XXXTentacion – Save Me
если верить смартфону, свет которого выжигает глаза, сейчас десятые числа месяца, смена знака зодиака в лунном календаре и около пятидесяти пропущенных вызовов от людей, которых ты называешь своими друзьями. все краски мира, казалось бы, смешались в одну общую кучу и приобрели цвет грязи, которая вгрызалась в искренние улыбки людей. они раздражали, если то, что развязывается в груди, в голове и в теле вовсе – можно назвать раздражением. грязь, которая прилипает к ногам, когда ты ходишь по влажной после дождя земле. грязь, которая обволакивает сначала твое тело, а потом душу, засасывает в эту болотную трясину, выжигая из тебя последние эмоции. в ней не хочется жить. ее не хочется чувствовать, но как не почувствовать то, с чем ты родился, чем ты являешься и на чем основываешь свое жалкое существование. во мраке комнаты ты лишь ощущаешь бесконечность той ямы, в которую летишь. не хочется ничего - ни есть, ни спать, ни кричать, раскидывая вещи по комнате, ни даже громко и надрывно рыдать, согнувшись в кокон в надежде на защиту от самой себя. словно вся влага в глазах застыла, будто ты пустыня сахара в ее самый засушливый сезон. когда темнота успела подступиться настолько сильно, что стала самым лучшим, отвратительным и нежеланным другом? — т/и? — в отголосках сгущающейся тьмы доносятся звуки прежде родного знакомого голоса. но ты не помнишь, кем был этот человек. почему он не помог. а тебе вообще можно помочь? проводишь взглядом по комнате, смотришь своей тьме в глаза - ты не готова сражаться. ты одна. — т/и, если ты сейчас дома, то знай: я открою дверь дубликатом ключей. мне дала его твоя мама перед тем, как мы уезжали в другой город учиться, — голова болит. или что-то разрывает грудную клетку. что-то определенно выжигается изнутри. и хочется... а чего, собственно? уже не хочется умереть. хочется лечь на холодную поверхность и чувствовать, как тело разрывается на мелкие кусочки и растворяется в воздухе. и чтоб никто не искал, никто не кричал это имя. оно вообще твое? оставьте в покое. нет. помогите. звук удара ножа о пол так врезается в голову и ты впервые за долгое время кривишь губы - те трескаются и на них выступает кровь. взгляд ширабу обеспокоенный. он бегает глазами по комнате и не находит слов. ему страшно. хоть кому-то в этом месте страшно. — т/и, — он старается сосредоточиться, но его взгляд, зрачки, которые во тьме расширяются еще больше, чем обычно, выдают в нем страх. — боже, т/и. — его руки подрагивают, он не знает за что ухватиться. а нужно ли? бросаешь на него безынициативный взгляд и откидываешь голову назад. стена встречается с затылком и та боль, которую ты чувствуешь - приятна. приятно чувствовать хотя бы. руки очень сильно горят. — послушай, если я сейчас ничего не найду, я вызову скорую, я обещаю, — он делает глубокий вдох и отходит в сторону ванной, наверняка разыскивая аптечку. порезы на руках и ногах не должны быть такими глубокими для скорой, но, наверное, на его месте ты бы поступила точно так же. — пожалуйста, т/и, — доносится приглушенный голос друга, — говори со мной. мне нужно быть уверенным, что ты в сознании. — к сожалению, — бросаешь ты, ловя на том, как тяжело даже банально открывать рот. нет сил. совершенно. по телу проходит разряд тока, когда руки кенджиро начинают очищать раны. щиплет, но лучше чувствовать эту неприятную боль, чем не чувствовать ничего. лучше чувствовать жжение, чем разрывающую пустоту внутри и осознавать, насколько ты пустое. ненужное. чужое. — ты не отвечала на звонки мамы, — каждое его слово отдавалось звоном в ушах, словно ты не слышала голоса людей уже долгое время. но ты и правда не предполагала, сколько могло пройти времени. — сколько прошло времени? — два дня, — а по ощущениям вечность. день сурка – самый отвратительный день. как будто у жизни зажевалась кнопка и она воспроизводит одно и то же событие без остановки, лишь донося едкий неприятный звук до ушей слипшихся голосов людей. — твоя мама обеспокоенная позвонила мне. я убедил ее, что ты просто потеряла телефон и извинился. я и правда бы сам подумал, что ты потеряла телефон, — спиртовой запах антисептика теперь бьет в нос настолько же сильно, насколько и голос. — но ты не появляешься в университете, не отвечаешь подругам и никак не выходишь на связь. я уже на полном серьезе начал думать, что.. он запнулся на своих же словах и молча начал завязывать руки бинтами, а после переключился на бедра. бедра были в мелких царапинах, ты начинала с них – всегда начинала, потому что их легче прикрыть одеждой. никто не спросит, что у тебя на душе, когда ты будешь улыбаться и смеяться. никто не узнает, как порой хочется раскрошить собственный череп, как отвратительно провести в бессоннице двадцать четыре часа, как отвратительно смотреть в собственное отражение. отвратительно. отвратительно. отвратительно. ширабу страшно, хотя страшно должно быть тебе. он аккуратно подхватывает тебя на руки и медленно несет в сторону ванной. делаешь пару сухих вздохов - легкие разрываются болью, как будто ты совсем не дышишь. в глаза бросается - впервые - беспорядок в комнате; появившаяся внезапно плесень в любимой кружке, подаренная тем же ширабу на двадцатилетие дружбы; в нос ударяет запах испортившихся продуктов, над которыми летали мошки; чувствуется жжение в области рук и ног, заботливо перевязанные раны, сильные руки, приятный – теплый – человек, который упорно пытается – хочется верить – разогнать тьму. соприкосновение кожи с холодным кафелем должно трезвить, но не очень. кенджиро медленно, стараясь не навредить стягивает толстовку с тела, оставляя в нижнем белье – в той же одежде, которую ты надевала, когда в последний раз ходила в университет. как сказал сам парень, два дня назад. вздыхаешь, чувствуя усталость, по всему телу. — прости, — он извиняется за то, что раздел тебя, но на самом деле тебе все равно. он может делать, что хочет. — я постараюсь не задевать участки кожи с ранками, просто немного смою с тебя грязь. киваешь отстранено и смотришь в глаза – чужие. он единственный, кто пришел спустя два дня. — и что, — начинаешь ты спустя какое-то время, — тебе действительно не противно? он отвлекается от того, как молча мягко проводит губкой по телу и смывает водой - ты все в том же бюстгальтере хочешь сгорбиться в позу эмбриона, но руки и ноги продолжают жечь. ширабу все еще страшно, но виду он уже не подает. он всегда такой – снаружи спокойный как скала, а внутри рушит все от нарастающей паники. ты всегда хотела быть похожей на него. — ты о чем? — я не мылась два дня. у меня не было сил переодеться. я ничего не ела и фактически не пила. тебе не противно находиться рядом? — ты чувствуешь отвращение к собственному телу; к собственной душе; к этим изрезанным руками, ногам, к потрескавшимся губам, определенно огромным мешкам под глазами; сухой кожей; к самому своему существованию. он переводит взгляд на твои глаза в тот момент, когда его длинные пальцы обхватывают твои щеки и приподнимают фактически безвольную голову чуть повыше. — послушай, — кенджиро серьезен. как обычно, — сейчас я помогу тебе помыться, мы проветрим квартиру, я приготовлю поесть. обещай, что заставишь себя съесть хотя бы кусочек. я приготовлю тебе твой любимый тяхан, ты так его любишь, да? хорошо? — хорошо. — затем ты полежишь отдохнешь, пока я приберусь в квартире. мы сходим к врачу вместе. нам нужно. тебе нужно. они посмотрят твои раны, — он даже не моргает, когда говорит это. а ты не дышишь. — а потом мы вместе решим, что делать дальше. вместе, слышишь? т/и, ты не одна. я буду рядом. я всегда рядом. обращайся ко мне за помощью, если она тебе нужна, пожалуйста – хоть в три часа ночи звони, хоть когда я на тренировке. з в о н и. он обхватывает тебя, мягко прижимая к себе. утыкаешься в его плечи и чувствуешь жжение на щеках – его майка впитала в себя эту мелкую влагу из твоих глаз. ширабу было страшно. и тебе, возможно, тоже. перед глубиной своего отчаяния, своей тьмы, ты наконец-то стоишь не одна.by qierita