Коломбина

      Неделя тянулась приторно-розовой жвачкой, Гэс постепенно сходила с ума. Ей никто не звонил, не присылал длинным сообщением следующие указания. Казалось, что произошедшее — дурной сон без начала и конца, вырванный из глубокой ночи, поставленный на повтор. Она часто видела Дюка, он нёс несуразицу, смеялся, кивал болванчиком на слёзы, мол, так надо. Потом, с ужасом, она замечала, что кивала она отражению в зеркале, несла чушь про зимние каникулы и имбирное печенье. Она смеялась, громко, с отдышкой, с выступающей влагой на покрасневших глазах. Не было в промёрзшей квартире мёртвого бармене — призраки не возвращаются, они живут рядом вечно, прячутся по углам, когда становится слишком светло. У неё зашторены все окна, она редко включает свет, ходит в темноте, точно сама превратилась в приведение. Так проще жить.       Она отодрала себя от тёплой постели. Входной замок неприятно скрипнул, и всё тело напряглось в ожидании. Тяжёлые шаги гремели в сторону кухни, но, видимо, пришедший понял, что там никого, и направился в спальню.       — Откуда у тебя ключи?       — Не забывай, где я работаю. До сих пор дрыхнешь? — он был слишком громким, тяжёлым, грузным. Гэс сморщилась, когда дождливый день проник через окно в комнату. Он открыл форточку.       — Поздно легла.       — Якшаешься с Джокером?       — Как ты…       — Новый труп у доков. Его послание копам.       — Дай угадаю — ты знал изначально? О том, что мне придётся кого-то убить?       — Я думал, дорогая племянница, что ты убьёшь только одного клоуна!       — Ничего не вышло, дядя! И я не якшаюсь с ним, а работаю.       — Один чёрт — ты всё просрала! — дядя орёт, из него выходят оправданный гнев, похмелье и новое дело об убийстве. — Я ведь научил тебя всему, что знал сам. Приготовил.       — Дело не кончено. Я теперь в его «свите», как бы тупо не звучало. И смогу сделать это в подходящий момент. Что тебе не нравится? Или так ты проявляешь заботу?       — Заботу заслуживают умные дети. А ты как была идиоткой, так и осталась. Чёрт с тобой! Если провалишь задание, — он склоняется над ней, дышит терпким, нестерпимо-отвратительным запахом детства, выдыхая всю злость и ненависть, которая есть в стокилограммовой туше. — Я лично придушу тебя.       — Не беспокойся, дядя, Джокер тебя и здесь опередит, — хотелось насолить, даже если после этого будет болеть челюсть. А она будет болеть, потому что дядя бьёт чётко и грубо, рассчитывая силу на хорошенькое отрезвление и доходчивое объяснение сути всей их миссии.       — Ты вынуждаешь меня делать это! Слышишь! Ты сама во всём виновата. Во всём! Гэс не слышит, как он уходит. Дневной свет холодный и серый, он полотном растягивается по паркетному полу, на нём блестят соринки и пыль. Она не плачет от боли. Прижимает тыльную сторону ладони к рассечённой губе, мизинец перепачкан в липкой влаге, ранка ноет и зудит. Телефон вибрирует на тумбочке. Короткое сообщение от неизвестного: «21.05. Клуб». Она подписывает номер приятным «Фрост», пытается улыбнуться — ей нравится думать о нём.              — Босс, машина готова.       Маклиш надоел. Его походка, движение рук, закостенелость и тугодумие нестерпимы, Джокеру осточертело переваривать день изо дня тупую рожу помощника. Он не болтлив, лишь изредка кидает взгляды на него, удосуживаясь, что всё делает верно. Хочется погладить по голове эту собачку, а потом пристрелить. И снова погладить.       — Идите. Я догоню.       Клоун понимает состояние внутри, оно до боли знакомо — скууууука. Этому миру не хватает веселья и смеха, а он устал дарить каждому бесплатные надувные шарики. Игра заканчивается. В голове тысячи голосов — мерзких, скрипучих, перебирающих натянутые до предела струнки. Лопнет одна, и все остальные не заставят себя долго ждать. Лопнет и убьёт тысячи. Расклад привлекательный. Джокер улыбается.       Он вглядывается в стеклянную стену. Кривое отражение бледного лица искаженно тенями, неоновыми красками, чья-то фигура мелькает на фоне. Медные волосы. Ухмылка. Чёёёёрт! Кулак отчаянно пытался разбить кофейный столик. У птички знакомое лицо. И кривит губки она так привычно. В подкорке мозга скребётся сгусток прошлого. Кричит ему о том, что он знает, на какого похожа девчонка.              Минивэн ведёт Фрост. Он вглядывается в сухую, обветренную дорогу, изредка переводит шоколадные глаза на Гэс. Они едут втроём — сзади Маклиш сверяется с записями в блокноте, делает один нужный звонок и опять утыкается в чернильные заметки. Джокер в другой машине. Сам по себе, будто катается по городу. У него чересчур примечательный автомобиль. Гэс хмыкает.       — Что? — Фрост задаёт вопрос тихо, ему, как и Гэс, не нравится Маклиш и его серьёзность. Они оба уверены, что верный пёс всё доложит боссу. Он предан ему до фанатизма.       — Куда мы едем?       — В стриптиз-клуб.       — Замечательно. Нам надо кого-то убрать?       — Ты думаешь, что мистер Джей свободное время проводит именно так? — Маклиш заступается за босса раздражительно и горделиво, с издёвкой.       — Думаю, да.       Фрост косится на Гэс, мол, замолчи, говори что угодно, но не при этом напыщенном индюке. А индюк и рад новому раскладу. Птичка попалась в клетку. И кто принесёт её маленькую головку?       — Осторожней на поворотах, Джонни, — он выделяет имя временного водителя, называет истину, показывает, что владеет большим, чем все вокруг предполагают. Информация. Острая и пугающая. Заставляющая нутро выкручиваться, словно выжатая тряпка в руках умелой домохозяйки, у которой по толстым рукам стекает грязная вода. Фрост ерзает на кожаном сидении, ухмыляется. Гэс страшно, у неё временный тремор. Что если у Маклиша есть что-то на неё? И вокруг творится хорошо продуманный план Джокера? Ведь у него есть мотив… Мотив убить её при удобном случае. Если не он охотится на сыр в мышеловке, а она? Нет, нет, нет. Я всё просчитала. Мы всё просчитали. Даже если он узнает правду, я успею убежать, спрятаться. Идиотка! Глупая девчонка! Джокер найдёт тебя в самом тёмном углу. Найдёт и прикончит!       — Приехали.       Свежий воздух дурманил. Дрожь в руках сошла на нет. Моросило.       Внутри клуба царила духота, смешанная с алкогольным грубым запахом, сладким амарантом, пахнущим свежими яблоками, в глаза бил яркий свет. Джокер шёл впереди, его пиджак, расшитый канителью, блестел и играл золотом. Он улыбался; третья новая маска на лице — посчитала Гэс. Эта привлекательная, соблазняющая. Она не чувствовала должного ощущения какой-то сексуальной романтики, описанной на страницах любовного романа. Она чувствовала подвох. Как быстро улыбочка самца сползёт с бледной, химозной рожи? Следует хорошенько разозлить клоуна и шатёр цирка сорвётся в свободный полёт.       У него широкая спина. Гэс идёт сзади, не смотрит по сторонам, а только на эту мужскую спину. Она видит сквозь одежду — кожа матовая, точно напудренная, белая. Она представляет, как пальцы сжимают глок — она успела по нему соскучиться, но вместо старого друга ей выдали что-то несуразное, напыщенное, пафосное (в духе мистера Джея), — она смело и твёрдо целится между лопаток. Плевать, куда стрелять, у него нет сердца. Нет внутренностей. Он — фарфоровая кукла. Выстрел!       — Мистер Джокер! — низкий мужчина всплывает перед глазами, на нём бежевая рубаха, неуклюже заправленная в свободные, серые брюки. Галстук стянула танцовщица — молодая и миловидная, с курносым носиком и размазанной розовой помадой. Гэс осматривается. За нитяной шторкой — серебряные бисеринки поблескивают ледяным холодком — овальный диванчик без спинки, беленький и пушистый. Там ещё две такие же хорошенькие стриптизёрши. Они улыбаются Джокеру, Маклишу, Фросту, ей. Улыбаются и манят к себе тонкими длинными пальчиками.       — Монти, Монти, Монти, — Джокер делает глубокий вдох, а на выдохе хохочет. — Ты сплоховал! — хозяин клуба явно в замешательстве, в бешеном зверином испуге. Гэс кажется, что он забыл дышать. А клоун продолжает весело напевать его имя, перебивая себя смехом. — Я пошутил! Ты ведь знаешь, как я люблю шутить над тобой?       — Д-а-а, мистер Джокер, — Монти быстро-быстро кивает. Дёргается от тяжёлого прикосновения босса к шее. Тот разминает её, пытается расслабить собеседника. Она думает, что расслабиться в его присутствии способен только труп.       — Ну, показывай!       Они заходят в ту маленькую комнатку за нитяной шторкой, удобно располагаются на пушистом диванчике, Монти предлагает выпить. Джокер соглашается. Маклиш любуется на изгибы тела во время танца одной блондинки, но Гэс не верит ему, она убеждена, что тот до кончиков волос влюблён в своего зеленоволосого начальника. Фрост стоит рядом, он ощущает нарастающее напряжение.              Проходит час. Второй.              Монти в драбадан пьян. Он не следит за языком и, кажется, Джокеру это нравится. Он смеётся. Мимо снуют полуголые официантки. Гэс при виде коротких шортиков и полупрозрачных блузочек думает, где же эти красотки прячут свой глок. Он есть у каждого, она уверена. В какой-то момент она и Фрост оказываются в комнатке, здесь музыка не так бьёт по ушам. Джокер не говорит, что хочет от них, а Монти жадно облизывается на Гэс. Ей противно. Она видит его густые слюни во рту при каждой пошлой шутке.       — Твоя новенькая? А она не хочет поработать на меня? Думаю, под этими шмотками прячутся прелестные формы.       Джокер вспоминает. Он ненавидит это занятие и его катализатор. Монти продолжает глумиться над девчонкой и по её лицу заметно, что сегодня она убьёт ещё. За владельца стриптиз-клуба она едва ли сморщит носик.       — За такие сиськи многие заплатят отличные деньжата. Ну что ты, детка, соглашайся? Какая разница, у кого сосать…       Джокер вспоминает. Кажется, у Монти маленький словарный запас и ничтожное количество чувства самосохранения. Он причмокивает губами так мерзко и отвратно, по его коже течёт пот. Джокер хочет стянуть с него кожу, потому что из-за неё чувствует себя грязным.              Фостер идёт следом за боссом и Монти, его рука показывает Гэс, чтобы она осталась. Проходит вечность, она слышит душераздирающий крик, срывается с места. Зачем?       За бордовой шторкой темно и прохладно.       Это всё череда воспоминаний. Половину она не запомнила.       Монти визжит поросёнком, ползёт мимо Гэс по полу, за его ногами тянется вязкий след. Трясущимися ладонями он пачкает высокие сапоги. Гэс опускает голову. На чёрной коже блестит отпечаток пальцев. Смазанный. Мужчина в грязно-бежевой рубахе поднимает голову. У него нет лица! Нет лица! Нет лица!       Паника душит. Гэс дрожит под одеялом, пока картинки сменяются в прожекторе памяти. Что было дальше?       Джокер прячет нож во внутренний карман пиджака. На одной золотой вышивке осталась капля крови. У Монти и вправду нет лица. Кожа с блестящими каплями пота лежит за бордовой шторкой, в луже густой крови. Её так много.       Гэс тонет в ней. Белая простыня мгновенно меняет цвет. Она срывает с себя одеяло, но напудренные руки вдавливают в матрац. У Джокера нет лица. Исполосованные мышцы двигаются, бескровные и бледно-розовые. Он заливается хохотом, на белках лопаются извилистые капилляры. Мёртвенно-голубой, красный, белый. Мёртвенно-голубой…       — О, что ты говоришь? — Монти шепчет в измазанный слюнями и кровью пол. Джокер наклоняется к нему, как коршун дёргает головой, прислушивается. — Извини? Извини? Монти… Ты обидел мою птичку. Я не люблю, когда кто-то обижает моих птенчиков. Я такой ранимый, — он смахивает невидимую слезу так наигранно и театрально. Гэс тошнит. Горло сдавливает, в основании языка горчит. — Я ведь говорил тебе в прошлый раз, что к женщинам следует относиться с уважением. — Он разгибает спину. Подплывает лениво к Гэс и с силой берёт её руку. Холодную и потную. Она чувствует сухой поцелуй на коже, не один, а несколько. У Джокера горячее дыхание. Он оставляет едва заметный след…       — Я думал, это касается только её… Джокер… Я думал…       — Коль не умеешь думать, то не берись, Монти.       Ему кажется, что где-то в груди больно. Ноет и колит. Охватившая злость бьёт с ноги в израненное месиво. Монти падает на спину, собственная кровь попадает в рот, в ноздри, он задыхается. Джокеру мало, он рычит, у него сводит челюсть.       Он убил её. Придавил всем весом к кровати. Гэс рада, что не дышит. Ей надоел стойкий запах крови. За последние две недели её было чересчур много.       У Фроста вошло в привычку отвозить девчонку домой. Ей приятно. Хотя в душе воет северный, морозный ветер. Дождь льёт как из дырявого ведра, с некоторой очередностью и передышкой, с дыханием осени. Она видит израненный узор на лобовом стекле. Без Маклиша спокойно. Насколько это возможно после увиденного.       — Ты как?       — А сам как думаешь?       — Думаю, хреново… Гэс, не бери в голову.       — Серьёзно? Теперь это будет моим любимым кошмаром.       — Монти заслужил. Пускай босс и переусердствовал, но Монти… Это не первый раз… До этого…       — Я не хочу знать. Прости.       — Понимаю. — Фрост оторвал сонный взгляд от дороги — сегодня стояла дурная погода, всё время клонило в сон — перекинул внимание на девчонку. Она молча смотрела в окно, ровно дышала, старалась, видимо, выкинуть всё из головы. Он знал тяжесть таких воспоминаний. Сам прошёл через это.       — Наверное, думаешь, что я такой же псих?       — Да, думаю.       — Гэс, я… Да, Джокер не душка. Далеко не душка. И я не совсем согласен, что он делает. Но он помог подняться мне из грязи.       — И окунул в другую? — Гэс плюнула недовольством и раздражением в водителя. — Хочешь рассказать историю благородного гангстера? Да он убьёт тебя при любой возможности. Тебя, меня, пса-Маклиша, всех. И знаешь почему? Потому что будет умирать со скуки.       — Смутьянка, — Фрост не злился, его свежее, розовое лицо растянулось в улыбке — у клоуна такой не будет никогда. — Ты замышляешь революцию?       — А если и …       — Знаешь, не стоит так говорить. Я ведь…       — Брось, Джонни, я пошутила. Шутка! — Гэс разводит руки в стороны, восклицает и смеётся — ей не весело, не смешно. На оставшуюся часть дороги она умирает.