внимание сугавары коуши ты привлекаешь сразу же. староста группы, активистка, член студсовета, не последнее лицо на кафедре и деканате, да и вообще – в каждой бочке затычка. и все это только в первые пару месяцев после начала учебы. ты ходишь быстро, смеешься громко и имеешь тактильную зависимость, потому что иначе объяснить твою привычку постоянно хоть как-то трогать других людей, от простого держания за рукав до полноценных объятий, он просто не может. ты много на себя берешь, ничего не успеваешь, да и такая балда, если честно, что он, увлекшись помощью тебе, становится заместителем раньше, чем понимает это.
– коуши, ты связывался с преподавателем по общей педагогике? – вместо приветствия спрашиваешь ты, плюхаясь на скамейку рядом с ним. – я писала ей, что вопросов к экзамену так и не получила, и она обещала скинуть еще раз, но все еще глухо, а мне некогда наседать на нее. и даичи просил передать, чтобы ты позвонил ему.
а еще ты девушка его лучшего друга. на савамуру он тогда долго злился, потому что тот мог рассказать хотя бы своему лучшему другу, что обзавелся отношениями. хотя он, конечно, безумно рад за него.
– они у меня, расслабься, – тепло улыбается он. – а тебе стоит сбавить обороты и заняться подготовкой к сессии, ты не одна в студсовете.
ты звонко целуешь его в щеку и крепко обнимаешь, чуть покачиваясь и бормоча слова признательности. просить тебя так не делать бесполезно, потому что ты искренне не понимаешь, что такого в том, чтобы друзья обменивались знаками привязанности, а у него сердце кровью обливается каждый раз, когда ты немного потерянно смотришь, будто ребенок, у которого внезапно отняли вещь, которая была с ним всю жизнь. сугавара научился не краснеть на такое проявление благодарности от тебя, но сжимает челюсть, пытаясь подавить царапающее ощущение в горле. боль от движения в легких игнорировать сложнее. он накрывает нос воротом толстовки и сдавленно кашляет, соскабливая зубами прилипшие к языку гладкие лепестки.
– эй, ты мне тут не болей, – ты треплешь его по плечу, обеспокоено наклоняясь, чтобы посмотреть на его лицо.
– не буду, – фыркает он, скрывая смешок.
если бы его состояние можно исправить простым «не болей».
у него никогда не было дурной привычки отрицать очевидное. в конце концов, это одна из стадий принятия, так какой смысл тратить время на гнев, торг и депрессию. так что от своих чувств к тебе он не стал бежать, и даже то, что ты встречаешься с его лучшим другом, ничего не меняет. только в грудине саднит да дышать тяжело, будто камень сверху положили. хотел бы коуши сказать, что ничего страшного, но он тут потихоньку умирает, а предугадать моменты прогресса цветений в плевре невозможно, но в большинстве случаев они зависят от твоего присутствия и действий. то-то патологоанатомы на вскрытии удивятся пышному букету. эй, он, можно сказать, привык к этому и нечего его жалеть.
•
ты немного растерянно сверлишь взглядом кучку тщательно сметенных разноцветных лепестков и редких цветов с пятнами подсыхающей крови. алые тюльпаны, пестрые гвоздики, светлые и темные фуксии. на фоне чистой и убранной одиночной комнаты в общежитии они кажутся неуместными, как сюрреалистичный мазок, и словно ни для чьих глаз не предназначающихся. быть может, думаешь ты, не стоило заходить к нему без предупреждения. даичи всегда ругает тебя за эту почти детскую непосредственность и открытость, говорит, что рано или поздно тебе это выйдет боком.
– т/и? – раздается у тебя за спиной.
ты медленно оборачиваешься и загнанно, как пойманная на преступлении, пялишься на обнаженную грудь коуши. он только из душа, с полотенцем на влажных волосах, из одежды только серые шорты по колено, и там, между прочим, очень даже есть на что посмотреть, но ты не в состоянии отвести взгляд от красных разодранных ногтями полос на основании шеи и грудине.
сугавара пойман врасплох, так что не успевает прикрыться, да и смысла нет – ты все уже увидела, но тут его сгибает пополам в приступе. на пол летят бледно-желтые жонкилии вперемешку со сгустками крови. он не знает, как объяснить это тебе. и савамуре. даже как тему завести понятия не имеет. тот-то давно заметил, что с коуши что-то не так, но ему приходится врать, однако вечность скрывать это не выйдет. к тому же, что он скажет? извини, ты мой лучший друг, но я сильно влюблен в твою девушку?
резкий громкий звук отрезвляет тебя, и ты вздрагиваешь, выходя из оцепенения. это все какая-то ебаная ирония и второсортный сериал. сугавара коуши – один из самых хороших, добрых, терпеливых людей, которые тебе встречались в жизни, и не заслужил ничего из того, что с ним происходит. это так… несправедливо и обидно. тебе бесконечно больно видеть его таким и слышать сиплые вдохи через силу. делаешь неровные шаги на ватных ногах, протягиваешь руки, но одергиваешь себя, неуверенная, позволено ли тебе вообще к нему прикасаться. но его сотрясает новый приступ, и ты прижимаешь его к себе, утыкаясь щекой в макушку.
– прости меня, прости меня, прости меня, – исступленно шепчешь ты, давясь рыданиями и затапливающей по самые уши виной.
коуши утирает полотенцем текущую по подбородку кровь, когда его отпускает, и задирает голову, рвано и невесело ухмыляясь. на лицо падают твои горячие слезы.
– с этим ничего нельзя поделать, – он нежно и успокаивающе гладит тебя по руке. – никто не виноват.
он хочет отшутиться, что планировал подарить букет куда красивее и аккуратнее, но в итоге просто выплюнул цветы на пол к твоим ногам, но глаза печет, а горло сдавливает непрошеным плачем.
by Bertrano
