда марк открыл рот и что-то ему сказал. марку стало смешно и он заржал. удивление на лице джексона того стоило. потрясение в стиле марк-умеет-смеяться-и-делает-это-громко было написано у него на лице. потом он взял себя в руки и воскликнул: — оказывается, ты тоже придурок! ты смеешься как идиот. из-за этого марку стало еще смешнее. джексон удивился этому ещё больше, ещё, и ещё, и сам стал так же глупо смеяться в ответ.                      марк мало говорил, много спал, и их с джексоном отношения завязались больше из-за каких-то действий, чем из-за слов. марк первый раз подумал, что джексон его достал, когда вздыбленная и осветленная челка джексона со второго этажа их общей кровати показалась раньше своего хозяина. ночью только её было видно. как пучок полосок от молнии посреди черноты. — ты подрался? — хрипло спросил джексон со сна, если бы марк нажал на выключатель, то увидел бы след от подушки на чужой помятой щеке. — марк. марк пошел в ванную, приставив лонгборд к стенке. джексон слез и сел на его собственную кровать, недовольно хмурясь и моргая до сих пор заторможенно — больше от беспокойства, чем от того, что марку пришлось включить верхний свет в ванной и он резал ему по глазам. марк знал, что назавтра бровь заплывёт. что у него в рюкзаке спрайт и реально нет ваты. — я спросил, ты подрался? — спросил еще раз джексон. вот у него мог бы оказаться полный набор первой помощи. откуда-то марк помнил, что тот всегда его с собой носил. — я. скейт, — спокойно ответил марк. — четыре часа ночи, — добавил джексон. — утра, — возразил марк. он должен был это сделать. — утра, — капитулировал джексон. его голос только-только потихоньку начал отходить и превращаться в обычный. если он до конца проснется, то будет говорить снова до хрипоты, до того, как он не заткнется. а он ведь не заткнется, марк выучил. — так да или нет. марк по-турецки забрался к себе на кровать, стягивая носки. бровь не кровила, с лица просто капали остатки воды и щипало ладони. джексон коротко выругался и совсем немного придвинулся: — мне надо знать, мы идем на второй заход твоей драки или нет, и я пойду спать. это повеселило марка. ладони щипало реально по-блядски. он только сейчас понял, что не сможет открыть собственную бутылку из-за ссаднившейся кожи. это был первый раз, когда они поменялись ролями, и марк разбудил джексона своим возвращением в комнату. это был тот раз, когда джексон должен был раздражать, потому что он опять лез не в своё дело. вместо этого марк молча показал джексону за свою спину на стенку. — бэкфлип, все дела, — а потом сверкнул глазами и спокойно, как будто собрался устраивать чаепитие, попросил: — свинти крышку бутылки. конечно, драки не было. ни у марка с кем-то за пределами комнаты, ни у марка с джексоном, ни у джексона с кем-то еще. скейт свалился только часов в восемь. и разбудил их обоих. в конце-концов, должна же была найтись хоть одна вещь в комнате, которая раздражала их вместе, а не по одному.                      иногда наушники были бесполезны, особенно, когда разряжались. особенно, когда марк выучил расписание джексона. особенно — когда под конец третьего курса джексон почти перестал приходить. пока тот был в ванной (когда пришел вообще не в то время, к которому успел привыкнуть марк), его телефон позвонил. ещё не успев снять трубку, марк уже знал, каким будет голос на том конце. отец джексона звонил, чтобы собрать урожай. джексон был хорошим сыном, таким, каким марк никогда не хотел быть, потому что это было ему не нужно. наверное, отец джексона звонил, чтобы напомнить тому про новую стажировку, но марк не слушал. он снял трубку и на секунду, всего на одну, его захлестнул такой гнев на человека, которого он даже не видел, что он не помнил, что ему наговорил убийственно холодным и спокойным голосом. когда джексон вышел из душа, то посмотрел ему прямо в лицо: — обычно ты никогда не берешь мои вещи, — сказал он вместо того, чтобы спросить: «ты правда сбрендил и послал моего отца?». — мы идем обедать, — тихо ответил марк. его не волновало, что джексон не умел давать себе отдых. или то, что до этого он никогда не предлагал джексону вместе кушать. — хорошо, — согласился джексон, набросив полотенце на плечи после долгой, долгой паузы, за которую он теребил свой фальшивый пирсинг, и, не оборонив больше ни слова, начал собираться. на самом деле, марк слышал всё, что говорил отец джексона перед тем, как понял, что трубку снял не его сын. по расписанию до вечера тот должен был провести еще одну тренировку и три звонка со своими кураторами. вместо этого его ждал марк. плечи джексона чуть дрожали. от усталости? от гнева? от облегчения? напряжения? если бы они были близки чуть больше, джексон сказал бы ему спасибо. если бы чуть меньше — они бы опять подрались. если бы они были просто близки без «меньше» и «больше» — джексон бы, наконец, дал слабину и уткнулся лбом со спины марку между лопатками. а марк бы ему позволил, и они стояли бы так шесть минут, а потом бы никуда не пошли. ночью марк бы пришёл к нему на верхний ярус кровати, сам. сказал бы, что у него в матрасе теперь жуки. а джексон бы ему позволил. и они бы лежали так тоже шесть минут или дольше, и еще, а потом джексон сказал бы что-то тупое и марк бы его пнул, и потом они бы начали толкаться в кровати, как будто никто из них правда не боится с неё упасть.                      марк не боялся. он пришел к джексону на верхний ярус, сам, потому что чувствовал, что что-то случится. (и потому что на вечеринке скейт-клуба девушка марка, похожая на меган фокс, сказала, что марк всегда тихий, а джексон даже не стал с ней спорить, а просто сказал, что она не права. что она знает не всего марка или что-то типа того — марк дальше не слушал, смотрел на красные уши джексона и, в общем-то, всё). хотелось побыть уродом, хотя причины особой не было. вчера они каждый завалили свой экзамен по экономике, хотя доделали проекты по коммуникации (джексон) и праву (марк). — я скоро уеду, — поделился вдруг джексон. в темноте его голос всегда становился хриплым, марк знал это: всего джексона? или типа того. и вдруг стало ясно, что случится и почему для марка всё было таким. таким. тянуло сделать что-нибудь: как безопасно — спрыгнуть к себе вниз. как опасно: выместить на джексоне то, как всё несправедливо вокруг. как обычно: включить ноутбук или наушники, а лучше всё вместе. вместо этого джексон успел перехватить ладонь марка до того, как тот что-нибудь сделает, и положил её в своей между ними, а потом наверх, к себе на грудь. марк смотрел на него, а джексон смотрел на потолок. скоро — через два дня — джексон правда уехал без предупреждения. марк думал: а что было бы, если бы он (успел пригласить того на свадьбу старшей сестры в середине четвёртого курса, как и хотел; узнал у него, какая игра на приставке для джексона самая любимая; успел показать ему ещё один трюк из паркура; рассказал, как сломал руку, когда ему было пять; показал фотки с любимого пляжа в калифорнии; успел сохранить его акк в спотифай или записал сотовый номер) не просто смотрел, а его бы поцеловал?                      марк успел хакнуть его пароль на ноутбуке (даже тот оказался не таким важным, раз джексон не взял его, когда впопыхах собирался, ведь пришло время, потому что он был лучшим сыном и был нужен отцу). марку не помогло это знание, и то, что он закрыл свой учебный семестр — марк даже не понял, что они заснули вместе только вчера. марк понял, что не хватает его сережки для уха и самого старого рюкзака, только через три месяца. он не знал, скучает ли по нему джексон, и не знал, как передать ему собственного базза лайтера, которого он тайком привёз для джексона из эл-эй. (сережка нашлась в углу под корзиной с бельем; рюкзак забыл вернуть чувак с площадки на улице). джексон взял не это, а самое ценное: скрутил колеса скейта, чтобы навсегда остаться самым раздражающим в комнате, или чтобы без него марк не смог ехать вперед. ещё через три месяца, до марка дошло, что вместе с ними тот прихватил что-то ещё. что-то ещё, вроде, худи или, может быть, его сердце, марк не мог утверждать — без этого было как-то прохладно. и постоянно тянуло в груди.