Коломбина

      Работа навалилась на неё стеной, и мелкие кирпичики оглушали новыми ударами каждый день. Ныла голова, стучало в висках, но этот разрушительный поток, как ни странно, наполнил внутренности жизнью. Отсчёт начинался со среды — пытка в трущобном притоне и маленький клочок информации о летучей мыши. Гэс сбила костяшки пальцев, нанося удары по скошенному лицу. Когда она выбивала нужные для Джокера сведения, то ощущала облегчение, с плеч свалился тяжёлый мешок и, честно, дышится с тех пор свободней. В четверг они стояли у него за спиной, слушали благодарственную речь одного из главаря банд — тот радовался победе над тупыми копами. Слова у него сбивались, а вид короля заставлял чаще делать паузы. Гэс заметила, что Джокер практически не слушает собеседника, смотрит на танцовщиц, и в конце только кивает на вопросы. — И да, Джокер, мы все соболезнуем твоей утрате… В пятницу и субботу она превратилась в собачку, бегающую по поручениям и выискивающую нужный след для хозяина. В воскресенье Джокер веселился — громоздко, шумно, с диким хохотом и морем крови. Кажется, в толпе тех несчастных из убойного отдела она видела Палмера, он давал команды офицерам, морщил в гневе розовое личико, выкрикивал проклятия. И в то же воскресенье она впервые увидела Бэтмена.              Он сидел на вельветовом диване, держал руки на головке трости, о чём-то сосредоточенно думал. Гэс долго не решалась переступить порог. Чудилось, что за нарушение покоя Джокер прострелит ей колено. Но зайти пришлось, давили обстоятельства и приказ, давили на глазное яблоко и виски.       — Босс, мы нашли склад оружия…       — Тш, — он поднёс указательный палец к красным губам, показал, чтобы птичка замолчала. Меньше всего ему хотелось слушать громкое щебетание. Гэс не знала, что делать, растерянность прошлась туманом в голове, в горле пересохло. Подходящий момент? Только я и он. Маклиш и другие далеко, они не услышат, а он… сейчас он беспомощен. Он не успеет. Браунинг за спиной, холодит кожу поясницы. Надо только решиться, набрать побольше воздуха в лёгкие и решиться.       — У тебя слишком громкие мысли, крошка. — Джокер хрустит шейными позвонками. В нависшей тишине хруст подобен треску досок под ногами. Она летит с обрыва. Опять. Летит на острые колья. — И очень медленная реакция. Если бы я хотел убить, то приготовился бы лучше.       — Босс, я…       — Хватит, хватит, хватит, — у него скошенная полуулыбка, ленивые движения, он встаёт на ноги. — Ненависть плещется в твоих красивых глазках. Как же ты ещё не утонула в ней, м? О, птичка, она скоро тебя погубит. Очень скоро. — Джокер близко. У него в руке кольт, и он наставляет его на удивление спокойную Гэс. Спокойную снаружи, а вот внутри…       — Знаешь, что будет, если все люди вдруг осознают, насколько ненависть — мощное оружие? Они сойдут с ума! — его смех пробирает до мерзких мурашек. Гэс держится из последних сил, держится, чтобы не выдать свою. — Но прежде чем свихнуться и загреметь в Аркхэм, они поубивают друг друга. Потому что ненависть лишает людей чувства боли. Глупцы кричат: «Ненависть порождает ненависть». Я же кричу им в ответ: «Ненависть порождает спасение». Поддайтесь ей, и построите ковчег. Разве я не прав, птичка? Разве в детстве тебя не избивали до полусмерти? Не говорили, что ты никчёмна, бесполезна, что ты никогда не станешь нормальной? Будь я проклят, если ошибаюсь. Твои глаза — это глаза жертвы. Ты, забитая идиотка, тычешь своим глоком из угла, потому что боишься выглянуть и посмотреть ненависти в лицо!       Она не поняла, что случилось дальше. Не поняла или тщательнейшим образом стирала из памяти момент, когда выбила кольт из рук Джокера и направила ствол ему в голову. Ненависть привносила яркие краски. Ненависть завораживала.       — А я что говорил? Непревзойдённый экземпляр. Ну, чего же ты ждёшь, стреляй! — он прислонил лоб к холодному дулу, пришлось слегка склонить корпус и смотреть на раскрасневшуюся Гэс снизу. Так она была чуть ли не выше него, но злее, с расширенными от удовольствия зрачками, с пухлыми надутыми губками. — Ты такая сладкая… — Рык. — Когда злишься.       Скрёбся голос в извилинах мозга, зудел, причинял дискомфорт восторженными нотками. Перипетия. Узелок на шее. Давление. Конец близок. Осталось нажать на курок. Что скажет дядя? Он похвалит тебя. Ты ведь так жаждешь его одобрения, маленькая запуганная дурочка! Но где-то глубоко внутри, в чёрных недрах грязной душонки ты понимаешь, что этот больной психопат прав. Ненависть… Она …       — … Окрыляет. Ведь боги Олимпа были умными богами. Они наказали Прометея не потому, что он их ослушался. Нет… Боги любят плохих мальчиков и девочек. Они им потакают. Они наказали его, потому что знали, что люди уничтожат всё вокруг в пламени подаренного им огня. И огонь этот — ненависть. Готэму нужна она, это его первородная стихия, и покуда будут существовать Бэтмены, буду существовать и я. Извечная борьба меньшего зла и большего. Тебе, сладкая, делать выбор.       — Вы сами говорили, что смерть не выбирает. Так почему за неё это должна делать я?       — Внимательная ученица. — Джокер резко выпрямляет спину, его руки оказываются за спиной, и как учитель на уроке, он начинает ходить по тишине балкона. Гэс продолжает держать кольт. Опасность до сих пор дышит ей в лицо. — Но глупая. Твой выбор прост — ты либо принимаешь внутри себя разложение зла, либо всеми силами стараешься смыть своё лицо потому, что иначе тебя назовут лгуньей. Нельзя всё время ходить по грязи и носить чистые ботинки, это невозможно! Готэм неотвратимо сгорает в прометеевском огне, а глупая летучая мышь всё пытается его потушить своими ничтожными крылышками. Ещё одна легенда — что случилось с Икаром, когда он близко подлетел к солнцу? Падение! — хлопок в ладоши. — Что случилось с Люцифером, когда он превознёс себя к Богу? Падение! Это неминуемая участь добра в нашем славном городе — падение. И это ждёт всех тех, кто не принимает истины. А она такова — все мы немного чокнутые!       Джокер заглянул в пустые глаза Гэс, улыбнулся — слишком скоромно для эффектной натуры клоуна. Она, наконец, расслабилась, где-то он зацепил нужный рычаг и механизм прекратил работать. Нравилось ли ей это — она пока не понимала. За спиной шаркающие шаги, выводящие из состояния глубокой комы. Маклиш сопит, и, завидев его, до Гэс доходит, о чём ей говорил Джокер.       — Мистер Джей, он пришёл…       — Пусть гость заходит.       Гэс кивком попрощалась с молчаливым и угрюмым боссом — он ушёл глубоко в себя, отвернулся от неё, и, кажется, забыл о её существовании напрочь. Будто и не было их монолога.       По узкому коридорчику мелко семенил ногами низкорослый мужчина. Он поздоровался с Маклишем, а потом окинул выходящую Гэс заинтересованным взглядом. На толстом лице расцвела ухмылка, он приспустил круглые очки, разглядывая её бесцеремонно и бесстыдно. Секунда. Гэс видит в тёмных глазах совершенно не то, что подразумевала увидеть — там нет возбуждения, чего-то, что напомнило бы поведения Монти в стриптиз-клубе; интерес гостя Джокера отнюдь не мужской, а будто бы… научный, Гэс ощущает себя подопытным кроликом, которого вот-вот отправят под действие нового препарата. Оторваться от наблюдений трудно, она всегда отличалась особым любопытством, но мужчина первым делает шаг к прекращению бессмысленной игры в гляделки. Он заходи к готэмскому клоуну, голос его твёрд и несгибаем.       — Мой любимый доктор!              В какой-то умной книге Гэс вычитала, что сновидения приходят перед самым пробуждением. Она редко видит их, сны — роскошь, но если и появляются в её жизни, то она предпочитает и вовсе не просыпаться. Чаще они яркие, реже — запоминающиеся. Этот был особенным. С запахом. Лёжа с открытыми глазами и рассматривая белую штукатурку и работягу-паука, Гэс чувствует в ноздрях запах вишни — не плода, а белых мелких цветов. Он концентрированный, чересчур чёткий для видения. Он смешен с терпким горьковатым алкоголем. И пускай цветы белые, она же видит запах зелёным. Ядовито зелёным. Почему-то в голову лезут странные мысли, её придавила неестественная и несвойственная ей эйфория. И когда до неё, наконец, доходит, чем вызвана эта волна кайфа, она дёргается, сбрасывает с тела одеяло и садится. Хочется вырвать волосы, а вместе с ними те жуткие картинки из головы.       Ей снился Джокер. В дорогом смокинге. С тростью в руке. Он безумно хохотал на фоне взрыва. Горел прометеевский огонь, сжигал Готэм дотла. Горели люди. Кричали. Вопили. Просили помощи. Рядом с ним стояла она, в платье из лоскутков ткани — синий, красный, золотой. На бледном лице красовалась маска — она не прятала губ и кончик носа, только глаза. Ей незачем скрываться. Все и так знают, кто она. Знают и горят в извечном огне полыхающей ненависти.